Гадюшник

— Карл Хайнц, это Мэттью. Надо увидеться.

— Что за спешка? Тут у меня народ. Неужели полчаса нельзя подождать?

— Нельзя.

— Спускаюсь, — резко бросил Кесслер. Ему, похоже, передалось волнение собеседника.

Буквально через минуту он был внизу. Они с Эрноттом пошли в кабинет Скарпирато.

— Ну?

Эрнотт выложил все с начала и до конца. Кесслер молча смотрел на него. Наконец он заговорил:

— Итак, знают трое: Йенсен, Мацумото и Скарпирато.

— Да. — Эрнотт откашлялся. — Но у Йенсен самой рыльце в пуху, так что…

— Что за чушь, — презрительно фыркнул Кесслер. — Она просто провела финансовую операцию, ну, пусть с некоторыми нарушениями. Вот и все. Она всегда скажет, что решила последовать примеру: вы скупаете лиры, ну и она тоже. Никаким законом это не запрещено. Болван. Ей же нечего терять, неужели вы этого не понимаете?

Эрнотт опустил взгляд. Кесслер смотрел прямо перед собой. Встав, он собрался уходить.

— Ладно, что сделано, то сделано. Вам остается только держать рот на замке и, если что, немедленно докладывать. Ну а мне придется связаться с Катаньей.

— И что же он?.. — Эрнотт запнулся.

— Откуда мне, черт побери, знать, — выругался Кесслер. — Придумает что-нибудь. Он-то больше нас всех рискует. В конце концов он одновременно и агент, и участник. Сколько у него на счету?

— Я как раз только что подбросил ему восемь миллионов, — сказал Эрнотт, — так что теперь, наверное, на круг получится тридцать. Достаточно для того, чтобы считать себя полноправным и желанным участником команды.

— За это вам меня благодарить надо. — Кесслер посмотрел на Эрнотта с нескрываемой неприязнью и презрением.

Эрнотт тяжело поднялся, взял портфель и начал прощаться. Кесслер неожиданно с испугом посмотрел на него:

— А эту комнату вы проверили?

— Что значит — проверил? — нахмурился Эрнотт.

У Кесслера забилась жилка на виске, и в голове сразу же зашумело.

— «Жучок».

— Нет. — У Эрнотта подогнулись ноги. — Я думал, она только мной интересуется. Этот-то кабинет зачем прослушивать?

— С собой у вас эта штука? — Кесслер говорил очень тихо, очень спокойно, но с явной угрозой.

Эрнотт полез в портфель. Кесслер выхватил у него детектор, включил его, надел наушники и повернул колесико настройки. Лампочки на панели загорелись почти тут же.

— Нас слушают, — сказал Кесслер. Слова его отозвались в наушниках.

В трехстах ярдах от ИКБ в ресторанчике «Пиг энд Поук» разговаривали, устроившись за угловым столиком, Данте и Сара.

— Хоть убей, но все равно не могу понять, отчего ты больше не хочешь со мной встречаться. — Данте склонился к Саре, в глазах его, обычно холодных, сейчас явно угадывалась растерянность.

— Ну что ж, — вздохнула Сара. — Неверность. У тебя есть приятельница, у меня приятель. Отрицать это бессмысленно. Я, например, видела тебя с ней. — Это был, конечно, чистый блеф, но ведь не может быть, чтобы на протяжении последних нескольких недель Данте вообще не появлялся на публике с этой девушкой. Сара не сводила с него пристального взгляда. Он промолчал. — Чего уж тут скрывать? Да и в любом случае все останется между нами. Ну а мой приятель был в отъезде, но завтра возвращается. — Видит Бог, как хотелось, чтобы это было правдой!

— Стало быть, никакой надежды?

— Никакой, милый. — Сара легонько погладила его по щеке. — Никакой.

Скарпирато грустно улыбнулся и взял Сару за руку.

— Но друзьями-то мы останемся?

— Разумеется. — Сара сжала его руку.

В то самое время, как Данте с Сарой выясняли отношения в «Пиг энд Поук», Карл Хайнц Кесслер направлялся в своем черном «мерседесе» домой, за город. Был час пик, и водитель Леонард с трудом пробирался по забитой машинами Лоуэр-Темз-стрит. Сидя, как обычно, сзади, Кесслер хранил угрюмое молчание.

