Вензель твой в сердце моем...(СИ)

— И за их силу.

— За нашу силу, Софи.

— Дельное уточнение, солнце мое. О нас мы и так знаем, а вот других придется долго проверять.

— Ох, в те секунды, когда я это осознаю, начинаю жалеть, что ты не парень…

— Нет, вот из-за этого я как раз не жалею о своем поле. Куда хуже, если наезжают рэкетиры. Тогда и вправду становится жаль…

— На такие случаи у тебя есть пистолет, а на самый крайний случай — я! Ради спасения любимого клуба я приду на помощь, хотя обычно это мне несвойственно.

— Больно надо, сама справлюсь.

— Вот поэтому ты и мой друг.

— О да, а ты мой, потому что придешь на помощь несмотря на то, что ненавидишь ее оказывать, и в то же время не даешь расслабиться, постоянно напоминая, что надо быть сильной и обходиться без помощи.

— Видишь, какой я незаменимый? Хе-хе.

— Ты даже не представляешь, насколько! Хех.

— Почему же? Представляю, ты ведь тоже незаменима!.. Упс, виски закончился.

— Приятного отдыха, Лус!

— И тебе того же. Ждите меня, мои жертвы! В смысле, знойные мачо!

— Удачной охоты! В следующую субботу расскажешь, как прошло.

— Всенепременно! Удачи и не пей много в одиночестве!

— Дождусь для этого тебя, хех!

— Вот и умница! Пока-пока!

Море ночных огней. Улыбки, сахарные, приторные, в которых можно увязнуть. Ласковые слова, которым можно верить, по крайней мере, на данный момент. Томные вздохи и грубые слова резких отказов. Контрасты, наполовину фальшивые, наполовину искренние. Но сколько бы фальши не было в этом мире, если искренность похоронена, ее место займет именно ложь. И тогда она станет правдой. Или всё-таки нет?..

Но нужна ли миру правда, если ложь ему нравится больше и если она давно заняла место истины?

========== Смех сквозь слёзы (Леви-А-Тан) ==========

Цирк зазывал прохожих пестрыми плакатами, яркими воздушными шарами, рваными лентами радужного конфетти. Артисты, завершив представление, бродили между аттракционами, развлекая галдящие толпы детворы. Скрипели старые, ржавые карусели, стонали выкрашенные во все цвета радуги качели-гондолы, а в центре площади возвышался шатер, тянувшийся к небу багряными, словно кленовый лист, полотняными боками. Белый флаг с затаившимся на нем тигром развевался над крыльями шатра, зацепившись за флагшток, а канаты крепко держали алого монстра, привязав его к земле и не давая шанса взмыть к безразлично смотревшим на него небесам.

Веселые клоуны на ходулях, словно древние чудовища, рассекали человеческое море и дарили ему фальшивый смех напомаженных губ. Дрессировщики с обезьянками, попугаями, кричавшими: «Карамба!» — и понурыми пони приглашали зрителей сделать фото на память. Выстроившиеся в кольцо вокруг шатра аттракционы дарили покидавшим цирк детям последнюю порцию радости и адреналина. И над всем этим царством детского восторга и каторжного труда разливался звонкий смех — фальшивый и искренний — смешиваясь с чарующей мелодией притаившегося в тени шатра органа. Нет, это не был церковный орган — лишь небольшая, походная его копия, не способная исторгнуть из старых труб поминальные мотивы, пленящие толпы верующих, но его плача вполне хватало, чтобы, запутавшись в смехе детворы, создать так необходимую цирку атмосферу праздника.

— Эй, смотри, смотри! У этого уродца-карлика горб! Вот он чудной!

— Погляди, мам! Эта обезьянка смеется прямо как ее хозяин! Скалится так же! Какие они забавные!

— Ого! Ничего себе! Тигра вывели на прогулку! Он сонный, что ли?.. Да нет! Ничего подобного! Вон как рычит! Жаль, нельзя с ним сфотографироваться рядом, я бы друзьям показал — пусть завидуют!

— Эта лошадь слишком велика для тебя, дочка. Прокатись на пони. И не надо плакать… Ну хорошо, хорошо, только не плачь! Как же мне всё надоело…

— Хо-хо, клоун чуть не упал с ходулей! Смотри, смотри! Еле удержался!

— Кто это?.. Ах, так это же тот самый фокусник! Фокусник, фокусник, покажи нам чудо! Чудо, чудо! Мы хотим увидеть настоящее чудо!

Дети бежали к невысокой хрупкой женщине, одетой в черный фрак. Она снимала цилиндр, кланялась публике и дарила самой скромной девочке небольшую бумажную розу, появившуюся прямо из воздуха.

— Чудо! — кричали дети.

— Фокус, — пожимали плечами взрослые.

— Я ведьма, — подмигивала женщина непонятного возраста, снова надевая цилиндр. Ее лицо было скрыто белой маской грима, а на щеках застыли черные слезы. Губы слегка улыбались ненастоящей, черной, нарисованной улыбкой, а серые глаза смотрели на мир с хитрым прищуром, будто точно знали, что у кого на уме. И лишь порой вспыхивала в них тоска, но ее тут же разгоняли блики ехидного веселья. Словно судьба насмехалась над людьми, глядя на то, как отчаянно они желают поверить в чудо, думая, что его нет.

