Это было у моря (СИ)

- C чем?

- С твоими надоедливыми самотерзаниями. Ей и своих хватает. Не упусти. Она кружит вокруг смерти. Это нормально, но присматривай, что ли. В какой-то момент наступит перелом – либо она пойдет на поправку, либо…

- Она пойдет на поправку, старый ты хрыч!

- Ну-ну. Я все сказал.

- Хорошо. Еще просьба. Последняя. Мне нужно транспортное средство. Временное – потом верну. Если останусь цел, разумеется. Так что определенный риск есть. Заплатить могу – это не проблема.

- Ничего не надо. Вернешь - и хорошо. Беда в другом. Машина моя на ремонте – вчера только движок полетел. Старая очень …

Сандор почти завыл. Ну вот не везет, Седьмое пекло! И почему у стариков всегда машины дряхлые? Ну, напоследок можно было и покутить – деньги с собой в пекло не утащишь все равно…

- Не ори. Есть у меня еще одна хрень. Ну очень специфическая…

- Надеюсь, не ослик?

- Сам ты ослик. Даже осел, я бы сказал…Пошли во двор, покажу…

- Пташка, вставай! Уже пора. Время, сама знаешь – не на нашей стороне. Надо ехать.

Санса открыла глаза. Комнату, где она заснула, заливал вечерний свет. Сандор тряс ее за плечо. Хотелось есть.

- Хорошо, поедем. Все в порядке?

- Да, относительно. Я все забрал. Ну, кроме твоих вещей. Это было рискованно. Но зато мы получили Серсею в союзники. В тайные союзники, вернее говоря. Она слегка тряхнула мошной, так что можем спокойно отправляться. Потом купим тебе новые шмотки. И другое транспортное средство – то, что сейчас… ммм – не слишком подходит для цели…

- А что это? Надеюсь, не мул?

- Я сказал почти тоже самое. Нет, не мул. Но придется слегка померзнуть. Держи вот пока мою куртку. Да застегнись, а то надует. Хорошо, что ты в джинсах. Пошли.

- Погоди, в туалет зайду.

- Хорошо. Жду тебя на улице.

Когда Санса вышла – через заднюю дверь, кутаясь в куртку - она почти ахнула, несмотря на полнейшую апатию и накатывающую атрофию чувств. Два мужика на улице ковырялись с здоровенной хромированной запыленной дурой – слегка устаревшей моделью печально знаменитого Харлея. Это будет похуже, чем тетин кабриолет. Тут крышу не поднимешь… Санса вздохнула и стала прилаживать куртку поплотнее – даром что она болталась на ней, как на огородном пугале.

- Ну что, Пташка, ты готова свалить из этой хреновой дыры? Тебе нравится наш новый велосипед?

- Не наезжай на мою девочку, щенок. А то она тебя сбросит. Она всегда была с характером – пока не нашлась другая, с еще более крутым – и малютка перекочевала с хайвэев в гараж… Пусть теперь покатается – я ее содержал в порядке, даже иногда прогуливал.

- Там хоть бензин-то есть, хренов ты Ангел Ада?

- Заправлена. И я был из Бандидос.

- Замечательно. И может у тебя шлем найдётся для девочки?

- Найдется и шлем. Племяшка оставила. Прошлым летом славно покаталась на моей малютке. Сам я отродясь шлемом не пользовался. Так что тебе придется ехать так.

Старик сходил в подсобку, принес желтый с черным мотоциклетный шлем.

- Держи. И еще – тормоза чуть тугие – надо приспособиться.

- Разберемся.

- Ты хоть ездить-то умеешь, умник?

- Случалось. Хотя и давно.

- Тогда катитесь уже, пока я не передумал.

- Спасибо, дед. Сочтёмся. Точно не хочешь, чтобы я тебе заплатил?

- Не надо. Привези малютку обратно. Если сможешь. И береги свою.

- Ладно. Поехали, Пташка. Садись сзади и держись. Надела шлем?

- Да. Не очень удобно.

- Ты его оценишь, когда поедем. Иначе нос отморозишь. И уши. Я в более выигрышном положении – у меня на одно ухо меньше.

- Но у тебя и шлема нет.

- На хрен он мне? Адовы Ангелы – и Адовы Псы - не ездят в шлемах – это почти неприлично…

Санса села позади Сандора, попыталась как-то устроиться поудобнее. Обняла Сандора за талию одной рукой, другую положила на плечо.

