Это было у моря (СИ)

Он доехал до гостиницы — на душе скребли кошки — проклятая Пташка, как же она его измотала… Надо было везти ее дальше. Сандору почему-то казалось, что чем дольше они прозябают на месте, тем глубже она увязает в своем безумии, словно от него можно было убежать, укатить на мотоцикле или на новом сером монстре. Но ощущение оставалось — и за неимением других рецептов Сандор решил следовать чутью.

Он толкнул дверь — она была открыта. Пташки на кровати не оказалось, не было ее и на балконе. Ну почему он не взял ее с собой, проклятый тупица? Ушла сама — или кто-то уже навестил ее? Этот мерзкий мальчишка, что подносит чемоданы — он так смотрел на них, когда они въезжали. Наверняка, какой-нибудь друг Бейлиша — у того повсюду натыканы соглядатаи… Сандор в отчаянии уставился в окно. Ну, и что теперь? Где ее теперь искать?

За спиной скрипнула дверь… Ванная — там он не посмотрел. Он обернулся. На пороге ванной стояла девушка — Пташка, и вместе с тем незнакомка, с чернющими, как смоль, влажными волосами. Брови она тоже покрасила, и от этого лицо стало строже и старше, а светлые глаза сверкали, как драгоценные камни. На шее и на руках остались синеватые разводы от краски.

— Матерь всеблагая, что ты сделала? И на хрен это было нужно?

Она легко улыбнулась — первая улыбка после того дурацкого сумбурного вечера на бензоколонке — и, наклонившись над узким столиком — с волос капали чернильные капли — написала на салфетке мелким почерком.

«Если ты все равно выдаешь меня за свою сестру, стоит прибавить чуть-чуть больше сходства — хотя бы мастью».

— А что, мне нравится. Хотя так у тебя вид ну совсем дикий. Впору опять лезть на байк. А я как раз отоварился более надежным и сухим средством передвижения. И у нас теперь есть цель.

Он продемонстрировал ей ключ. Она вопросительно подняла брови: «Что это?»

— Это наше временное убежище. Ключ от охотничьего Баратеоновского дома. Ехать туда пару дней. Зато можно будет отдохнуть и собраться с мыслями. Поспать — ночью, для разнообразия. Насколько мне известно, там есть интернет — можно поискать телефоны твоих родственников…

Она помотала головой, показала на безымянный палец, на котором не было кольца: все же она была окольцованной Пташкой, и не на секунду об этом не забывала.

— Мы же уже говорили, что все равно надо позвонить твоим и попытаться им объяснить, что и как. Заодно потренируешься в восстановлении речи.

Она нахмурилась, показала своим чернильным пальцем на него самого.

— Ну нет, голубушка, с сестрой будешь говорить сама. Я могу работать тебе шофером и нянькой, но толмачом с русалочьего — не стану. Вот из принципа. Ты же тоже из принципиальных соображений со мной не говоришь, ну, и я с тебя беру пример.

Она опять покрутила головой: «Не из принципа».

— Мне все едино. Я скоро начну говорить и за тебя, и за себя. Как загребучий чревовещатель. Лучше подумай, как начать хоть что-то произносить. А то тяжко — слушать только себя. Тебе молчать еще не надоело? Хватит, не крути так своей крашеной головой, брызги летят на пол. Хочешь — молчи, но учти: еще пара дней и я, чтобы как-то отвлечься, начну петь. Тогда ты точно онемеешь и еще заодно оглохнешь… От ужаса…

Она легко улыбнулась — этой своей новой скользящей улыбкой, что не касалась глаз. Пожалуй, ее черные волосы были не так плохи. Так ему будет проще. Эта девушка была ему пока незнакома — меньше привязок, никаких воспоминаний. Это как начать с начала. С чистого листа. Или не начать.

— А что ты будешь делать с ресницами? Они-то у тебя как были, так и остались рыжие… Выдают тебя с головой…

Она достала из кармана черную тушь. Какая предприимчивая, просто сил нет.

— Прекрасно. Раз ты такая сообразительная, то собирайся. Поедем уже. Не хочу больше тут задерживаться — обрыдло это место. Дождь нам теперь не страшен. И есть Bluetooth.

Пташка — нет, теперь уже Санса — или кто-то еще, он пока не знал — метнула на него очередной вопросительный взгляд.

