It Sleeps More Than Often (СИ)

Лоренц, всё это время поражённым то ли скукой, то ли ностальгией взглядом наблюдавший за удалением подопечной, дивится такому её поведению. Он соскакивает со скамьи, ушедшей под его весом в почву уже почти до основания, и, бесшумно шагая ногами в мягких кожаных туфлях, идёт к монахине. Он хотел было спросить о причине её замешательства, но своим ответом она опережает его вопрос:

— Керпер, там фрау Керпер! Кто её пустил…

Делая инертный шаг назад, Катарина ступает прямо на белую епископскую туфлю, её нога соскальзывает, готовая подвернуться, и опешившая монахиня оказывается в шаге от того, чтобы рухнуть на мягкую рыхлую землю… Епископ подхватывает её под мышками и крепко прижимает спиной к себе — тоже инертно, инстинктивно и ни о чём не думая. Просто, чтобы не уронить.

— Кто её пустил, здесь же охрана… — продолжает мямлить сестра, ощущая, как вспыхивают её щёки. Эрегированный член епископа почти перпендикулярно упирается ей в поясницу, твёрдый, будто вместо крови налитый медью, и, насколько можно понять через несколько плотных слоёв одежды — огромный. — Что ей нужно? Что она вынюхивает? — Катарина не замолкает, ей кажется, что стоит замолчать, и мир рухнет. — Господин епископ…

Господин епископ уже давно переместил ладони с горячих подмышек на напряжённую грудь. Он елозит пальцами по поверхности серой рясы, и шерстяная ткань не приглушает ощущений — напротив, усиливает их. Он трётся восставшим членом о спину монахини, в уме прикидывая, что взять её вот так, стоя, не получится хотя бы технически: слишком он высок, слишком она миниатюрна. Мебели, кроме нескольких ненадёжных скамей, готовых при любом нажатии исчезнуть под землёй, в шатре нет… Поймав себя на том, что вместо того, чтобы оттолкнуть сестрицу и отправить восвояси, он занят поиском местечка для коитуса, Лоренц приходит в себя.

— Прости. Ступай, тебе пора, — бормочет он, осторожно отстраняя от себя разгорячённое тельце. — А если эта дура и впрямь там, пришли её сюда.

Катарина не сразу находится, что ответить. Она чувствует себя… обманутой? Епископу и раньше удавалось завладевать её чувствами — насладившись унижениями, он всегда доводил её до оргазма, предварительно как следует раздразнив. Ей было мерзко, противно и стыдно до ненависти к себе. Вытирая ноги об её душу, он заставлял её тело трепетать в постыдном наслаждении. Она знала, на что он способен, но… А ведь она никогда не видела его члена? Он обрабатывал её альтернативными способами, не требуя ответных ласк. Неоднократно она, сжавшись от страха, ждала его грубого вторжения, но каждый раз всё обходилось. А сегодня… За те несколько секунд, что Катарине довелось ощущать его внушительный ствол своей спиной, она уже почти приготовила себя к нему… Она его почти возжелала. Между ног щекочет неимоверно — такой невероятный ствол если не порвёт её, то точно сделает больно. После четырёх-то лет воздержания…

— Как это — прислать её сюда, господин епископ? Зачем? — Катарина задаёт самый очевидный вопрос, не отводя взгляда от вздыбленного бугорка, топорщащего епископскую сутану.

— Это уже не твоё дело, крошка. Только не сразу: выжди минут пять и приглашай мадам прямо в шатры, к её давнему приятелю, епископу аугсбургскому, на личную аудиенцию, — смеётся Лоренц, весело постреливая глазами.

Катарина не отвечает. Она резко отдёргивает край плащeвицы, без колебаний ухватившись за пыльное полотно всей пятернёй, и шагает прямо в свет. Она и знать не хочет, чем займётся её босс в ближайшие пять минут. Сестра ищет глазами стерву Керпер — вон она, шатается между сваленными на земле кусками металлических конструкций, сверкая бейджем. Кто-то же её пустил сюда — наверняка, муниципалитет. Катарина направляется к заклятой неприятельнице, вышагивая через всю поляну, не глядя под ноги, не заботясь о сохранности обуви. Она не может выбросить из головы Лоренцевский стояк. Всё это так нелепо! Как в дешёвых дамских романах, как во влажных фантазиях девственных гимназисток. И почему она никогда не задумывалась о том, какой он, епископский член? Одна мысль о нём страшила до отвращения. Мысль о нём больше не страшит и не отвращает. По виску монахини течёт струйка пота. Катарина вся взмокла.

