Вензель твой в сердце моем...(СИ)

— Обещаю, Ксифенг.

Впервые он обратился к ней по имени. Впервые позволил себе смотреть на нее без тени сожаления. Впервые его губы улыбнулись без опаски, зная, что больше им уже ничто не помешает.

Просто мешать будет нечему.

— Спасибо, Фон.

И ее пальцы скользнули по его виску, а с неба хлынул поток, так давно необходимый испещренной уродливыми трещинами земле. Ветер заплакал, путаясь в цепких сетях проводов. Подхватила прощальную песнь река. Уныло вздохнул город вдалеке. Радостно подставила себя по удары дождя чахлая, иссушенная зноем трава. А небо безразлично смотрело вниз.

На белую ткань, плотным саваном укутавшую летящую вниз фигуру.

Фон тоже смотрел вниз — в пропасть. На белую юбку, колышущуюся на ветру, словно флаги генералов, рвущихся в бой. На серебристые, залитые закатным сиянием браслеты, так похожие на яркую мишуру Парижских цирков. На хрупкие босые ступни, окутанные алым покровом, будто меч викинга, испивший побед. Он смотрел в родные черные глаза, дарившие ему последнюю улыбку, и улыбался им вслед, желая сказать всего одно слово — самое желанное, самое дорогое, самое важное… но не смея ловить мечту, которая не желала идти к нему в руки. Ведь если он это скажет, кто знает, не начнется ли жестокая игра вновь? Не затянет ли древнее проклятие свою удавку на шеях провинившихся снова? Не придется ли им погибнуть молодыми и в следующей жизни?..

«Люблю», — прошептали ее губы. И Фон улыбнулся в ответ, произнеся не то, что хотел, — лишь ее имя. Но она поняла его. Поняла, что он ее отпускает и не будет искать новых встреч. Но он верит: когда-нибудь, через множество жизней, в очередном витке колеса Сансары, мужчина с пронзительными, слишком мудрыми для его возраста черными глазами, возможно, встретит ту, кто умеет танцевать на углях, улыбаясь. И тогда он сможет произнести не только ее имя, но и слова, которые она так мечтает услышать…

Ливень смывал с земли остатки печалей. Провода вздрогнули, услышав слишком близкий громовой раскат. Рассыпалась белой пеной летевшая в пропасть хрупкая фигура. Ветер подхватил серебристые блики и стер их с карты бытия. Очередная вспышка расчертила серое небо, и пронизывающий холод разлился по миру вместе с очищающим дождем. И только висок улыбавшегося бездне мужчины горел теплом, которое не смыть даже снегу. Теплом, которого он так давно и так безнадежно ждал. Фон коснулся виска кончиками пальцев. Прогрохотал где-то неподалеку очередной громовой раскат. Белоснежная вспышка расколола плоть земли, и рухнул, подчиняясь ей, один из мощных столбов, вспарывавших небо.

«Ах», — прошептали провода, делая свой последний вздох.

Электрический разряд умер, забыв о том, что он господствовал в двадцать первом веке. Словно сброшенная змеей кожа застыли оборванные черные нити человеческой паутины, не способной более напугать даже ворон. Ливень стоял стеной, омывая землю, дождавшуюся его, и обрывки человеческой цивилизации, так некстати забывшей о своей мечте покорить природу. Ветер чарующе пел поминальные мотивы, а небо всё так же безразлично смотрело вниз. На человека, улыбавшегося ему, своей памяти и бесконечному очищающему ливню впереди.

Ведь люди всё же склонны верить в лучшее. Несмотря ни на что…

========== Невозможное чудо (Дейзи) ==========

— Дейзи, смотри, какое яркое солнце. Оно смотрит на нас, правда? И согревает…

Толстое пыльное стекло с мутными разводами отражало сотни лучей, долетавших до него с бесконечного неба цвета незабудок. Солнце играло на отпечатках пальцев, на будто бензиновых, многоцветных, ярких разводах, на пыли, усеивавшей стекло, словно россыпью алмазов. Но оно не согревало. Просто не могло прогреть воздух в огромной комнате, проникнув в нее сквозь крошечное окно.

— Дейзи, небо такое синее… как ты любишь. Оно смотрит на нас.

Небо заглядывало в бойницу, притворившуюся окном, и отворачивалось. Просто не могло разглядеть мир, скрытый железной решеткой, изрытой ржавчиной. Но девушка, стоявшая у окна, продолжала вглядываться в плывущие по бескрайней синеве белые осколки чего-то мягкого и пушистого. Чего-то, что не могло причинить боль.