— Беспроводная связь. Чтобы по телефону говорить без всяких там шнуров и кабелей.

Девушка пожала плечами — и вправду, с кем им говорить — и стала собираться. Чиркнула ему на бумажке. «Не зови меня Пташкой — мало ли что. Теперь я — Алейна»

— Почему Алейна?

«Просто пришло в голову имя. Какая разница?»

— Пусть так. Я согласен — на пташку ты уже мало похожа. Скорее, на черного ворона…

Она показала ему средний палец и демонстративно отвернулась. Где она набралась таких жестов?

Сандор стал собирать свое барахло. Ему подумалось, что его Пташка все же в тот день слетела вниз — или вверх — с того обрыва. Вслед за красными кленовыми листьями. Порхнула в спешащую в лицо осень, чтобы остаться в ней навсегда. Теперь ее место заняла черноволосая Алейна. Что это был за зверь — Сандору предстояло узнать в дальнейшем. Там видно будет…

========== III ==========

Take my body, my shell

Itʼs old and itʼs worn and itʼs broken

Take my lips they are free

And theyʼre no use to me

All I wanted to say has been spoken

Take my hands they are cold

Theyʼre too fragile to hold

Itʼs so hard to believe they were mine

Take my soul

(Take my soul)

Take it whole

I see you and myself

In the backyard weʼre twelve

Killing dragons with swords made of wood

We chased them away

But they came back today

And Iʼd fight them again if I could

But my hands are so light

And too fragile to fight

Itʼs so hard to believe they once did

Take my soul

(Take my soul)

Take it whole

Take it all now my dear

(Take it now)

Take it from here

(Take it now)

But my hands are so light

And too fragile to fight

It’s so hard to believe they once did

Take my soul

(Take my soul)

Take it whole

Take it all now my dear

«Killing Dragons» Kʼs Choice

Из дневника:

29 августа

Решила, что буду писать дневник. Буду писать только правду, не прячась. Говорить все равно ни с кем не могу. А с ним - тем более. От всех этих взглядов, вопросительных интонаций, его желания помочь меня выворачивает наизнанку. НЕ МОГУ. Боюсь себя, не его. Каждый раз, когда мы соприкасаемся — у меня перед глазами мама. Интересно, она упала лицом? Как ее хоронили? Кто ее хоронил? Наверное, в закрытом гробу… Она упала лицом об асфальт, а я тем временем… Нет, нельзя. Больше — ни за что. Буду всегда одна — это моя расплата. Но как это меня мучает! Я — как наркоман в ломке… В пути я еще могу отключиться — он тогда не смотрит… Тяжелее, когда мы в комнате — наедине. Он глядит в этой своей манере, снисходительно-вопросительно, словно ждет от меня чего-то… А я никому ничего не могу дать. Меня почти нет… Если он меня коснется — я рассыплюсь. А я же обещала… Мамочка, прости меня…

2 сентября.

Ехали всю ночь. Очень болит голова. Ненавижу этот шлем — я как в банке — нечем дышать. Арья надевала на голову пластиковый мамин тазик и изображала осьминога в аквариуме. Привязывала к своим волосам мои ленты, как щупальца. Интересно, она тоже меня ненавидит? Думаю, да. С. говорит, я должна ей позвонить. Но я не могу. Что я ей скажу? Буду извиняться? За маму? За Робба? За такое не извиняются. За такое умирают…

3 сентября.

Решила, что все же надо попробовать идти вперед. Я хочу молчать. И не хочу. Я устала от этого бесконечного горя. Словно я сама — как смерть. И это убивает меня. Спать не могу — снятся кошмары. Сегодня днем видела сон — словно иду за руку с Бейлишем по большому двору — а там такие каменные квадратные колодцы, закрытые. Он мне говорит: «Если попадешь в меня из винтовки — можешь быть свободна — вот, смотри, там твои тебя ждут!» И я вижу, как из-под арки в глубине двора мне машут мама и Робб. Я беру ружье — Мизинец прячется за ближайшим ко мне колодцем. Я точно знаю - на таком расстоянии не промажу. Целюсь, стреляю. Иду за колодец — и вижу, что это не Бейлиш, а Арья. От лица ничего не осталось. Пытаюсь остановить кровь, зажимаю ей рану руками — а это уже не Арья, а мама…