Зомби по имени Джон (СИ)

– Запомни эту интонацию и повтори ее, когда оставшиеся Мандерли спросят, что произошло. Потому что это – и только это – даст тебе возможность остаться с ними в Гавани, пока не кончится Зима. А после нее я буду ждать тебя в “Дредфорте”. И ты будешь преданно работать на меня. За то, что я сделал и сделаю для тебя сегодня. За то, что ты остался жив и отделался одними порванными связками. И за Хозера. Ты будешь должен мне с сегодняшнего дня. Или я убью ее, – он снова кивает в сторону двери, – и не трону Вимана. Только ее и Хозера. И уйду, оставив тебя здесь. Согласен?

Морс тяжело вздыхает, а потом опускает взгляд.

– Ага, – наконец бормочет он, – она и вправду не должна услышать. У них тут все прошито, Хозер проверял как-то и… не спрашивай.

– Ты согласен? – не слушая, спокойно повторяет Рамси. – Работать на меня, как на моего отца, когда я возглавлю “Дредфорт”? Поддержать меня в этом? Быть моим человеком в обмен на то, что я сделал – по праву силы, которое ты одно только и признаешь?

– Тебе бы только с трибуны выступать, выб… – Морс криво ухмыляется, снова поднимая лицо, но замалчивает то, что хотел сказать. – Хорошо. Почему нет? Почему, мать твою, нет? Я согласен. Но обещай мне не трогать Хозера.

– Не обещаю, – качает головой Рамси. – Если он захочет пристрелить меня, я его убью.

– Если… – усмехается Морс, приваливаясь к стене. – Ладно. Надеюсь, этот дерьмоед сегодня в хорошем настроении. И прости уж, но рука у меня осталась только левая, – он протягивает ее Рамси, но тот снова качает головой.

– Не, мы же не друзья теперь вдруг. Просто дали друг другу обещания, и посмотрим еще, как их выполним. А побратаемся как-нибудь после Зимы. А пока – заткнись и не мешай мне больше, Морс. Мне надо подумать и поработать, а твоя брехня, видишь ли, от этого очень отвлекает.

Но Морс уже и сам обессиленно откидывает голову назад, прикрывая глаз. Так, старый, избитый и покусанный Ивой, он похож на мертвого. Хорошо. Его жизнь круто изменилась всего за несколько минут, но от Зимы и не ждешь ничего другого. И хотя Рамси не уверен насчет него – насчет того, не харкнет ли попросту Морс ему в лицо, когда он вернется в “Дредфорт”, – но он заплатил хорошую цену, и знает, что Амберы лучше удавятся, чем поддержат кого-то, кого они не знают, и вообще привык доверять своему внутреннему голосу и почти физически ощущаемому на глотке ошейнику.

Так что он оборачивается, придержав Иву за холку и думая, что та только каким-то чудом божьим, не иначе, не порезала лапы о разлетевшиеся повсюду от выстрелов осколки столешницы. Они хрустят под ботинками Рамси, как и нетронутая, свежая бумага договора, который уже не будет подписан, когда он наконец подбирает свою бритву и делает первый шаг в сторону Джона.

– Как ты? – спрашивает Рамси, подходя не слишком близко. Джон явно не в том состоянии, чтобы доброжелательно говорить и вообще взаимодействовать с ним.

Он сидит на полу у кровати, держа Рикона с неестественно вывернутой шеей на коленях, и медленно гладит его около уха, как будто хочет вернуть голову в нормальное положение, но не может себя заставить. Левая штанина у него порвана, видимо, от выстрелов, и Рамси замечает немного крови, оставшейся на полу, но не придает этому особого значения.

– Нам надо идти, Джон, – Рамси старается сказать это мягко, опускаясь на корточки. – Виман пошлет сюда еще людей, и не думаю, что у меня снова выйдет так ловко с ними разобраться. Так что мы сейчас спустимся вниз, я закончу наши дела с Виманом и Хозером, и потом мы сможем уйти насовсем. И, скорее всего, идти придется быстро, так что, если тебе нужна еще минута или две… да, лучше провести их здесь, – он покачивается на носках ботинок, но Джон не отвечает. Правда, и Рикона поглаживать перестает, напряженно замирая. Теперь он сидит абсолютно неподвижно, но Рамси почему-то кажется, что он весь дрожит. – Джон? Ты меня услышал? – он осторожно протягивает левую руку, так и держа в правой крюк Морса, и чувствует расползающуюся до плеча боль, острую, как от взбегающего по коже огня.

– Нет, – голос Джона режущий и отрывистый, жесткий и громкий, он мог бы хлестнуть Рамси по руке лезвием так же сильно, как сказал это короткое слово, и тот послушно возвращает ладонь себе на колено. – Не прикасайся. Я перестану себя контролировать, если ты… – Джон неестественно резко замолкает, снова впадая в ступор, не отрывая взгляда от сломанной шеи Рикона.

