Вензель твой в сердце моем...(СИ)

— Ты выживешь? — эхом отозвался на мысли Анджелы бывший аркобалено и поднял глаза, полные боли. Его голос впервые за этот месяц дрогнул. И впервые бессмертный каскадер понял, что больше не может. Не может смотреть на ее безжизненное лицо, не желавшее улыбаться, как прежде, не может надеяться услышать ее голос, ведь она отказывалась отвечать. Просто не может больше ждать чуда. Потому что впервые в жизни его сломали.

«Ты дал мне задание, и я его выполню, — улыбнулась душа Анджелы, кружась в пустоте. — Просто поверь в меня. Хоть раз поверь, сэмпай…»

Тишина давила на виски, а пронзавший ее писк до ужаса напоминал древнюю китайскую пытку. Капли воды падали на макушку осужденного через равный промежуток времени, сводя его с ума. И точно так же сходил с ума аркобалено Череп, вслушиваясь в монотонные, но абсурдно-редкие сигналы реанимационного монитора. Анджела кричала, но он не слышал. Она отвечала, но он не понимал. Она обещала, но он просто не мог поверить в то, что на заднем сидении шикарного Мерседеса есть место парню с фиолетовыми волосами и безудержным стремлением выделиться из толпы. Он просто не верил, что нужен ей. А она не понимала, что нужна ему. Не выполнение задания ученицей, а ее улыбка — вот что было жизненно необходимо каскадеру. Вот только они с самого начала были слишком разными. И их миры не могли слиться воедино…

Череп вдруг подумал, что надеяться глупо. Что Анджела не ответит. А еще — что ему никогда не приблизиться ни к ее миру, ни к ней самой. И «шестерке Реборна» рядом с наследницей богатейшей корпорации места нет. Именно поэтому она всегда делает только то, что хочет, не слушая своего сэмпая. Он ошибался. Аркобалено просто не осознавал, что верить в чудо надо до самого конца. Ведь всю жизнь эту веру у него отнимали те, кого каскадер не ценил, а теперь его самого сломала та, кто был для него слишком важен. Не выполнила обещание, которое он дал за них обоих, не дала ответов на его вопросы, не открыла глаза на тридцатый вечер после аварии. Для аркобалено месяц был равен тридцати дням, для его ученицы — тридцати одному. И в который раз различия в их мироощущении сыграли с каскадерами злую шутку. Череп подумал, что Анджела его предала, и сдался. Ведь ошибиться так просто, если не можешь услышать того, кого любишь. Если не видишь его глаз. Если не можешь поверить, что его сердце бьется только для тебя…

— Ладно, — в голосе парня, вспоровшем вдруг белую тишину, зазвенела сталь. Фиалковые глаза заполнила решимость, вытеснившая из них боль и отчаяние. — Ты не выполнила мое последнее задание. Я давал тебе месяц, чтобы очнуться. И он истек.

«Как истек? — недоумение затопило темноту. — У меня есть еще один день!»

— Завтра у нас начинаются съемки за границей. Я улетаю через час. Зашел попрощаться. Думал, ты сдержишь обещание. Тогда бы я… — он запнулся и, вдруг усмехнувшись, обычным тоном, полным возмущения и надменности, произнес: — Череп-сама пришел попрощаться! Ты его разочаровала! Не выполнила обещание! Не справилась с заданием! А вот я обещание выполню.

«Нет, подожди! Я открою глаза, только дай мне пять минут, сэмпай! Я договорюсь с темнотой… Нет, я ее разрушу!»

— Я ухожу.

«Сейчас, погоди…»

Темнота дрожала, разрываясь на мелкие серые лоскуты.

— Навсегда.

«Постой!»

Черные обрывки разлетались в бесконечном сером мареве, а где-то на горизонте блестело что-то белое.

— Прощай.

«Нет!»

На секунду в сиреневых глазах промелькнула нестерпимая боль, а затем крепкая мозолистая ладонь на секунду сжала тонкие холодные пальцы девушки. Вот только она этого прикосновения почувствовать не смогла…

— И прости…

«Прости».

Голос аркобалено, странно-тихий и безжизненный, растворился в ее мыслях, удивительно живых, полных раскаяния и любви. Белое марево затопило мглу, превращаясь в сияющий тоннель, а хлопок двери отделил тишину палаты от только что погибшего разговора.

Вдох.

Щелчок стрелки часов.

Удар сердца.

Пронзительный писк.

Скачок зеленой змеи на черном экране.

Тишина.

И снова по кругу, до бесконечности, сжатой в перевернутую восьмерку и скрытой в белой пелене странного сияния.

Запах медикаментов въедался в кожу, стены давили своей идеальной белизной, а монотонное жужжание аппаратуры сливалось с ритмичным тиканьем часов. Мир замер. А с последним щелчком секундной стрелки, обозначившим полночь, палату заполнил равномерный, безразличный, но до зубного скрипа громкий, отталкивающий звук. Зеленая змея распрямилась, став бесконечной прямой, а писк, застывший на одной ноте, прощался с исчезнувшим в конце белого тоннеля сердцебиением.

