It Sleeps More Than Often (СИ)

— Потому что всё сущее на Земле и на Небесах сотворено Господом нашим, а люди грешны от рождения, и милостивый Господь послал своего сына искупить все грехи человечества. За это мы почитаем Иисуса, сына Божьего. А кто не верует, тот не спасётся.

Шнайдер уж пожалел, что вообще согласился на эту миссию. Ну и что ему ответить? Ребёнок говорит заученными фразами…

— Хорошо, что ты это понимаешь. Ну, а если не брать во внимание человечество, и обратиться лично к тебе, к твоему опыту. Какие… — отец Кристоф пытается подобрать синоним слову “выгоды” — что-нибудь с аналогичным значением, но не такой очевидной смысловой нагрузкой, — какие преимущества есть у тебя как у христианина перед теми, кто не верует?

“Преимущества”… Даже хуже, чем “выгоды”. Где выгоды, там всегда торговля, а где преимущества — там и неравенство. Всё это слишком далеко от учения Христа. Но мальчик, как ни странно, улавливает мысль — уж очень он смышлёный, а ведь ещё недавно даже слово молвить на новом для себя языке стеснялся. Сейчас же тарахтит без устали:

— Ну как же? Кто верует — тот спасётся для жизни вечной, а кто знает тайну — тот и жизнь земную проведёт, как у Христа за пазухой!

— Тайну? Так разве же есть в Святом Писании какие-нибудь тайны? Ты укажи мне на непонятные тебе места, и я всё растолкую. Писание для того и создавалось святыми апостолами, отцами нашей Церкви — чтобы разъяснить людям замысел Божий. И никаким загадкам там места нет…

— Вы не понимаете, отец! — Клемен аж подпрыгивает на стуле — неосознанная реакция ребёнка, которому не терпится поведать всему свету свой секрет. — Есть писание всеобщее, а есть и тайное знание! Были пророки для всех, но были и те, что не для всех, а для избранных!

Мальчик умолкает, хитро поглядывая на Кристофа. В его глазах ликование — он смышлён, и по растерянности на лице своего взрослого собеседника легко читает, что добился своего — ему удалось удивить самого отца настоятеля!

Шнайдер задумался… Мальчик не похож на фантазёра, да и недетские вещи он говорит — сам бы не додумался. Но кто-то же его надоумил? Уж не завелись ли в округе сектанты? Иеговисты или пятидесятники — мало ли их? Дети из Рюккерсдорфа ездят в школу при соседней деревне — та объединяет учеников сразу из нескольких окрестных селений. Уж не затесались ли в ряды преподавателей какие-то еретики? Или кто-то из одноклассников, нахватавшись ереси на стороне, вовсю распространяет её среди друзей? Надо будет обязательно обсудить это с паствой…

— А Вы знаете, каково это — быть избранным? — вкрадчиво спрашивает Клемен, наклоняясь к самому уху настоятеля.

Шнайдеру подумалось, что будь здесь Пауль, уж он бы разродился какой-нибудь неприличной шуточкой про евреев, но сам он, Кристоф, перед этим странным вопросом бессилен.

— Нет, — честно отвечает он. Ему страсть как хочется разузнать, что же ребёнок подразумевает под этим архаичным словом — “избранный”. — А ты знаешь?

— Да, — Клемен уже шепчет. — Избранные — это Ангелы в телах отроков. И я — следующий.

Глянув на часы, Шнайдер решает, что он уже итак позволил мальчику обокрасть себя на целых десять минут, и возвращается к тому, зачем они и встретились. Паренёк на зубок знает книгу Бытия, и в притчах Ветхого Завета ориентируется неплохо. Все чудеса Христовы он знает в порядке их свершения, и помнит всех апостолов, а Тайная Вечеря — его любимый эпизод из жизнеописания Иисуса из Назарета. С Евангелие похуже, и целый час отец Кристоф проводит, разъясняя Клемену разницу между четырьмя евангелистами и их каноническими священными текстами. Большое впечатление на мальчика произвела последняя книга Нового Завета — откровение Иоанна Богослова. Конечно, Шнайдер не стал вдаваться в детали апокалиптического пророчества, дабы не пугать юнца, но даже общих фраз хватило, чтобы Клемен ушёл домой под глубоким впечатлением от описания грядущих событий. “Армагеддон — место последней битвы”, — шептал он, покидая церковь, и произнести название палестинской горы ему далось далеко не с первого раза.