– Хорошо, – но Рамси терпеливо соглашается, не повышая тон. Ему бы хотелось, чтобы все не было так сложно, но на самом деле он знал, что так будет, еще когда уронил ту сигарету. Ее, кстати, кажется, затоптали в общей драке, даже гарью не пахнет. Повезло. – Просто скажи или кивни тогда. Ты услышал и понял то, что я сказал? – и теперь все зависит только от его терпения и умения убеждать. Потому что по крайней мере пока он не хотел бы снова пускать в дело бритву, или руки, или что-то. И на самом деле у них наверняка есть еще минут десять-двадцать.

Подбородок Джона тем временем как-то странно дергается, как будто он хотел кивнуть. Но вместо этого он плавно и медленно качает головой.

– Знаешь, что я хочу с тобой сделать? – он спрашивает тоже медленно и плавно – и очень спокойно. Рамси внимательно смотрит на него и никуда не торопит. Ему неприятно думать об этом, но он ожидает истерики. “Убить тебя”. “Покалечить тебя”. “Изуродовать, обоссать и отрезать твою голову”. И все в таком духе. Но Джон, так же спокойно продолжив, удивляет его не оригинальностью, но точностью – и честностью – формулировки. – Я хочу причинить тебе точно такую же боль, какую ты сейчас причинил мне.

Рамси продолжает качаться на носках, подбирая ответ.

– Извини, – наконец говорит он, – но, боюсь, ты не сможешь этого сделать. По крайней мере, точно так не сможешь. Но мы разберемся с этим позже, о’кей? – он находит равновесие на пятках и вдруг меняет тон. – А знаешь… забудь про Вимана, про то, чтобы идти, про все. Давай просто побудем здесь с тобой, Джон. Я бы хотел побыть сейчас с тобой. Может быть, спросить тебя… – и снова начинает покачиваться. – Мы должны поговорить. Я, ты и то, что ты чувствуешь, – и хотя Рамси думает, что здесь Джон все-таки что-нибудь ответит – “Откуда тебе знать, что я чувствую?!” – но тот продолжает молчать, так и не поднимая взгляд. – Во-первых, я хочу, чтобы ты понял, зачем я это сделал. Ты понимаешь?

Джон все молчит, но через пару секунд сухо, вымученно кивает. Рамси видит, что ему больно думать об этом, но это не мешает действительно понимать. Хорошо. Но это только первый блок, и нужно сразу снять второй. И такое будет не проще, чем удалить гной из воспаленной раны за двадцать минут, даже без трубки для дренажа и антисептика, с одним скальпелем на руках, но выбора у Рамси нет, и придется работать с тем, что имеется. Потому что вещи, которые он скажет Джону прямо сейчас – и только сейчас, – останутся у него в голове навсегда, запечатленные вместе с этими воспоминаниями, и даже если швы рассосутся – если не загноятся, и черное, мертвое мясо не полезет между ними, – то, каким будет шрам – аккуратным и тонким, как нитка, или грубым и топорщащим кожу, – зависит исключительно от рук Рамси.

– Да, я сделал это для тебя, – то, как у Джона слегка дергается плечо при этих словах, Рамси засчитывает в свою пользу, убеждаясь, что тот действительно его понял. – Хорошо, что ты понимаешь. Во-вторых. Я знаю, что сейчас в твоей голове появится очень много “если”. Но мы должны очень постараться, чтобы этого не произошло, хорошо? Потому что иначе ты обязательно начнешь думать: “если бы я не отдал ему Рикона”, “если бы он ушел до всего этого”, “если бы я обратил внимание”, “если бы я успел вмешаться”, “если бы я не доверился”, “если бы я убедил его раньше”, “если бы я его убил”, – Рамси нравится, что руки Джона взаправду начинают мелко подрагивать с этими словами: гной начинает выходить, – и застрянешь здесь очень и очень надолго. Ты не сможешь выйти из этих “если”, снова и снова прокручивая в голове то, что мог бы сделать, чтобы избежать того, что произошло. Так вот… я отвечу тебе сейчас на каждое из тех “если”. Нет, Джон. Нет, я бы не ушел. Нет, ты бы не смог этого избежать. Нет, я бы все равно это сделал. В любом из самых гипотетических случаев – я бы нашел возможность и это сделал. Потому что единственное, что могло бы мне помешать – это если бы ты отказался подписывать бумаги. Потому что меня не волнуют ни один план, ни одна твоя идея, никакое допущение того, что ты обыграл бы Вимана Мандерли. Ты не смог бы обыграть его. Никто не смог бы. Не на его поле. А я не мог рисковать тобой и твоим мозгом. Не сейчас. А ты, – мелкая дрожь доходит до плеч, гной сочится по рукам Рамси, – ты не смог бы не рискнуть и не попробовать его обыграть. Потому что ты Джон Сноу. Храбрый, везучий, умный, лучше всех знающий, что делать, и никогда никого на самом деле не слушающий. Потому что ты такой, какой есть. И именно поэтому – из-за того, что ты Джон Сноу, – я убил твоего брата.