Через два часа он был в Беркшире, неподалеку от Ламборна, центра английского конного спорта. «Мерседес» с трудом пробирался сельскими проселками, рассекающими поляны, на которых там и тут виднелись уже не участвующие в скачках лошади-ветераны и пони с детскими седлами. Перед большими железными воротами в стороне от дороги машина притормозила и свернула на ровную аллею, обсаженную с обеих сторон каштанами. Длиной она была ровно в милю и упиралась в большой белый дом посреди некруто сбегавших вниз полей.

Не дав водителю времени открыть ему дверцу, Кесслер сам выскочил из машины, сухо попрощался с Леонардом и двинулся к двери.

На пороге его встретила Джэнет, домохозяйка. Поздоровавшись с ней на ходу, Кесслер прошел через просторный холл в библиотеку, сел в старое кресло перед незажженным камином и начал перебирать факты. Итак, Йенсен, Мацумото и Скарпирато в курсе дела. Хуже всего от этого может быть Катанье. Жена узнает, что у него была любовница, и уйдет из дома. Что его просто подставили, Катанье доказать не удастся. Кесслер все устроил так, чтобы итальянец выглядел полноправным действующим лицом аферы, в которой принял участие вполне добровольно. Он получает четверть всей прибыли от незаконных сделок. Деньги переводит на один из его тайных счетов Эрнотт. Полицейское расследование это легко установит. Банк находится в Швейцарии, где полная конфиденциальность давно уже ушла в прошлое. И когда счет на многие миллионы долларов обнаружится, легко будет заподозрить Катанью в том, что он-то и является вдохновителем всей комбинации. Политической его карьере немедленно придет конец. Он лишится жены, детей, состояния, а может быть, и свободы.

Кесслер пошарил во внутреннем кармане пиджака, извлек небольшую, в синем кожаном переплете записную книжку, потянулся к телефону, стоявшему рядом на столике, и набрал номер. Все это — проблема Катаньи, пусть он ею и занимается.

Звонок из Англии раздался, когда Джанкарло Катанья сидел за ужином со своей женой Донателлой. В дверь столовой негромко постучали.

— Звонит синьор Кесслер, — сказала домохозяйка Элла. — Говорит, дело срочное.

Катанья сумрачно посмотрел на нее, извинился перед Донателлой и прошел к себе в кабинет.

— Ну, что там за спешка, неужели нельзя было подождать, пока я кончу ужинать? — недовольно заворчал он в трубку. У него был какой-то необычный итало-американский акцент. Дело в том, что Катанья выучил английский по американским фильмам. Кесслер же занимался им в лучших учебных заведениях Германии, и его английский был почти безупречен. Так что американизмы Катаньи только раздражали его.

— Возникла проблема. И довольно серьезная. Наша маленькая игра перестала быть секретом. В курсе трое: Сара Йенсен, Масами Мацумото и Данте Скарпирато. Им известно все.

— Каким образом? — Катанья разразился целым потоком итальянских ругательств.

— Да очень просто. Установили где надо подслушивающие устройства.

— А вы это проморгали?

— Вот именно.

— И кто же додумался?

— Йенсен. Она работает с Эрноттом. Ей не дают покоя его доходы, вот она и решила немного пошантажировать его.

— И вы верите в эту историю?

— Вообще-то да. Она и сама не прочь поживиться на стороне, так что это пусть вас не беспокоит. На днях она тут неплохое дельце обтяпала. В общем — нормальная хапуга.

— Вроде вас, — сказал Катанья.

— Вроде меня, — согласился Кесслер.

Катанья изо всех сил сжал разом вспотевшую руку. Трое знают. Интересно, сколько понадобится времени, чтобы все, что им известно, дошло до властей, до мафии, до Антонио Фиери?

Собственно, и Кесслеру стоит подумать о том же — о возможных последствиях. Ему угрожают бесчестье, тюрьма, конфискация неправедно нажитого. Деньги рассеяны по всему свету, но обнаружить счета, уж если за это возьмутся власти, большого труда не составит.

Но ему, Катанье, еще хуже, его ждет неминуемая смерть. Мафия уберет его, не дав и рта раскрыть. Ибо известно ему многое, и говорить ему никто не позволит. У Фиери и так уж возникли некоторые подозрения. У президента Бундесбанка тоже. Повсюду шелестят слухи. Катанья уперся взглядом в потолок. Решение принято. Терять ему нечего.