Вензель твой в сердце моем...(СИ)

«Ехали на тройке с бубенцами,

А вдали мелькали огоньки…

Эх, когда бы мне теперь за вами,

Душу бы развеять от тоски!

В даль родную новыми путями

Нам отныне ехать суждено!

Ехали на тройке с бубенцами,

Да теперь проехали давно».

Время засыпало песком события лета, полного странных грёз, и имя «Роза» исчезло из памяти доктора Шамала. Стерлось, запылившись в архивах, уничтоженное десятками новых имен. Вот только почему-то иногда, ночами, он видел красочные, яркие сны, где в центре круга из пестрых кибиток пылал костер, а рядом с ним, залитая багряным маревом, стояла прекрасная девушка и пела печальную песню, а ее взгляд, как и душа, сгорал вместе с сухим трескучим хворостом. Однако стоило лишь костру догореть, как она заходилась в звонком смехе, скидывала туфли и начинала танцевать на раскаленных головешках, а безумный хохот сливался с шипением, что рождала кровь, испаряясь на черных углях. И, встречая рассвет после таких снов, мужчина всё никак не мог понять одну вещь.

Почему просыпался он всегда с улыбкой на губах и болью в груди?

«А напоследок я скажу…»

========== Обещание (Череп) ==========

Воздух небольшой белой комнаты, наполненный удушливыми горьковато-приторными ароматами, пронзал равномерный, тягучий звук. Монотонно, лениво, словно нехотя небольшой монитор у высокой кровати выводил в мир зеленую кривую. Скачок на линии — очередной протяжный звук. Писк, похожий на усталый вздох. Очередное оповещение еще об одном ударе сердца девушки, что лежала на белой простыне, укрытая саваном из одеяла. Казалось, что она спит, да в общем, наверное, так оно и было, вот только никто не знал, когда она проснется. Да и проснется ли вообще. Длинные черные волосы, блеклые, безжизненные, как-то странно-аккуратно лежали на подушке. Неестественно. Слишком опрятно. Тонкая, почти прозрачная кожа поражала мертвенной бледностью. Веки, неплотно смеженные, совсем не дрожали, в отличие от зеленой змеи на мониторе — единственного, что говорило больничной палате о том, что девушка еще жива. Тонкие черты лица ее могли бы быть довольно привлекательными, если бы не болезненная худоба, а довольно спортивная фигура могла бы принадлежать чемпионке мира по бегу, если бы мышцы не были абсолютно расслабленны — так, как человек не способен расслабиться даже во сне. Но ведь кома — это тот же сон. Только куда более длительный…

Дверь резко распахнулась, и в небольшую палату, заполненную равномерным жужжанием реанимационных мониторов и их протяжным писком, вошел молодой мужчина лет девятнадцати. Внешность этого парня вот уже месяц как заставляла медсестер провожать его удивленными взглядами и перешептываться за спиной, ехидно посмеиваясь. Впрочем, ему на подобное отношение было наплевать. Фиолетовые короткие волосы торчали в разные стороны, словно мужчина только что снял мотоциклетный шлем, под глазами были нарисованы фиолетовые синяки, а на левой щеке красовалась нанесенная всё той же краской слеза. К нижней губе парня была прикреплена цепочка, тянувшаяся к его левому уху, а одет этот довольно странный индивидуум был в комбинезон из черной кожи со вставками его любимого цвета. Парень самодовольно ухмылялся, а в фиалковых глазах плескалась насмешка, но стоило лишь двери за его спиной закрыться, отрезая этот маленький, пропитанный ароматами лекарств мир от всего остального, как его глаза погасли, словно из них вытянули весь свет. Парень подошел к кровати, поставил у равномерно вспыхивавшего монитора стул и буквально упал на него. На губах, выкрашенных в фиолетовый, всё еще играла самодовольная ухмылка, однако любому стало бы понятно, что в этот миг она была наиграна и фальшива. Ведь глаза, в отличие от губ, лгать не умеют.

— Ну вот, я пришел, как и обещал! — тоном, говорившим: «Я сделал тебе одолжение, цени!» — заявил парень и закинул руки за спинку стула. Расслабленная поза, которую можно было интерпретировать лишь как «я король, сидящий на троне и любящий эпатаж», странно контрастировала с тоской во взгляде.

