Бездна (СИ)

========== I ==========

Nuestro lado del mundo siempre existira en alguna parte…

Наш край света всегда будет где-то существовать …

Если долго вглядываться в бездну, бездна начинает смотреть на тебя. И эта пропасть находится постоянно в тебе. Все вокруг — это только внутри, в твоем воображении, без которого оно теряет смысл или перестает вообще существовать.

Я не хотел быть с тобой. И не хотел быть и дальше одиноким. Я помню это достаточно отчетливо. Но есть что-то неподконтрольное нам. Нет, — не любовь. Это то, что можно назвать нашим восприятием действительности. Миллиарды импульсов, проходящих через мое тело, каждый день разные и все-таки, все-таки приводящие к одним и тем же выводам.

Твой дирижабль уже как несколько часов покинул земную поверхность. Я бы мог сейчас, вот прямо в эту секунду, стоя в безликом и почти пустом вагоне поезда, уносящем меня как можно дальше от тебя, я мог бы именно здесь и именно сейчас, вглядываясь в это не то серое, не то слишком пыльное небо прошептать, как много ты для меня значишь, как нелегко мне было тебя отпустить. Я мог бы раскаяться, понять, что все это ошибка и сделать хоть что-то, выйти из этого до тошноты прокуренного вагона, и бежать, бежать навстречу тебе.

Но я буду всего лишь смотреть в небо, и стараться, чтобы ничто меня не выдало, даже столь разрывающая непонятная боль в груди. Я не люблю тебя. Не хочу тебя. Не выбираю тебя.

Ненавижу, что приходится себя терпеть, что я пишу все эти нелепые мысли на страницы своего истрепавшегося и, по сути, и непригодного для чего-то дневника. Походный дневник — как память о приятных моментах путешествия. Так говорил мне когда-то давно один из моих друзей, даря его. Но только тогда он не мог никак представить, что мое путешествие будет так далеко от традиций осмотра достопримечательностей и оставления чаевых в придорожных кафе и гостиницах. Ты не должна была встретиться на моем пути, только не так.

Твой полный ненависти взгляд, твои царапающие мне спину ногти, твои фальшивые стоны, твоя презрительная улыбка. Я точно знал, что хотел, и ты мне давала это, даже больше моих ожиданий. Ты не знала, но даже тогда у нас было общее, я ненавидел себя, как и ты меня. Я испытывал отвращение к своему телу, которое закрыло собой твое, пытаясь проникнуть туда, куда раньше доступ был заказан, получить удовольствие, и отстраниться, пока желание не подступит опять. Незнакомая женщина в моей постели издает глубокий стон, и я, чуть не рыча, начинаю вторить ей. Но среди них ни одного реального, ни одного и правда желанного, лишь крик, попытка хоть как-то выразить то, что так хочется скрыть, так хочется отпустить, забыться… Забыться, хотя бы так…

За окном маячит неприглядная темная дымка. Удивительно как часто в этой по сути пустынной местности все же бывают и ненастные дни. Это мой край света, край самого дальнего уголка этого бездушного мира.Этот дышащий восточными пряностями, причудливой формы домами, несмолкающими выкриками уличных торговцев и, конечно, одетыми в паранджу женщинами и сурового вида мужчинами город.

И ни одного человека снаружи. Нет, не этих почти обезличенных толп, а настоящего и родного человека для меня. Здесь никто не любит разговаривать с соседями, предпочитая прятать свою жизнь не только за одеждой, но и за каменными стенами. И здесь, разумеется, не любят приезжих и туристов. Да их и нет тут особо. Этот город точно не записан ни в одном путеводителе по этой жаркой стране. Идеальное место, оставаться в одиночестве, оторванным от засевшего в самых глубинах отвращения к людям и их попыткам выдавать из себя намного больше, чем они из себя представляют. Жизнь как клетка, где ты идешь непонятно куда и зачем день за днем, пока эти дни таким же бессмысленным образом не прервутся неизбежным концом.

