Месть Ветра (СИ)

Проснувшись от стука в дверь Дикон резко подорвался, в первые мгновения не в состоянии понять, где находится. Затем он сообразил, открыл рот, чтобы разрешить войти, но вовремя увидел, в каком именно виде находится.

— Сударь, герцог Алва просил разбудить вас, — донеслось из-за двери.

— Спасибо, — буркнул Дикон, и слуга удалился, так и не войдя в дверь.

— Герцог, ну надо же, — фыркнул Дикон. Если бы кто-нибудь решил титуловать его так же, он, пожалуй, прибил бы наглеца. Впрочем, судя по обстановке в особняке, никто из предков Алвы состояние в гоганских казино не просаживал, а если и играл, то неизменно выигрывал.

Дикон встал и прошел в ванную. За широкими окнами, которых в спальне оказалось аж целых три штуки, разгорался рассвет. Вообще-то Дикон всегда был совой, и ранние побудки его не радовали. После них он ходил разбитым весь остальной день, однако сейчас чувствовал бодрость и подъем сил. Нечасто такое с ним случалось.

— И зачем я понадобился Алве в такую рань? — спросил он у своего чем-то сильно довольного отражения в зеркале, то, к счастью, не ответило.

Одевшись, Дикон пересчитал наличные деньги и с удовлетворением понял, что в накладе явно не остался. За жилье теперь платить не придется, а отсутствие собственной кухни вполне компенсировалось средствами, которые удалось бы потратить на кафе.

— Куда это вы направляетесь? — Алва словно специально поджидал его в коридоре, да еще и подкрался абсолютно бесшумно, словно кот.

— Сейчас только половина седьмого утра, — пояснил Дикон, рабочий день начинается в восемь. Я думал, успею выйти в город и что-нибудь перекусить.

Алва недовольно поджал губы и вскинул левую бровь, придавая лицу забавно-удивленное выражение. Второе движение у него вышло естественнее первого, из чего следовало, что злился он напоказ, на самом деле пребывая в спокойствии.

— Вы, видимо, вчера слушали меня вполуха. Рабочий день у вас теперь ненормированный и в восемь не может начинаться по определению.

Дикон куснул щеку изнутри и подавил совершенно неуместную сейчас обиду и ярость. Он, конечно, согласился, но не на рабство с кратким перерывом на сон! Однако когда он заговорил, голос звучал ровно и даже не вздрогнул. В конце концов, Арамона тоже заставлял его перерабатывать и при этом постоянно оскорблял, Алва хоть вел себя… приличнее.

— Я все помню, и, разумеется, сейчас же займусь делами.

Алва фыркнул.

— Вы еще заломите руки и расплачьтесь над тяжкой рабской долей, как в древнегальтарской трагедии, — язвительно произнес он (и Дикон тотчас взял обратно свои размышления относительно Арамоны, его ругань и грубость и рядом не стояли с ядом, сочащимся из слов Алвы). — Я не изверг. Более того, не измываюсь над подчиненными, не имею, знаете ли, такой привычки, — и неожиданно резко изменив тон, поинтересовался: — Но позвольте все же узнать, чем вас не устроил завтрак в этом доме?

— Что?.. — наверное, в этот момент Дикон выглядел совершеннейшим идиотом (настолько же, насколько себя и чувствовал).

— Неужели Хуан не предупредил? Завтракаю я обычно рано, вот и попросил его разбудить вас, надеюсь, он хотя бы это сделал?

Дикон кивнул и почувствовал, как щеки заливает жаром.

— Я думал… — начал он, но осекся: слишком уж жалким показался собственный голос.

— Значит так, — заявил Алва тоном, не терпящим возражений, — живо в столовую. Я говорил, что не удовлетворен вашей физической формой?

Дикон кивнул.

— Отлично. Мне необходим нормальный помощник, потому я не могу позволить вам питаться какой-нибудь дешевой дрянью и гробить здоровье еще больше, нежели оно уже испорчено. При вашем образе жизни вы уже к тридцати годам превратитесь в развалину, это я вам гарантирую. Чего вы еще ждете?

— Я не знаю, где находится столовая, — ответил Дикон.

