Вензель твой в сердце моем...(СИ)

— Это тот, с которым ты в прошлую субботу ушел?

— Угу… Сдох.

— Когда?

— Вчера… Этот дебил встреть… встретил меня на улице на зда… задании! Случайно… Шальная пуля! И нету человечка. А я с ним собр… собирался сегодня встретиться… Чего мне так не везет? Пут… пусть бы умер через месяцок!

— Увы. Люди часто оказываются не в то время не в том месте. Значит, надо постараться в будущем подобного не допустить, оно ведь еще не написано. Ладно, Лус, давай помянем парнишку.

— О да… Помянем! Дай я тут поисж… посижу! Там шумно.

— Да хоть всю ночь сиди. Сегодня, так уж и быть, я угощаю.

— Фея, говорю ж…

— Ага, крестная. С машиной вместо тыквы и доставкой в отель вместо бала. Надеюсь, ты, когда проспишься, вспомнишь, что надо будет вернуть мне деньги за номер.

— Меракн… Меркантильная Фея!

— Хочешь жить — считай деньги.

— Ты не родствен… ник Маммона?

— Вряд ли. Но я очень жадная.

— Знаю! Ик… Это полезно!

Запах табака в курильной комнате: от легких ментоловых сигарет до крепких сигар. Алкогольные реки с берегами из похоти. Никаких наркотиков — единственное правило, и потому жаркие танцы порой переходят в нечто куда более жаркое, но скрытое от толпы занавесями из цепей на дверях платных vip-кабинок. Столики с синей неоновой подсветкой, легкий полумрак, звон цепей, под потолком обвитых серебристой мишурой. Топот сотен ног и обжигающее дыхание на разгоряченной коже. И лишь в одной кабинке никогда не бывает жарко: с женщиной в этом клубе лишь иногда выпивают, да жалуются ей на жизнь, а она слушает, дает советы, но никогда не сочувствует. Просто ее научили, что жизнь жестока и, пропуская через себя чужую боль, страдаешь сам. А у нее слишком много причин для собственных страданий, чтобы прибавлять к ним чужие. Эгоистично или закономерно? А может, просто неотвратимо?

— Ты его упустил! Лус, с чего это ты отшил такого милашку? Он же в твоем вкусе! Да еще и шел за тобой прямо до моей кабинки.

— Во-первых, Софи, я ненавижу прилипал. А во-вторых, он, конечно, на мордочку ничего так, но всё же не то.

— Чего же ему не хватает? Блондин, спортивный, красота не смазливая, а мужественная…

— Характер, Софи, характер! Я не вешаю себе на шею нытиков, а то когда брошу, они начнут атаковать смс и звонками, а мне оно надо? Я ненавижу истерики. Ненавижу слабаков. Мужчина, даже нашей, «радужной» направленности, знаешь ли, не должен быть бабой! А если парень начинает ныть, когда я всего лишь отказался с ним выпить… Нет, такие меня не заинтересуют никогда и ни за что!

— Ого, ничего себе. Неожиданно, что такой брутальный на вид парень оказался половой тряпкой.

— Ути, какие речи! И это — хозяйка заведения! А как же лояльность к любым посетителям, мм?

— Лус, солнышко мое, я ведь не скажу ему этого в лицо! И ты об этом знаешь.

— Лицемерка, хи-хи!

— А кто меня этому научил, а? Луссурия, у тебя просто нет совести, если ты забыл, как десять лет назад вдолбил мне в голову простую истину: «Открывать свое истинное лицо всем подряд — величайшая глупость!»

— А я и не отрицаю: совести у меня никогда и не было! Точнее, я ее лично еще в детстве задушил, расчленил и закопал в саду, хе-хе. Но тот разговор я отлично помню, даже несмотря на отсутствие такой бесполезной вещи как совесть. Мы ведь именно после него стали лучшими друзьями!

— Ага, на кладбище после автокатастрофы, унесший жизни четверых, была заключена дружба. Ирония судьбы! Зато она уберегла твою память от амнезии.

— Ой, смерти просто четверых людей не смогли бы ничего в ней сохранить. Мое личное и неизменное, кстати, мнение: люди куда симпатичнее, когда они мертвы. Потому как они молчат. Не могут наговорить гадостей, не могут оставить тебя. Трупы не врут и не предают, они не способны унизить! И не получат за это травму, несовместимую с жизнью, хи-хи… Но вот смерти родителей запомнились, это факт. Наверное, потому что что твои, что мои родители умели держать язык за зубами еще при жизни.

— Может, просто потому, что мы их на самом деле любили?

— Не знаю, не знаю, порой сомневаюсь, что это чувство вообще существует! Но это всё слишком мрачно, давай лучше о хорошем!

— Ага, например, о деньгах. Ты мне должен за последнюю ночевку в мотеле.

— Маммон, ты наложил на себя иллюзию в виде моей дорогой Софи?!

— Лус, не надо всплескивать руками и… Так, и отмахиваться от меня тоже не надо! Если я твоя подруга, это не значит, что мой кошелек — твой кошелек! Гони бабки.

— Фии, ты так неженственна, Софи! Это совсем не красит леди!

— Да наплевать. Я держу гей-бар, так что моя похожесть на парня здесь только к месту, хех.

— Но с парнем тебя всё же не спутать.

— Да, и порой я об этом жалею…

— Я тоже, представь себе! Впрочем, если бы ты была парнем, я бы не устоял и соблазнил тебя — уж больно у тебя заманчивый характер! Как раз в моем вкусе, знаешь ли! Жестокая, холодная, умеющая держать язык за зубами, но готовая помочь, если это не противоречит твоей личной выгоде. Ну прямо само очарование! Вот только я такой ветреный, что просто фу на меня! Так что я бы бросил тебя через месяц. Потому я всё же рад, что ты женщина — нет причин разрывать дружбу!