Оставшись один, Шнайдер крепко задумался. В семинарии у них был целый курс по сектоведению, и казалось бы, ко всякому он должен быть готов. Уж сколько еретических трактовок Писания он знавал, правда всё больше — лишь теоретически. Но вот об “избранных Ангелах” доводится ему слышать впервые. Эх, был бы здесь отец Клаус — он бы подсказал. Но Шнайдер уверен — что-то неладное творится в голове у юного Клемена. И он просто обязан разобраться в первоистоках этих странностей. Но к кому обратиться за помощью?

Комментарий к 19. Прозрение

Данный объём уместил лишь половину намеченных на главу событий, поэтому оставшиеся приходится перенести на следующую главу. Она будет посвящена в основном Шнайдеру и его небывалым злоключениям. Это типа был анонс:)

========== 20. Ночь откровений ==========

Последний месяц весны приближается к своему экватору, и жара в Баварии установилась подстать календарю — экваториальная. Кроме непривычно многочисленного контингента патрульных, лучей беспощадного солнца и влажной духоты, пенным осадком оседающей на дыхательных путях, Троичные гуляния не запомнились ничем. Подключив все свои связи, Лоренцу удалось добиться, чтобы исламистов к месту мероприятия не подпускали — да те и не стремились: в дни священного месяца Рамадан они слишком обессилены постом, чтобы отвлекаться на чужие праздники. Руководителям же мусульманских общин просто намекнули, что удержание наиболее ретивых борцов с “неверными” в узде — их прямая обязанность, и если они с ней не справляются, то органы правопорядка с радостью возьмут на себя эту функцию. Шнайдер и Ландерс добрались до Аугсбурга уже к обеду — оба прежде отслужили праздничные мессы в своих приходах. Немало удивились они атмосфере мероприятия: участников много, посетителей — ещё больше, а официальных лиц — больше всех. Но где же манифестации, провокации и нападения? Мадам Керпер сотоварищи неожиданно для всего города событие проигнорировала, дав Лоренцу возможность в очередной раз потешить самолюбие: благодаря инициированному им информационному вбросу, внимание всех новостных изданий и таблоидов сейчас приковано к её организации, и, справедливо решив, что явиться с протестами в гости к католикам, когда на тебе висит негласное обвинение в убийстве священника — значит собственными руками вырыть себе яму, oна не явилась, и на ярмарке было скучно.

Вместе с несколькими сёстрами Катарина весь день проводит в презентационной палатке. Представляя миссию монастыря святой Елизаветы, сёстры общаются с посетителями, информируя тех о своей гуманитарной деятельности, собирают пожертвования, обзаводятся новыми полезными знакомствами. Катарина рада нехитрой работёнке: в кои-то веки она может спокойно отдаться своей основной обязанности — служению, находясь среди людей и совершая благие дела. С сёстрами весело — то и дело бегают они в ресторанный дворик, возвращаясь то с коробкой пончиков, то с порцией жареных колбасок, и чем ближе к вечеру, тем протяжённее становятся их отлучки, тем расхлябаннее становится походка, а смех — громче. Катарина давно учуяла от своих товарок запах пива — она их не осуждает, но ей обидно — сами пьют втихаря, а ей не предлагают. “Не предлагаем, потому что тебе ещё нас домой везти”, — прочтя её мысли, выдала одна из подруг, расхохотавшись и громко икнув. Ну что ж — спасибо, что разъяснили; и вправду — теперь не так обидно! Улучив момент, когда все сёстры собрались в палатке, Катарина и сама отлучается на перерыв. От жары лоб под фатой чешется, а в груди под плотной рясой так печёт, что бюстгальтер, кажется, уже насквозь вымок, да и грубая закрытая обувь больше напоминает орудие пытки. Она долго бродит по территории, разрываясь между двумя основными потребностями — отыскать уборную и умыться или выпить-таки стаканчик-другой ледяного светлого пивка. Прикупив пиво на ходу, она заруливает в какой-то вагончик — подсобное помещение, где работники торговых рядов хранят запасное витринное оборудование. Внутри тихо, пусто и прохладно. Отхлебнув наконец вожделенного напитка и чуть на запачкав кислой пеной шерстяное одеяние, Катарина спешно водружает стакан на компактный холодильник, без дела покоящийся в углу, а с себя сбрасывает фату, рясу и обувь. Всего на минутку, вот только тело подышит, и сразу…