Разрушая тьму, мы обретаем свет. Порой вечный. Но это неважно, ведь обещания надо выполнять. И если ты пообещала избавиться от тьмы на тридцать первый день, не важно, как ты это сделаешь, даже если придется ее уничтожить. Главное — не нарушить слово. Ведь так?..

========== Улыбнись, и небо улыбнется в ответ (Энма) ==========

Комментарий к Улыбнись, и небо улыбнется в ответ (Энма)

Примечание Автора для тех, кто не читал мангу: Козато Энма — лидер семьи Шимон, ее Небо. Очень похож на Тсуну, как по поведению, так и по характеру.

Я смотрю на ту, что мне дороже всего на свете, и не знаю, что делать. Она сидит на диване, обхватив колени руками, и мелко дрожит. Длинные черные волосы закрывают ее лицо, а из глаз падают капли дождя, и мне хочется сказать ей, чтобы она улыбнулась. Но я не могу. Всё, что в моих силах, — подойти к самой замечательной девушке на свете, запрыгнуть на диван и потереться носом о ее ладонь. Ведь моя хозяйка всегда улыбалась, когда я урчал, играя лапами с ее длинными шелковистыми волосами или облизывал тонкие, почему-то всегда дрожащие пальцы… Коты не умеют говорить, и всё, что я могу сделать для любимой хозяйки, — подарить ей частичку прошлого, о котором она, наверное, сейчас и тоскует.

Я подхожу к хозяйке и утыкаюсь носом в ее ладонь, но она даже не замечает этого. Она продолжает ронять на колени этот грустный дождь. Опираюсь лапами на ее руку и слизываю со щеки очередную каплю. Соленая! Ужас… Дождь не такой — он похож на ту воду, что хозяйка каждый день наливает мне в миску. А еще он похож на то огромное зеркало под названием «озеро», к которому мы часто ходили втроем: я, хозяйка и странный человек с грустными глазами. У него всегда было много ссадин и синяков, многие из которых хозяйка заклеивала пластырем, а он почему-то не морщился, когда в ранки попадала та жгучая зеленая гадость, которой люди так любят мазать царапины. Гораздо проще зализать ранку, и никаких проблем! А люди вечно придумывают что-то странное и бесполезное… Как те наши походы к озеру, когда на улице было еще очень холодно.

Хозяйка вздрагивает и, посмотрев на меня, вдруг всхлипывает. Я не слышал еще таких звуков: мне всего год, я многого не знаю, но, наверное, хозяйке очень больно, если она издает такие печальные звуки… А глаза у нее такие красные, что хочется долго-долго вылизывать ее лицо, лишь бы они снова стали такими, как раньше — веселыми, радостными… счастливыми. Она ведь всегда улыбается, а если и грустит, то тихо-тихо, как кот на охоте. Она просто открывает окно, садится на подоконник, свешивает ноги в пропасть и смотрит на небо. Тоскливо, но никогда не роняя вниз соленые капли… Почему она не улыбается? И почему рядом нет того человека, Козато Энмы, который мог бы сказать ей, что улыбка куда красивее красных, опухших глаз?..

Хозяйка подхватывает меня на руки и зарывается носом в светлую пушистую шерстку. Я всегда ею гордился: мой хвост, моя шерсть и мои синие глаза — доказательство благородного происхождения. Я ведь «породистый» — кажется, люди так это называют… И я никому не позволяю себя гладить, не то, что ронять на мою шерстку горячие соленые капли. Это позволено только хозяйке и тому человеку, который всегда говорил, что я единственный кот, не мечтающий его расцарапать. Он всегда смеялся на этих словах, но как-то печально, а я думал, за что же его так не любят мои собратья. Он ведь очень добрый: всегда приносил мне молоко, а хозяйке — цветы. Он рвал их у того самого озера, уж я-то знаю: такие беленькие с желтыми сердцевинками цветы растут только там! А в остальном городе есть лишь камни, да деревья и кусты — цветов здесь мало. У озера же их целое поле! Но интересно, где он находил цветы, когда я был еще маленький, и под окнами лежало что-то белое и пушистое, холодное и на вкус похожее на дождь? Правда, тогда цветы были другими — большими, белыми и с шипами. Но когда хозяйка укололась, Энма переполошился и в поисках аптечки разбил вазу, чуть не перевернув дом вверх дном. Это у него было нормой, и мы с хозяйкой смеялись, глядя на его беготню. А еще она сказала: «Не надо, Энма-сан! Это же не смертельное ранение!» Интересно, что такое «смертельное ранение»? И почему он после этих слов стал очень грустным и тихо так ответил: «Я буду защищать тебя даже от мелочей. Если в них не помочь, то и в большой беде я буду бесполезен»? Тогда хозяйка вздохнула и обняла своего друга, а я сидел на диване и смотрел, как на их губах появлялись улыбки, а в глазах человека с каштановыми, вечно всклокоченными волосами печаль превращалась в радость, и он краснел, словно вареный рак.