Алва посмотрел на него долгим, пронизывающим взглядом, покачал головой, провел ладонями по векам и расхохотался:

— Малдэ! С вами точно скучать не придется. Что ж, Ричард Окделл, следуйте за мной, словно верный оруженосец за своим монсеньором.

========== Глава 7 ==========

Маньяка называли «Художник» (именно так, в закавыченном варианте): то, что из убийств тот создает извращенные произведения искусства, заметил не только Дикон. Правда, он считал подобное прозвище, данное в кавычках или нет, все равно незаслуженным изначальной тварью в людском обличье. Лично Дикон именно тварью его и проименовал бы.

— Пожалуй, — сказал Алва, когда он поделился своим мнением, — но «Художник» неплохо передает суть. Кстати, эта мразь наглеет все больше. Промежутки между убийствами сокращаются, — и повертел в пальцах черную ручку с серебряным пером. Новейшим изобретением господина Чарика, который так его и назвал — чариковой ручкой — Алва, видимо, отказывался пользоваться принципиально. Впрочем, у него и так был восхитительный летящий почерк, который удалось бы без натяжки назвать эталонным. А вот Дикон, примись он писать пером, наверняка мог бы сразу переквалифицироваться в лекари: пациент никогда не разобрал бы его каракули.

Временами в кабинете раздавался то один, то другой телефонный звонок. Дикону не понадобилось много времени, чтобы разобраться в системе: для сообщения с Управлением служил современный черный телефон. Алва отвечал на него неохотно, иногда игнорируя вовсе, а потом посмотрел на Дикона и переставил аппарат поближе к нему.

— Говорите, что меня нет на месте. Достали! Звонят по всякой ерунде.

Дикон кивнул и принялся отвечать на звонки, а потом тоже перестал поднимать трубку под тихое одобрение Алвы.

Телефон с прозрачной трубкой служил для сообщения с отделом на первом этаже. Звонил он нечасто. Алва отвечал ровно после шестнадцатого звонка.

— Вы незнакомы с работами профессора Левия? — спросил он, когда заметил внимание Дикона.

— Нет.

— Зря. Светило психиатрии, в большинстве своем, конечно, публикует чушь и несет бред тяжело больного на голову свихнутого есператиста-фанатика, но кое-что интересное иногда изрекает. Так вот, — вдруг оживился Алва. — Он утверждает, будто буквально все подвержены приступам десятисекундной паники. Раньше эта теория включала в себя только эрэа как более эмоциональных представительниц человеческого общества, но статистика, знаете ли, вещь упрямая.

— Вы… ставите эксперименты на своих подчиненных? — Дикон сам не мог понять, чего больше сквозило в его вопросе: осуждения или невольного восхищения.

— Я спасаю их от проявления тупости и глупости, непосредственно независящей от интеллекта. Итак, о внезапных панических состояниях… вам интересно? Я могу и помолчать, если нет.

Дик кивнул, потом сообразил, что это двусмысленно смотрится и торопливо пояснил:

— Конечно, интересно.

Уголки тонких губ скользнули вверх, но Алва не позволил себе нормально улыбнуться, лишь намекнул, что интерес помощника ему приятен.

— Когда человек сталкивается с задачей, качественно отличной от других, специфической, случайной или откровенно бредовой, он испытывает сильнейший страх и дезориентацию, и первым его побуждением оказывается позвать на помощь. Подобная реакция вызвана инстинктом, вырабатывающимся еще в детстве и потому изжить его практически невозможно. Ему, вероятно, очень много кругов, к тому же он не зависит ни от опыта, ни от возраста. Если детеныш любого живого существа оказывается в ситуации, распознаваемой им бедой, первое, что он делает — зовет маму.

Дик фыркнул.

— Зря не верите. Весь вопрос в том, кого человек подсознательно считает «матерью». Поскольку рабочие вопросы напрямую связаны со мной… — Алва развел руками, — то звонят именно мне. Однако человек все же не совсем животное, потому паника не длится вечно. Если он не невротик и не истеричка, а я таких не держу, то приблизительно на одиннадцатой секунде его мозги начинают работать и решать возникшую проблему. К шестнадцатой секунде он уже полностью отдает себе отчет в том, сумеет ли справиться самостоятельно или мое вмешательство все же требуется. Все еще не верите?