Вензель твой в сердце моем...(СИ)

— Анджи, ну что ты, в самом деле… Простите ее, она слегка… не в себе.

Бармен кивнул и всё же усмехнулся. Белая салфетка мелькала в тонких пальцах, а черные глаза, окинув клиенток безразличным взглядом, снова посмотрели на гитару. На тонкие струны, рождавшие тихую, пленительную, монотонную мелодию. И бармен подумал, что может дать ответ на вопрос этой леди. Но зачем? Ей он сейчас не нужен. Сейчас она просто «пьяная дамочка, изливающая душу подруге», а таким философские беседы ни к чему. А впрочем, ему просто не хотелось быть причастным к чьей-то боли. Пусть даже разговором. Потому что пропуская через себя чужие переживания, мы и сами теряем частицу радости. А его радость — это прибыль, гитарные проигрыши и одинокая квартира на краю города, которая спасает от шума людских голосов. И незачем заполнять пустоту чужой болью. Своей хватает…

— Я-то в себе, Викки. Ну, не в тебе точно, хе-хе. Но совет к сведению прими. Потому что мужики — они такие. Их нельзя пугать, а то убегут…

Анджела вздохнула и прикрыла глаза. Нежная мелодия вызывала образ, запечатлевшийся в памяти слишком четко, чтобы его прогнать. Парень в светлой рубашке навыпуск и модных джинсах, вяло жевавший чипсы, смотрел очередную передачу об оружии, а Анджела обнимала его и, перебирая черные кудрявые локоны, слушала мелодию, звучавшую в наушниках. И ей казалось, что он тоже слушает нежные звуки фортепиано, правда, почему-то развалившись на диване, а не сидя, как в филармонии, но это мелочи: она и сама сидела рядом с ним, не держа осанку, как всегда заставлял отец, не контролируя каждую эмоцию… С Ламбо она могла быть собой, и он никогда не упрекал ее за отсутствие манер или излишне громкий голос, а она чувствовала, что рядом с ним может жить, а не существовать в рамках, навязанных обществом. Парню было плевать на общество и его законы, и она хотела брать с него в этом пример. Но не могла. И лишь когда они оставались вдвоем, она понимала, что может дышать полной грудью, а краски мира казались удивительно яркими… И потому в такие мгновения Анджела хотела остановить время. «Будь со мной всегда, Ламбо…» Слова сорвались с губ прежде, чем она поняла, что произносит их вслух. Бовино замер. Хрустящий соленый ломтик картофеля застыл у его губ, а взгляд парня из безразличного стал настороженным. А затем чипс медленно опустился обратно в пакет. «В смысле?» «Да это я так, музыку заслушалась», — рассмеялась Анджела, выключая плеер, и, изъяв из пакета пару ломтиков картофеля, захрустела ими, не переставая улыбаться… и внимательно вглядываться в отражение парня в металлических часах напротив. А Ламбо вздохнул и вернулся к просмотру передачи, но апатия из глаз исчезла. Осталась настороженность. И Анджеле хотелось кусать губы, говорить, что он ее не так понял и ни на что она не намекала, но… она лишь потрепала его по волосам и, рассмеявшись, ушла в кабинет. Села за стол. Расправила плечи. Поправила сбившийся воротник блузы. Улыбка слетела с губ, и на лице девушки появилось холодное, безразличное ко всему выражение. Столбцы цифр в бумагах на столе приковали ее взгляд, а с губ сорвалась лишь одна фраза. «Всё же надо жить, а не пытаться жить, Ламбо, я это наконец-то поняла».

— Ох, я не знаю… Анджи, мужчины — сложные существа. Не лучше ли плыть по течению, ни под кого не подстраиваясь?

Анджела рассмеялась, но тут же замолчала и устало вздохнула.

