Мое побережье (СИ)

В чем дело, а? Он приехал. Здорово, отлично. Он флиртует с девушкой, с которой однажды на какой-то типичной вечеринке имел близость — имел раз, запросто заимеет снова. И дальше что? Это же Старк, для него подобное — в порядке вещей.

Он смотрит на меня. На меня и на Стивена — не нужно видеть, чтобы знать. Ну? Земля перестала крутиться?

Какого беса мозги вдруг дали сбой?

Мне просто надо лечиться.

Вдох-выдох.

Слишком много мыслей. Неуместных, беспорядочных, глупых. Я всего лишь обронила учебники. Наверняка выставив себя круглой дурой перед классом. Нагло встряла и перемешала все карты Роджерсу, проигнорировала Старка, хотя, кажется, не должна была.

А вот это спорный вопрос. Он сам был увлечен своими… рассказами этим павлинихам. Ах да, у павлиних же нет красивого хвоста. Удачное сравнение вышло: обыкновенные курицы.

Боже, я схожу с ума.

Или просто успела отвыкнуть от его назойливого присутствия и чересчур расслабилась.

Или сегодня не мой день. «Не моя жизнь», — скептически отозвался внутренний голос.

Чувствуя, что не заладившийся с утра день в школе рискует подарить мне еще великое множество неприятных событий, покинуть ее стены я прямо таки спешила. Пришлось отказать Хэппи в совместном обеде и сказать, что я спешу к папе в участок — он обещал поездку, целью коей являлась покупка рождественской елки и новых шариков. Не хотелось признавать, но на самом деле причина столь скорого побега крылась в тривиальном нежелании лишний раз пересекаться со Старком. Впрочем, когда это мне так здорово везло?

Громкое: «Пеппер, эй!» настигло на ступенях, едва я успела натянуть шапку — ту самую, с кисточками и нелепым помпоном. Папа назвал его второй шерстяной головой.

Нос различил знакомый запах парфюма, раскрывающийся совершенно по-особенному только на его теле — однажды я ради интереса нашла такой же флакон в магазине и понюхала пробник, но он мне напомнил скорее проспиртованный освежитель воздуха. Я вдохнула поглубже, заполняя легкие ароматом, от которого при большом объеме потребления начинала слабо кружиться голова. Самый любимый и одновременно ненавистный запах.

— Пеп, — он затормозил напротив, спрятал руки в карманах пиджака. — Давай мириться.

«Давай», — крикнуло сердце, которое мозг моментально послал куда подальше, окрестив вслед тряпкой.

Я показательно утомленно вздохнула. Или недовольно засопела — характеристика не из лучших, но к истине ближе.

— Как всегда, — зная, что он пойдет следом, двинулась к выходу. Медленной поступью, чтобы было побольше времени «подискутировать». — Сначала ты грубишь, потом говоришь: давай мириться, — не то чтобы я не хотела его задеть своими передразниваниями, — на то и был расчет, — но с тоном все равно переборщила. — Постоянно, и потом снова, по кругу, одно и то же. Тебе не приходило в голову, что мне может быть как минимум неприятно слушать постоянные издевки в свой адрес?

— Не издевался я над тобой, — ох, на опасную дорожку я ступила; судя по тону, он был близок к тому, чтобы начать закипать. А это практически всегда имело самые плачевные последствия, ввиду абсолютного неумения Старка промолчать, когда того требует случай или этикет — наш последний конфликт тому доказательство.

— Ты назвал меня наивной дурой и…

— Не дурой, а дурочкой, наивной не называл, — он нагло перебил, подливая масла в огонь. — Ваша типичная женская черта — вечно все слова искажаете и извращаете смысл.

— О, ну я даже не знаю, как еще хуже можно извратить тот подтекст, с которым ты говорил обо мне, — дурная затея — поднимать старые темы. Я раздраженно толкнула парадную дверь и сощурилась. Ветер хлестнул по лицу колючим потоком снежинок. Старк, несмотря на свое легкое одеяние, упрямо шел следом. В этом весь он — мистер кульминация, который Бога или Дьявола на том свете переспорит, лишь бы оставить последнее слово за собой.