- Потом приноровишься. Ну что, тронулись?

- Да.

- Держись тогда.

Он завел мотор – хромированная «малютка» взревела, как голодный бегемот. Старик-винодел смотрел на них - в его очках отражались фары мотоцикла, скрывая тоску и ностальгию.

Мгновенье – и, подняв кучу пыли, Сандор развернул машинку и повел ее через темнеющий с каждой секундой лес. В лобовое стекло бились ночные мотыльки. В слепящем свете фары было уже почти незаметно серое море и усталый темно- малиновый закат. От него осталась лишь тонкая полоса, как перо экзотической птицы, парящее над темной линией горизонта.

- Не поедем через усадьбу, выедем на шоссе через город. Не хочу рисковать…

- Не надо. Делай как хочешь.

- Что?

- ДЕЛАЙ КАК ХОЧЕШЬ!

- Понял. Тогда вперед.

Она его слышала, а он ее – нет. Как символично. Санса положила тяжелую голову в шлеме Сандору на спину. Спать хотелось по-прежнему. Но спать было нельзя – еще отпустит руки. Искушение было велико. Но она обещала…

Они доехали до развилки, где Санса вчера попрощалась с Леей, отправляя ее на смерть. Мотоцикл взбил очередную тучу пыли, причудливо вскипающую в пронзительном свете фары. Они понеслись к городу, и следующий поворот поглотил их, оставляя за собой только с каждой минутой затихающий рев.

-

конец пятой части

========== Часть шестая - I ==========

Часть шестая

Весь день льет. Проклятая осень-таки начала их настигать. Начиналась вторая неделя сентября, заметно похолодало, да и они здорово продвинулись на север. Тут уже не было той вкрадчивой мягкости в воздухе, что завораживала даже в последние дни лета на юге. Они медленно, но верно приближались к предгорьям — воздух был влажен, краски — смазаны, на все вокруг словно сквозь прозрачный мешок с водой смотришь. С утра, когда они останавливались (по договорённости, к которой они пришли еще в первый день пути, ехать полагалось ночью, отдыхать — днем) — волосы, как правило, висели почти насквозь пропитавшимися туманом мокрыми сосульками, липли к треклятому ожогу. Пташка маялась под своим желтым шлемом, и каждый раз, когда он останавливал Харлей на обочине (пить нельзя, ну хоть сигарету выкурить) снимала его и бранилась, что это все равно, что дышать паром над картошкой, накрывшись одеялом — и что она больше ни за что не наденет на голову этот аквариум. Тогда она еще разговаривала…

Сандор не помнил уже точно, как это началось. Первые два дня прошли тяжело — плана у них не было, ехали просто вперед. Пташка куксилась позади — ей было скверно, неудобно, да еще, Иные бы их взяли, у нее начались ее женские дела. Пиши пропало. В ее дохлом рюкзачке валялись какие-то лекарства, обезболивающие вроде. Она начала ими закидываться и дважды, клюя носом, чуть не свалилась с сиденья, отпустив руки. Второй раз был особенно примечательным — они ехали через длиннющий мост, соединяющий две стороны пролива, и Сандор, уныло размышляющий о надобности где-то раздобывать тачку, потому что все время ехать на этом хромированном муле было невозможно, особенно в горах — вдруг перестал ощущать Пташкину холодную ладошку на плече и был вынужден резко затормозить, едва не пробив парапет — от маневра байк занесло на влажной дороге, и он с трудом удержал равновесие. Девчонка, явно задремывавшая, от всего этого проснулась и начала виновато хлопать ресницами под своим запотевшим от дыхания шлемом. Но она не плакала. Вообще. Это пугало Сандора. Он уже привык, что Пташка — как фонтан: чуть что — и начинала брызгать слезами, почти по любому поводу, даже когда злилась. А тут — ничего. Происходило что-то странное. А у него не было ни сил, ни времени с этим разбираться. В пути разговаривать было невозможно — его слова до нее долетали, а когда она отвечала — он не то, что не мог разобрать слов, но даже не отмечал тот факт, что она вообще говорит. Чтобы донести какую-то важную информацию, Пташке приходилось снимать шлем и орать ему прямо в ухо. В таких условиях не до душещипательных мозговых промывок.