Это было у моря (СИ)

Пташка взглянула на него злыми, прищуренными глазами.

— Я и так все время об этом думаю. Но я устала! Могу я устать от всего этого кошмара? Я тоже живая. Пока. И вообще, кто ты такой, чтобы меня отчитывать? Мой долбаный господин? Мой супруг?

— Если ты очень хочешь, я тебя к нему отвезу, и даже охотно. Ты устала — так я, седьмое пекло, тоже устал. Ты как сомнамбула, все тебе все до лампочки, спасибо еще на том, что ешь сама и на толчок тоже ходишь без посторонней помощи. Меня задолбала эта дорога. Задолбал этот железный осел. Задолбало твое идиотское поведение, наконец. Я просто хочу банально нажраться и выспаться. Но и этого мне нельзя. Мне надо тебя везти, как мешок с мукой. Я даже не знаю, куда мы едем! И зачем. Но надеюсь, что не для того, чтобы ты вертела задницей и надувала губки посредине пути в никуда перед первым же попавшимся уродом, который и рад бы тебя взять прямо тут, у грязной забегаловки. Или на заднем сиденье своей чистенькой машины. Я просто позвоню Серсее, пусть присылает, кого хочет, и забирает тебя. В пекло!

Он перехватил ее руку.

— Нет. Не сегодня. Мне вполне достаточно оплеух от тебя. Уймись. Ты хочешь развлекаться? Куда тебя отвезти — в кабак или в бордель? Прекрасно. Ты иди веселись, а я сниму себе номер и отосплюсь. Или еще лучше, сниму себе номер, шлюху, а потом отосплюсь. А ты делай что хочешь.

— Ничего я не хочу. Сам делай, что хочешь. Беги к своим шлюхам! Тебя ведь только это и интересует…

— Кто бы говорил!

— Поехали!

— Как скажешь.

Они тронулись. Мерзкая девчонка на этот раз даже не стала за него держаться: взялась за ремешок, что торчал между передним и задним сиденьями. Вот и прекрасно!

Они отъехали от города. Через час Сандор остановился на обочине — это было не скоростное шоссе, поэтому остановка не была запрещена. Приладил мотоцикл на подножку, закурил. Пташка мялась возле. Ему, в кои-то веки, не хотелось на нее смотреть. Навалилась странная опустошенность — телесная, но, по большей части духовная. Как это у нее было — ничего не хочется. Только спать. Хоть бы прямо тут лег, под деревом. Что это, клен? Даже в темноте заметны были багрово-красные листья в форме звездочек, что тихонько шелестели, хотя, казалось, ветра не было. Сандор невесело подумал, что да — с югом они распрощались окончательно: там не было кленов, не было туманов — и вообще, были совсем другие настроения и разговоры. А тут все шло наперекосяк. В кои-то веки остались одни — и ничего не клеится. Вернуться бы назад — да нельзя…

Пташка зачем-то начала разоблачаться. Сняла его куртку, подошла ближе. «Не стану смотреть на нее.» И все-таки он смотрел, как дурак. Сейчас, под фонарем, особенно стало заметно, как она выросла за последние полтора месяца. В конце июля самолет привез робкую длинноногую похожую на рыжего жеребенка девочку с неровной стрижкой и угловатой еще подростковой фигуркой. Сандор помнил, как она, вся согнувшаяся под тяжестью чемодана, вышла из терминала — он ездил с Серсеей встречать незнакомую племянницу. Сейчас рядом с ним стояла уже взрослая девушка — прекрасно сложенная, окрепшая, стройная, с отросшими волосами, что начинали закрывать верх горделивой, длинной шеи, и слегка вьющимися прядями возле щек подчеркивали изящную линию скул. Изменения не очень-то радовали… Хотя взгляд она безусловно притягивает, что говорить… И все же это был совершенно не повод вести себя подобным образом…

— Возьми свою куртку.

— Не нужно. Холодно же.

— Я не хочу ее. У меня есть своя — ты же купил, помнишь?

— Дело твое. Не хочешь — убери в кофр и не морочь мне голову. Отстань. Дай докурить спокойно.

— Ты бессмысленный, бесчувственный чурбан.

— Ну, спасибо тебе. Серия нумер два? Продолжай в том же духе, и я, пожалуй, уеду без тебя. С твоими длинными ногами ты без проблем найдешь того, кто тебя подвезет. Ты только встань в ту же позу, что изображала на бензоколонке… Стоп. Я же сказал — драться ты сегодня не будешь.

— Пусти меня. Ты делаешь мне больно.

— Вот оно что? Лупить меня по физиономии, значит, можно, а твои курьи лапки держать — это больно? Человек двойных стандартов…

— Ты отпустишь меня наконец?

— Нет, конечно, ты же начнёшь тут же меня опять дубасить. Поехали уже.