Девушка ожидаемо не ответила, а парень, являвшийся бывшим аркобалено и действующим бессмертным каскадером, тяжело вздохнул. Кличка парня — Череп — подходила ему как нельзя кстати, ведь его практически невозможно было убить. Сколько трюков он выполнял, сколько раз они срывались, сколько битв он проиграл, получив смертельное ранение, но неизменно воскреснув? Череп не считал. Зато он считал дни своих визитов в эту белую безмолвную комнату, которая вот уже тридцать вечеров не хотела давать ответ на его вопросы. Но парень почему-то продолжал их задавать…

— Ты опять меня игнорируешь, Анджела! Сколько можно? Я уже месяц одариваю тебя своим вниманием, а ты всё никак не откроешь глаза! Знаешь, ты эгоистка похуже Реборна и его компашки! — в голосе посетителя промелькнула обида, но ее скрыло возмущение и наигранный снисходительный тон. — Ну и ладно! Я всё равно сумею победить и прогнать тебя из темноты, слышишь? Потому что я бессмертный каскадер Череп! И я никогда не проигрываю!

Парень рассмеялся, правда, негромко, иначе его прогнали бы врачи, и искоса посмотрел на девушку. Реакции не последовало, и он поморщился. Цепь на его губе негромко звякнула, вторя заунывному писку монитора.

— Слушай, я вот одного понять не могу, — вдруг вздохнул он и, глядя в потолок, спросил: — зачем ты это сделала? Ты ведь знала, что меня не убить, сбив машиной. Зачем ты меня вытолкнула из-под нее?

В звенящей тишине, наполненной тошнотворным запахом медикаментов, равномерно раскалывающейся от ударов сердца девушки, рождавших на черном экране зеленые всплески, застыл ее ответ, не сорвавшийся с бескровных губ. Девушка не слышала ни писка, ни голосов врачей, ни шороха их халатов, ни топота ног — она просто плавала в бесконечном черном небытии, наполненном лишь вязкой, пугающей пустотой, но как только в палату заходил странный каскадер, звон цепочки на его губе врывался в этот темный мир, и Анджела слышала каждое слово, каждый вздох, каждый удар его сердца. Вот только ответить парню она не могла. Лишь молча кричать в беспроглядную мглу и надеяться, что Череп поймет ответ… Впрочем, он никогда не понимал свою напарницу по съемкам в новом приключенческом сериале. А потому ей оставалось лишь грустно улыбаться и отвечать в темноту, зная, что ответ не будет принят адресатом.

— Нет, ты, конечно, вроде как молодец, я тебя хвалю: ты защитила главного каскадера нашего сериала! Но смысл в этом какой был? Я бы через пару минут встал, высказал всё, что думаю о том криворуком водителе, который на съемках управление потерял, и пошел сниматься в следующем дубле! Зачем ты меня вытолкнула? — на миг возмущение и нотки отчитывавшего неразумного ребенка старшего брата исчезли из звонкого голоса парня, и он тихо спросил, глядя на почему-то не вздрагивавшие веки девушки: — И почему не успела отпрыгнуть сама?

Вопрос растворился в белизне палаты и проник во тьму пациентки.

«Потому что не успела. Я ведь не такой хороший каскадер, как ты. Я новичок. Не зря же ты велел мне называть тебя сэмпаем…» — беззвучно прошелестела в ответ ее душа. Но Череп не смог услышать.

— Ты как пришла на съемки, всё кувырком пошло! — в голос парня вернулись поучительные интонации и возмущение, а взгляд скользнул по больничной стене и наполнился раздражением. — Я тебя даже под опеку вынужден был взять, чтобы ты сцены не запарывала! Я тебя профессии учил! А ты не сумела выскочить из-под колес какого-то авто, ехавшего не так уж и быстро! Ладно, я — я не знал, что машина сломалась, потому к трюку готовился и не собирался с трассы уходить. Но ты почему меня толкнула, а сама отскочить не успела? Ты что, своего сэмпая на уроках игнорировала? Ты ведь знала о неполадках в машине: вам водитель по рации сообщил! Ну чёрт, почему ты такая неуклюжая?!

«Потому что я — не ты, — усталость в глазах девушки, спрятанных за неплотно сомкнутыми веками, отражалась и в ее мыслях. В том голосе, что звучал во тьме. — Сэмпай, ты лучший каскадер, которого я знала. Ты мой идеал. И ты об этом знаешь. Твои трюки невероятны, никто не может их повторить! Но я стремилась к тому, чтобы стать на тебя похожей. Вот только времени не хватило. Извини, вот такая я идиотка. Ну, это же я, твоя вечно неуклюжая ученица, которая не может даже нормально выпрыгнуть из окна, не накосячив при приземлении. Но ведь я уже начала исправляться, ты сам говорил. Может, если бы было время, я бы сумела стать лучше…»