Закутавшись в расшитый золотом небесного цвета огромный халат, и удобно разместившись среди подушек, разбросанных на ковровом полу, ты вглядываешься в открытые ставни. Среди огромных бардовых занавесей и веревок, можно увидеть открывающийся вид на спрятавшиеся в утренней дремоте старинные переулки этого нелепого города. Ты принадлежишь мне еще на всю ночь.

Это моя первая ночь за несколько столь тягостных месяцев, которые я решил провести в обществе незнакомого и чужого человека, да будь даже и близкого, тоже. Мне, почему-то захотелось испытать себя, попробовать провести хотя бы один вечер в обществе кого-то еще, а не только своих мыслей. И пусть ты не стала бы со мной говорить, пусть ты сама не считала бы меня хорошей компанией, и пусть ты бы только ублажала мое тело. Это все равно было бы намного больше, чем я получал последнее время. Оказалось, это на самом деле несложно остаться одному, ограничить все связи с людьми, забыть, что такое писать письма, и раствориться в чужой стране. И ты невидимка, и если ты сам не захочешь, то уже не будет никаких друзей, не будет никого, кто смог бы хоть немного затронуть твою душу. Денег, что у меня были, хватило бы мне не только на безбедную молодость, но наверно и старость, если конечно я бы их стал тратить с умом. Но даже несмотря на то, что жизнь за границей не могла обходиться дешево, дело было в другом. Мне были безразличны теперь деньги, и я не гнушался тратить их напропалую, зачастую бессмысленно и чисто по своей прихоти. Они, разумеется, быстро убывали. Но какое это имело значение, особенно сейчас? Что вообще теперь имело значение?

— Что теперь Вы пожелаете, мой господин? — раздавшийся женский голос на чистейшем английском языке нарушил череду моих размышлений. Моя приглашенная гостья закончила свое занятие, и со скучающим выражением теперь смотрела на меня.Я бросил взгляд на ее чуть полноватые бедра, видневшиеся из-под наброшенной ткани, вспомнил ее слишком большую и поэтому мало пропорциональную грудь и ее руки с неухоженными ногтями. И я не удивился, когда почувствовал вновь растущее во мне желание и обжигающую пустоту внутри. Я специально подбирал себе продажных женщин в этом городе, которые абсолютно не соответствовали моим вкусам, порой даже обладали отталкивающей красотой… Я не хотел, чтобы они напоминали даже в самой ничтожной мелочи, напоминали мне ЕЁ….

— Я устал и хочу что-нибудь поесть. Можешь одеться пока что, — сказал я и кивнул в сторону ванной комнаты. Сам же пока поднялся, чтобы позвать служанку, которая как это было нами условлено, приносила мне каждую ночь поднос с различной едой и обязательно выдержанным и крепким вином. Я не мог ничего заставить себя есть, пока солнце окончательно не скрывалось за далеким горизонтом гор. Жара действовала на меня слишком изматывающе, и только за первые несколько недель, я скинул сразу около 20 фунтов своего веса. И теперь имел очень худощавый и болезненный вид, хотя это меня, конечно, волновало в последнюю очередь.

Сегодня среди принесенных яств, мне приглянулись чуть переспелые финики и традиционно распространенное местными чуть кисловатое с терпким вкусом восточное лакомство. Название его я никогда не мог запомнить, но никогда не отказывался от него, если выпадала возможность.

По неписанным законам в этой стране, любая женщина заслуживала заботы и уважения. Поэтому я не мог не только оставить свою спутницу на этот вечер голодной, но и не смел даже начинать свою трапезу без нее. Попрание этого правила могло грозить мне не только телесным наказанием, но в особых случаях и смертной казнью. Хотя за наложницу наказание вряд ли могло быть тяжелым, но все же я старался относиться везде и всегда с почтением к законам и обычаям других народов.

Поэтому, несмотря на несмолкающее недовольство моего желудка, я накинул помимо уже одетых штанов рубашку, и вышел на балкон. Снаружи уже давно в свои права вступила ночь и над безмятежным силуэтом спящих домов повисла огромная бледная чуть красноватая луна. Красный оттенок этой звезды, царицы окутывающей тьмой каждый вечер этот город, был обычным явлением при столь жарком удушающем климате.