— Дейзи, облака — это красиво. Они всегда летят туда, куда захотят, и им никто не указ. Но они не одиноки, у них ведь есть целое небо.

Улыбка терялась на истрескавшихся губах, когда девушка поднимала руку, медленно, словно робот с устаревшим механизмом, и заправляла за ухо сальную русую прядь. Волосы, рассыпавшиеся по плечам унылой блеклой сетью грязной паутины, тускло отражали свет холодных, не способных согреть флуоресцентных ламп. Пальцы с обгрызенными ногтями на секунду касались шрама на щеке, и улыбка с тонких губ исчезала вовсе. Словно ее и не было. Словно время просто пошутило, показав бежевым стенам и грязно-серому потолку маску лиса-оборотня, всегда загадочно улыбающегося. А затем глаза, цвета выцветшей кинопленки, вновь устремлялись вверх и, замерев на голубом экране с вечным прогнозом погоды в режиме «онлайн», оживали. А на губах снова появлялась улыбка, которая когда-то помогала грустному мальчику, боявшемуся людей, поверить в чудо. В то, что еще не всё кончено.

— Дейзи, а знаешь, плюшевым игрушкам на солнце лучше всего. Они просушивают внутренности и прогоняют из ваты насекомых. Солнце не дает им сгнить. Я люблю солнце, оно не дает умереть. А пока мы живы, мы вместе. И это очень хорошо.

Она прижимала к груди фиолетового плюшевого зайца. Один глаз — черная пуговица, изрытая трещинами, — висел лишь на паре ниток, второй заменял черный шов. Перекрещенные в знак умножения нити. Или же в знак «икс», знак неизвестности? Да не важно. Она говорила, что этот глаз просто подмигивает кролику Дейзи. И розовый заяц в руках невысокого, болезненно худого паренька всегда отвечал таким же знаком неизвестности. Бездной взгляда умирающего, который никак не ступит за порог, но и остановить движение уже не в силах. Ведь законы инерции применимы даже к бегу в загробный мир.

— Дейзи, мы с тобой не умрем еще очень долго, мы ведь обещали. И когда-нибудь мы пройдем по полю за окном. Нас будет согревать солнце, и мы не будем больше мерзнуть. А еще там будут запахи цветов, а не лекарств. Мы этого дождемся, я верю, мы ведь обещали.

Женщины в застиранных белых халатах, пересчитав пациентов, выкатывали тележку всегда в одно и то же время. За тридцать минут до очередного приема пищи. Они подходили к каждому из сидевших, стоявших, бродивших или раскачивавшихся из стороны в сторону людей, расположившихся в просторной, всегда холодной комнате, и выдавали белые осколки, ничуть не мягкие и не пушистые. Горькие, жгучие, злые. Ядовитые, как стрихнин, но такие полезные… словно придуманные специально для потери в химических соединениях самого себя. И всё же спасающие от кошмаров во сне и наяву. Если повезет. Девушке у окна никогда не везло: белые круглые осколки горькой химической реакции не могли увести ее от призраков, преследовавших ее день ото дня. И только Дейзи мог сделать это, взяв ее за руку и пообещав, что скоро солнце их согреет. Но солнце продолжало обходить эту комнату стороной.

— Дейзи, горечь можно потерпеть. Даже сонливость после таблеток можно потерпеть. Даже головокружение и тошноту. Да что угодно. Одно только жаль. Солнце. Мы его не увидим, когда закроем глаза. Потому давай стоять у окна до самого конца, пока не упадем и не заснем?

И она продолжала стоять у окна, день за днем, неделя за неделей, словно кариатида, удерживающая на себе потолок заполненной бессвязной болтовней комнаты. А ее атлант смотрел на то же самое небо, всё так же удерживая на плечах груз своего невыполнимого обещания. «Когда-нибудь нас согреет настоящее солнце». Когда Дейзи пообещал это ей? Когда она показала ему свое сокровище — кролика, так похожего на его собственного. Фиолетового, не розового, но такого же полумертвого. С таким же, превратившимся в неизвестность глазом. Тогда она сказала, что ей всегда холодно, и Дейзи ответил, что согреть в этом мире может только солнце. Потому что лишь оно никогда не оставит в одиночестве.