— Викки, я похожа на полную идиотку, да. Но я не дура. Ты спросила, что я о Ламбо могу хорошего сказать. Я отвечу. Он научил меня жить. Я поняла, что надо жить, а не существовать, опасаясь всего и вся… что ухода парня, что проигрыша в сделке, что косых взглядов партнеров по бизнесу. Но я поняла и еще кое-что. Если два человека дополняют друг друга, они вместе будут несмотря ни на что. Если нет, им ничто не поможет. Только вот знаешь… а как понять, дополняет он тебя или нет? Ну вот как это понять? Особенно если любишь его так, что одна дышать не можешь… И знаешь, что? Пока не поймешь, что вы одно целое, нельзя давать слабину. Нельзя позволять ему стать самым важным в твоей жизни, нельзя отдавать ему свою душу. А то потом, если поймешь, что вы не дополняете друг друга, будет слишком больно. Не только тебе, но и ему. Да, я Ламбо дала пощечину, хех. Но я видела. Ему больно было, когда он сказал: «Все кончено, Анджела». У него глаза обычно либо как у дохлой рыбы, либо как у мартовского кота, ну, или в них блеск фанатский, когда он видит какую-то дребедень… Но тогда у него глаза живые были. И в них была боль. И от этого мне еще больнее. Дура я, да. Но знаешь… Я просто не хочу, чтобы ему было плохо. Потому что всё еще его люблю. А зря, наверное…

— Анджи?..

Теплая улыбка Ламбо, провожавшего немного смущенную девушку до дома.

Ласковый взгляд Анджелы, что она дарила буквально растекавшемуся по ее дивану кудрявому парню.

Поцелуи, жаркие, но порой словно отстраненные.

Объятия, которые дарили ей куда меньше тепла, чем ему.

Смех у витрин, шампанское в Рождественскую ночь, посиделки перед телевизором.

Чувства, такие реальные, что казалось, будто их можно увидеть.

Никаких табу, ограничений и запретов.

Любовь.

«Все кончено, Анджела. Извини».

«Будь счастлив, Ламбо».

Пустота.

— Знаешь, Виктория, я его люблю. А себя — уважаю. Потому не буду его ни держать, ни проклинать. Я хочу, чтобы он был счастлив.

Анджела встала и положила на стойку деньги. Бармен печально покосился на недопитый виски. А он так надеялся, что она выпьет еще пару-тройку бокалов! Ведь тремя стаканами горе не залить, и она совсем не была пьяна… Виктория удивленно посмотрела на подругу, а та улыбнулась — печально, но уверенно. Ее пальцы не дрожали, взгляд был на удивление ясным и решительным. Бармен был прав. Да и не мог он ошибиться: столько пьяных повидал на своем веку… Анджела была трезва. Всё это время.

— Погоди, ты о чем?..

— О том, что это наш последний дружеский вечер, Викки. Я сегодня солгала лишь в одном. Я видела новую пассию Ламбо не мельком. А потому… философской беседы у нас тобой больше никогда не будет.

— Анджела!

— Прощай, Виктория. Сделай его счастливым. Учись на чужих ошибках…

Брюнетка развернулась и спокойно, уверено пошла к выходу. Вслед ей летела нежная, чарующая мелодия гитары, не вызывавшая ни слез, ни воспоминаний. Только улыбку, ведь оставляя позади подругу и любимого мужчину, Анджела шла вперед. К чему? Неизвестно. Но точно не к повторению своих собственных ошибок. Не к формальному поведению высших слоев общества. Не к слабости.

— Знаете, леди, а мужчины ведь бывают разные. Слабые — которые живут за счет других, глупые — за чей счет живут, и те, которые живут рядом с кем-то, но без зависимостей. Только с привязанностями.

Анджела обернулась. Бармен смотрел на гитару и протирал стакан.

— Хотите сказать, последние — сильные? Или, скорее, безразличные?

— Нет.

Последний аккорд замер в воздухе. Тихие аплодисменты заставили с ужасом смотревшую на подругу Викторию вздрогнуть.

— Тогда какие же?

— Настоящие.

Викки удивленно посмотрела на бармена. Он обернулся к стоявшей в середине зала Анджеле. Та улыбнулась. Искренне. И почему-то без боли.

— Может, Вы и правы, господин бармен. Викки, желаю вам с Ламбо стать настоящими.

— А ты, Анджи?..

— А я буду строить свою судьбу. Чтобы встретить настоящего мужчину, думаю, надо в первую очередь самой стать настоящей.

Анджела кивнула на прощание и пошла к выходу. Не оглядываясь. Бармен улыбнулся. Очередной кристально-чистый стакан занял свое место на барной стойке. А мужчина подумал о том, что порой помогать посетителям не так уж и плохо. Потому что некоторые из них приносят в его пустоту не только боль, но и улыбки. Вот только как же их мало, таких клиентов…

— Бармен, налейте и мне виски… Что за чёрт? Анджи… Почему всё так получилось?

Янтарная жидкость закружилась в стакане. На стойку легла одинокая купюра.

— Потому что судьбу свою люди строят сами. И отвечают за нее тоже.