— Фрау Керпер? — окрикивает доведённая собственными мыслями до исступления монахиня нежеланную гостью. — Господин епископ сейчас отдыхает вон в тооом шатре. Он ждёт Вас для приватного разговора. Не откажите в любезности.

Фыркнув вместо ответа, грозная дама уже направляется к громадной ярмарочной палатке. Катарина остаётся одна. Сегодня в ней что-то изменилось.

***

Когда епископ Лоренц покидал площадку у Центра международной торговли, день близился к закату. Основные работы были завершены, и то, что утром представлялось лишь нагромождением фрагментов сборных конструкций, хаотично набросанных островками по территории, ныне вполне напоминало скелет будущей ярмарки. То, зачем Лоренц пожелал видеть фрау Керпер, принято называть “поговорить по-хорошему”. “Ни нам, ни вам проблемы не нужны, в городе итак хватает передряг, давайте оставим распри в прошлом, давайте объединимся в созидании на благо нашей дорогой родины.” Тщетно. Чем более плавно лились епископские речи, чем шире он улыбался и чем навязчивее пытался внедрить дружеские нотки в свои слова, тем надменнее становилась общественница. “Вы закончили?”, — спросила она, когда он наконец беспомощно умолк, расписавшись в собственном бессилии. Фраза из дурного романа. По закону жанра право слова переходило к ней, и Лоренц, готовый к оборонительной риторике, уже настроился на злобную отповедь. Не понадобилось. “Вы оплошали, господин епископ. Между такими как вы, и такими как мы миру не бывать. Готовьтесь предстать перед судом”, — бросила она перед тем, как уйти. Дождавшись, когда топот её сапогов стихнет за границами шатра, Лоренц усмехнулся себе под нос.

— Ну нет так нет, — привычно, нараспев промяукал он. — Мы пойдём другим путём.

Завтра у кузины Марты юбилей. Епископ, конечно, помнит, но родня всё равно с самого утра не оставляет его в покое своими сообщениями с напоминаниями о торжестве. Ещё бы: дядюшка Кристиан — гвоздь любой семейной программы. Гордость семьи и душа компании. Вернувшись в резиденцию, Лоренц отпускает горничную, а Лео наказывает подать машину завтра чуть свет и быть готовым к дальнему путешествию — кузина проживает во Фрайзинге. Разоблачившись, отужинав оставленным приходящей по утрам кухаркой и разогретым в микроволновке стейком, опрокинув полстакана виски, он поднимается в кабинет. Прекрасный всё-таки выдался день. Он прощупывал Кэт, он хотел проверить, не спала ли с неё спесь, не вернулась ли былая податливость? Не скучала ли она? Он прощупывал её, а она нащупала его. Он готов поклясться — ей понравилось. Поколебавшись между открытым на главной странице сайтом вебкам-моделей и телефонной трубкой, он решает отложить онлайн-потехи на потом и набирает номер Катарины:

— Не спишь, Кэт?

— Зачем Вы звоните, господин епископ…

— Ну же, разве так следует отвечать своему начальнику? Я хочу, чтобы ты пустила слушок о том, что в смерти бедолаги Майера виноваты чёртовы “Нечужие дети”. Сама знаешь: настоятеля они прессовали, на приход нападали. Кто поручится, не завёлся ли в их рядах какой-нибудь фанатик, решивший взять правосудие в свои руки? Прикрепи многочисленные эфиры — Керпер никогда не стеснялась во всеуслышание обвинять отца Клауса в непозволительных вещах. Покопайся, не затесался ли среди её приверженцев какой-нибудь сумасшедший со справкой. Сейчас буйного найти — раз плюнуть. В общем, ты поняла, что делать. Если гора не идёт к Магомеду… Не к ночи он будет помянут.

По воцарившейся в трубке тишине, перемежающейся разве что тихими грудными вздохами, от которых сладко, Лоренц догадывается — сестра в растерянности и не находит, что сказать.

— Ах, Кэт, только не говори, что это плохая идея! Плохая идея — это пускать ситуацию на самотёк и оставлять доброго отца Кристофа на растерзание сектантам. Подумай, не лучше ли натравить одну чуму на другую? Клин ведь клином вышибают…