И они поехали. Сначала руки — она вцепилась ему в воротник рубашки, а он — в ее гибкую спину, ладонью под тонкую майку, другую — под затылок, там, где вились отраставшие волосы. Потом губы — изголодавшиеся по поцелуям у обоих. Она была смелее, чем обычно — чем прежде — и позволила ему проделывать со своим ртом то, на что он раньше бы никогда не решился. Все происходило в каком-то отчаянном порыве. Вскоре уже оказалось, что он прижимал ее к стволу красного клена, а она — обнимала его ногами совершенно по-взрослому, как показывают в неприличном кино.

— Остановись. Не здесь. Действительно, поехали.

— Но я хочу.

— Потом. Проедем до ближайшей гостиницы. Ну, до самой ближайшей. Ты же не хочешь, чтобы в самый интересный момент нас взяли под белы рученьки копы? Ага, и отправили тебя к законному супругу в нежные объятья?

— Заткнись. Поехали.

Гостиница к счастью оказалась рядом. Вернее, самый распаршивый мотель. К счастью, места в нем были — это значилось на зияющей неоновым светом вывеске, на давно не стриженном газоне.

Сандор заехал на парковку, слез, отправился в офис регистратуры — оплатить номер. Пташка благоразумно осталась сторожить байк.

В узкой коматушке было полутемно. На стене на подвесе работал маленький телевизор, настойчиво предлагающий всем женщинам попробовать чудодейственный корсет для похудания. За стойкой стояла необъятных размеров тетка, мерно жевавшая жвачку, как корова — сено. Волосы у нее были сине- фиолетового цвета, а глаза не отрывались от дисплея телефона. На Сандора она даже не взглянула. В дисплее телефона бегали какие-то куры.

— Мне нужна комната.

— На одного или на двоих?

— На двоих.

— 85. Дайте права, я оформлю.

— Забыл в машине

— Тогда 100. Платить будете картой или наличными? Кард-слот не работает, банкомат в миле езды.

— Наличными.

— Вот ваш ключ. Осторожно с ним, иногда заедает. Парковка — напротив дверей номеров. Не включайте музыку — а то тут дальнобойщики кантуются — они нервные….

— Не буду. Я сам — нервный…

Когда он вышел, Пташка уже наматывала круги по парковке. Как тигр в клетке. Он перекатил мотоцикл под дверь их номера, открыл дверь. Свет они зажигать не стали. В номере пахло несвежими одеялами и плохими сигаретами. Она подошла к окну, открыла его.

— Воняет. Вот дыра.

— Тебе не все равно? Кровать же есть. Лучше, чем под кленом…

До постели они добрались не сразу. Половина одежды была снята — нет, по большей части сорвана — у дверного косяка, возле входа в ванную. Еще какая-то часть — на скользком кресле из кожзаменителя, стоявшего возле окна. В кровати они очутились уже почти обнаженные — в комнате было жарко, несмотря на осенний прохладный вечер и раскрытое окно. В какой-то момент Пташка вывернулась, слегка оттолкнула его и потянулась за бутылкой с водой, стоящей на исцарапанной тумбочке. Сандор смотрел, как она жадно пьет из горла, и ревновал ее к бутылке, что касалась ее уже слегка припухших губ, к воде, что стекала тяжелыми каплями по маленькому подбородку — вниз, по шее, к влажной от жары груди, — даже к отблеску фонаря, заглядывающего в их жалкую обитель с улицы, что освещал Пташку скупыми мазками жёлто-оранжевого света, превращая ее из красивой девочки в незнакомое еще создание — таинственную жрицу ночи — отчужденную и слегка пугающую. А потом — она почему-то оказалась сверху — боги, что же она делает? Это надо было бы остановить… Пусть бы никогда не останавливалась…

После всех немыслимостей и безумий этой странной ночи — они заснули, кажется, так и не расцепившись до конца — Сандора разбудило серое утро. Было уже очень поздно, и сквозь полудрему возвращалось объемное, почти тактильное ощущение уходящего времени. И вместе с тем, ему было насрать на время — потому что впервые после их отъезда из особняка он чувствовал, что все идет прекрасно. Пташки в кровати почему-то не было. Наверное, пошла в душ — у них не всегда получалось помыться, когда хочется. Пойти, что ли, присоединиться? Сандор вспомнил как они однажды еще в гостинице на берегу моря пошли в душ вместе. Это было приятно и трогательно. Он вылез из кровати. Пташка обнаружилась не в ванной. Уже одетая, она сидела в гадком черном кресле, крепко обхватив коленки руками — и спала. Он подошел ней, опустился на колени, взял ее лицо в ладони — она открыла глаза. И тут все вдруг ухнуло куда-то — хорошо не было. Совсем. Для этого не надо было ни спрашивать, ни разговаривать, ни выяснять. Даже если бы Сандору захотелось, он бы не смог. Больше она не сказала ни слова.