— О да, Лус, дружба дает привилегии, коих не может дать любовь. Так что и впрямь хорошо, что я не парень. Но когда надо дать сдачи амбалу без помощи пистолета, мне всё же жаль, что я не ты, ну или на худой конец — не мастер спорта по тхэквондо!

— Ой, вот тут ты права! Я тебе ставил-ставил удар, так и не поставил. Почему ты такая неспортивная?

— Зато меткая, выбиваю десять из десяти.

— Твоя меткость боссу бы понравилась, может, свести вас? Хи-хи!..

— Обойдусь. Меня не интересуют отношения. Любовь — глупая и бесполезная химическая реакция, так что лучше ограничиваться удовлетворением естественных потребностей без загрузки в сердце привязанностей.

— Так Занечка наш того же мнения, милая моя!

— Эк ты его неуважительно! Босс тебя чем-то достал?

— Ага, метнул вчера стакан в Скуало. Опять. Меня это раздражает, ну да что поделать?

— Яд в виски, босса на кладбище, Скуало в лидеры.

— А-ха-ха, самое прекрасное в этой тираде то, что она сказана на полном серьезе! Но, увы, Занзас чует опасность за километр, так что не прокатит. А то его давно бы уже убили, причем без моей помощи.

— Жаль. А может, и нет: твоя гордая Акулка вряд ли бы оценила убийство ее любимого босса.

— Тоже верно! Правда, что обидно, Занзас — не «любимый» нашей Акулки. Он всего лишь человек, которым Суперби восхищается, я же рассказывал.

— Помню, помню. И это еще один пункт, который расстраивает. Но есть и плюсы: ты любишь ломать ориентацию натуралов!

— У Скуало она пуленепробиваемая, жаростойкая и вообще покрыта противотанковой броней!

— Зато без мечты тебе было бы скучно жить, солнышко мое. Давай выпьем за то, чтобы мечты оставались мечтами подольше, но затем сбывались?

— Всегда готов! И пойду «порыбачу»: кажется, блондинчик удалился с каким-то шкафообразным гигантом, так что можно больше тут не отсиживаться.

— Оу, тебе не хотелось ранить чувства парня и грубо его отшивать?

— Сарказм тебе не к лицу, милашка. Будь мы на улице, я в ответ на слезы просто дал бы ему отменного пинка! Но в твоем баре я драку не устрою: ты слишком строга и даже меня, помнится, за такое чуть не внесла в черный список без права на посещения.

— C’est la vie, правила едины для всех.

— И хоть это и жестоко по отношению к лучшему другу, мне нравится!

— Выпьем же за твой мазохизм, а еще больше — за твой садизм, солнце мое!

— Наливай.

— За свою порцию платишь ты. Как и за отсыпание в мотеле, кстати.

— Софи!..

— Вздрогнем, Лус!

Карие невыразительные глаза брюнетки всегда полны апатии и наигранных, фальшивых чувств. Но лишь один человек в баре знает, что это маска. Глаза Луссурии всегда скрыты черными стеклами, и почти никто не знает, что они прячут сущность своего хозяина. И лишь единственная женщина в гей-клубе не только видела глаза элитного убийцы Варии, но и осталась после этого его другом. Просто потому, что между ними ничего не может быть, и любовь — мощнейший разрушитель дружбы — им не помеха. Ведь десять лет назад, на могиле родителей, решивших вместе съездить на пляж, но разбившихся в одной машине, эти двое решили, что всегда будут вместе — как друзья. Потому что на большее рассчитывать было невозможно. И Софи не рассчитывала: она знала, что Солнце Варии никогда не посмотрит на женщину, как на объект любви. А потому вместе с искалеченными телами своих родителей и их лучших друзей, родителей Луссурии, она похоронила и свою любовь к эксцентричному, но безумно сильному мужчине, делавшему ее мир ярким и незабываемым, но в то же время учившим ее быть беспощадной к этому самому миру. Закопала в собственном сердце и присыпала могильным прахом. А еще приняла к сведению слова Луссурии о том, что миру нельзя открывать свою душу, и решила стать человеком, истинное лицо которого будет знать лишь друг, надевший вместе с маской солнечные очки. Она существовала за сотнями личин, но жила по-настоящему лишь для него. Глупо. Но ее это устраивало, потому что перед ним она врала лишь об одном. О том, что он для нее только друг. Ее не задевали его любовные похождения, не обижали разговоры о них, не злили постоянные напоминания о том, что она ему не пара. Просто Софи никогда не приходила на могилу своей любви, не заглядывала в свое сердце. И хотя порой боль раскаленными тисками сдавливала глупую сердечную мышцу, она заливала ее виски с колой и говорила себе, что любовь — это лишь глупая химическая реакция, а потому не стоит потворствовать ей. Надо ценить нечто куда более настоящее, чем глупые и ненужные никому амурные чувства. Дружбу. Дружбу, которой можно верить и которая не предаст несмотря ни на что. А впрочем, если всё же предаст, перед Луссурией просто захлопнутся двери ночного клуба «Синее пламя», как закроется перед ним и дверь дружбы. И хоть Софи не привыкла тешить себя иллюзиями о безгрешности окружающих, она решила, что синица в руках лучше журавля в небе, к лапкам которого привязан заряд тротила. Обреченная любовь куда хуже почти надежной дружбы, не так ли?