Орган разносил веселую мелодию над цирком, дети без умолку спорили, кто лучше — клоуны или акробаты, взрослые пересчитывали банкноты в кошельках, прикидывая в уме, стоит ли оставаться у аттракционов «еще на чуть-чуть» или уже пора вести разошедшихся не на шутку детей домой, а артисты ждали конца рабочего дня и воцарения в этом мире радости тишины. И только один человек никогда не смеялся в обители бесконечного веселья, ведь он никогда не ходил на представления, никогда не катался на аттракционах, никогда не фотографировался с животными… Он просто приходил порой, после парада Алле, к воротам цирка, дожидался, когда артисты смешаются с выплеснувшейся на улицу толпой зрителей, и подходил к фокуснику — смеющемуся человеку со слезами на глазах.

Орган продолжал плакать. Дети продолжали смеяться. Время шло своим чередом.

— Я ведьма, — шептала фокусница и хитро подмигивала толпе, точно зная, что ей не поверят. А зря.

И лишь один человек в толпе не знавших тайн закулисной жизни посетителей был уверен, что перед ним и правда ведьма. Не потому, что она могла достать из пустого цилиндра бумажную розу — потому, что она однажды спасла его босса…

Мужчина подходил к фокуснице, протягивал свернутую в трубочку купюру и кивал на шатер. Женщина смеялась фальшивым смехом, крутилась вокруг себя, и взметнувшиеся ввысь фалды фрака напоминали детям крылья летучей мыши. Той самой, что всегда сопровождает ведьм. И фокусница вприпрыжку бежала к шатру, на ходу извлекая из воздуха разноцветные конфетти, а дети бежали за ней под этим радужным дождем и просили показать еще больше чудес. Но, остановившись у алых крыльев шатра, фокусница качала головой и, пообещав вернуться, скрывалась за багряным занавесом. И дети разочаровано гудели, жалуясь родителям на то, что с собой ведьма позвала лишь странного мужчину в черном плаще. Они называли его страшным, испуганно косясь на широкую сильную спину, ловко нырявшую за бордовый занавес, и вспоминая длинные черные усы, бородку клином и растрепанные, цвета безлунной ночи, волосы, словно извечно наэлектризованные и торчащие в разные стороны. А их матери смеялись и говорили, что совсем он не страшный, просто немного странный, и тянули детей подальше от шатра, но украдкой бросали косые взгляды на ткань, скрывшую сильного, волевого мужчину с пирсингом в виде цепочки, сцеплявшей левое ухо и край нижней губы. Мужчину, от которого веяло холодной решимостью и изначальной, животной мощью. И женщины понимающе усмехались, думая, что знают, почему актриса убегала от детворы в шатер. Но они ошибались.

— Как всегда. Какой прогноз?

— Ты такой нетерпеливый, будто ждал целую вечность! Дай мне подумать. Дай посмотреть сквозь время…

Когда-то давно, полтора года назад, Леви-А-Тан бродил по городу в поисках лучшего сорта виски. Но вместо изысканного высокоградусного напитка он наткнулся на парад — церемонию открытия первого и единственного цирка города. Смеялись дети над уродливыми карликами, дарившими им разноцветные воздушные шары, рычали хищники, кидаясь на прутья водруженных на повозки клеток, выдыхали в небо яркое пламя факиры, танцевали с обручами гимнастки в струящихся полупрозрачных юбках, едва скрывавших радужные эластичные трико. Клоуны маршировали на скрипучих ходулях, жонглеры пытались подарить безразличному небу осколки своей жизни, а лошади изящно гарцевали вокруг повозки со старым, но весело поющим органом. И среди всей этой пестрой толпы, ни на секунду не заинтересовавшей офицера элитного отряда убийц, лишь один человек поймал взглядом темную фигуру в черном плаще, шедшую по тротуару мимо веселого парада, даже не глядя на него. И серые глаза провидицы затуманились от скорби, ведь на плече этого человека она увидела печать смерти. Пара минут тишины переулка, и она знала, кто вскоре погубит его. Видела в искаженном зеркале еще не свершившегося будущего. И она нагнала его, поймала за руку и прошептала, что его босс завтра погибнет. А сам он умрет, пытаясь его спасти. Ей не поверили, оттолкнули, но слова провидицы, шедшей за ним и рассказывавшей, как всё будет, пока ее не прогнали обещанием свернуть шею, запали в память человека, до безумия преданного боссу. И на следующий день, когда время начало отсчитывать свой бег точно по пунктам, указанным фокусницей, Леви-А-Тан решил, что лучше не рисковать. Лучше не поддаваться собственной гордыне, кричащей, что девчонка — шарлатанка, а попытаться спасти босса, если есть хоть малейшая вероятность того, что предсказание продолжит сбываться. И послушавшись голоса собственной интуиции, офицер уничтожил засаду, о которой не знал никто. Засаду, из которой невозможно было выбраться, ступив на территорию врага. Он спас босса, ради которого готов был умереть, и поверил, что провидица — не фальшивка. Вот только он не верил, что она была на его стороне…