— Тем не менее, тебе удалось. Говорю же — женщины. Слушай, — он поймал меня за запястье и чуть протянул руку вниз, обхватывая пальцы, — я не хочу, чтобы ты думала, словно я против твоего личного счастья или что-то в этом роде. Ты моя лучшая подруга, и я наоборот желаю тебе добра, но Киллиан, — в морозный декабрьский воздух вырвалось белое облачко пара и медленно растаяло. — Не лучшая партия. Я не могу тебе запретить с ним видеться или общаться, — он пожал плечами и отпустил мою ладонь, пряча руки в карманах. Нахмурился, отвернулся. — Но лучше не надо, серьезно.

От одного вида небрежно расстегнутого ворота дорогой рубашки, обнажающего загорелую шею, становилось холодно.

— Что тебе мешало сказать эти же слова в столовой?

— Не знаю, — любопытно наблюдать, как он моментально терял словоохотливость, едва разговор затрагивал какие-либо чувственные аспекты жизни и взаимоотношений. — Я не хочу чего-то плохого для тебя, и меня задевает, когда ты этого не понимаешь или из принципа игнорируешь.

— Просто признайся, что по уши влюблен и ревнуешь, — мне вдруг вспомнились слова Хэппи, оброненные в комнате после нашего памятного похода в клуб. Тони, видимо, намек на исток шутки понял и весело хмыкнул.

— Ага, в Киллиана. — Я честно постаралась сделать вид, что меня это не задело, хотя, видел бог, где-то там, внутри, остро кольнуло от его равнодушного тона. Единственный плюс — напряжение, железной стеной стоявшее между нами, медленно таяло, металл плавился, а воздух вокруг будто бы становился свежей. — Так вы общаетесь сейчас? — Мне пришлось задействовать немало мышц лица, чтобы максимально наглядно продемонстрировать абсурдность его вопроса. — Понял.

Мы шли вдоль стоянки, переговариваясь о первом, попадавшем на язык. Тони пришел к выводу, что нам не помешало бы (цитируя дословно: категорически острая нужда) встретиться и детально обсудить все, произошедшее за период не общения и его отъезда. В первую очередь его, конечно, раздирало любопытство в отношении Роджерса — даже, кажется, больше, чем факт, что я уезжаю из школы на машине с женщиной, с которой не так давно сидела в кафе с жутким похмельем и думала, до чего мучителен и нуден процесс первого знакомства.

— Кафе или дома? — мы почти приблизились к автомобилю Лесли. Держу пари, она успела меня заметить и в глубине души задавалась вопросом, кто этот чокнутый тип, высунувшийся без верхней одежды на мороз, и почему с этим ненормальным разговариваю именно я. — Или, может, клуб?

Я не удержалась от стона:

— Не напоминай, я до сих пор от того раза не отошла.

Привычная ухмылка странным образом согревала.

— Ладно, у тебя или у меня?

Пришлось прикусить язык, чтобы не сообщить ему о двусмысленности звучания фразы. С каких пор я вообще начала об этом думать? Лучше бы отметила тот приятный факт, что он не забыл о моем стремлении избегать по возможности публичных мест, будь то кафе или кинотеатр. Хотя, если честно, в кино я бы с радостью сходила. Только это не самая лучшая локация для длительной дружеской беседы.

— У меня, не хочу к тебе таскаться по морозу.

— Идет, заеду вечером, — Тони сделал шаг вперед и порвался меня обнять, да только его манера «я все решил, подстраивайся под обстоятельства» порядком набила оскомину.

— Нет, не заедешь, — я придержала его за плечо и возымела удовольствие наблюдать растерянное лицо человека, не привыкшего к отказам. — Майк купит елку, сегодня мы все вместе будем ее наряжать, я занята, — добавила с нажимом, чтобы дошло наверняка.

— Не будешь же ты ее до полуночи наряжать.

— Тони, — одно слово, правильный взгляд — и всяческим контраргументам приходил крах. Метод работал не всегда, но очень эффективно, когда он находился в положении виноватого, вымаливающего прощение.

— Созвонимся позже, — вот он — миг сладкой победы, пусть и добытой не самым честным путем.

Первая потянулась и обняла его за шею — дабы не вредничал.

— Созвонимся.

От его запаха я однажды точно слечу с катушек. Сожаление по поводу зимы и наличия пуховика особенно колко дало о себе знать, когда Тони обнял меня в ответ — желание почувствовать его без многослойной одежды буквально приблизилось к отметке «невыносимо».