It Sleeps More Than Often (СИ)

========== 8. Вторжение ==========

Катарина тащится по почти не освещённой грунтовой дорожке, опасно маневрируя на скользкой почве — нежданно-негаданно, ближе к полуночи стал накрапывать дождик. На плече — сумка с ключами и одной из оставшихся гюнтеровских бутылок. Холодно в одном платье — всё же ночи в апреле ещё свежие, для гуляний с голыми плечами не предназначенные. Добравшись до дома Шнайдера, она с некоторым облегчением видит в окнах свет — значит, по крайней мере, будить отца настоятеля ей не придётся. Уже стоя на пороге, в свете, падающем из ближайшего окна, она с разочарованием замечает, что туфельки по пути успели запачкаться.

— Сестра? Что… — Шнайдер стоит в дверях, одним плечом упираясь в косяк, другим — в саму дверь, надёжно преграждая своим телом проход внутрь.

Катарина не сразу понимает природу его удивления. Ну сестра, ну и что… Ах да, его смущает её платье! Не таясь, Шнайдер скользит глазами по силуэту миниатюрной женщины вверх-вниз, не зная, за какое место зацепиться взглядом. — Почему Вы…

— Извините, что беспокою Вас среди ночи, отец Кристоф. Но дело важное: ваш архив — просто кладезь полезной информации, но переработать её всю без доступа в интернет мне не по силам. — Она мнётся с ноги на ногу, ожидая, когда же, наконец, он её впустит, однако он, похоже, и не думает этого делать. — Отец Кристоф… Дождь. Вы не заметили?

— Ах да, прошу, проходите, у меня не прибрано, — выйдя из ступора, тараторит он, отходя в сторону и пропуская гостью внутрь.

— Да что Вы вечно “не прибрано, не прибрано”, я же не с инспекцией к Вам пожаловала, — едва перешагнув порог, Катарина по-свойски сбрасывает грязные туфли и вопрошающе смотрит на растерянного хозяина: — Не покажете ли, где бы я могла воспользоваться компьютером?

Компьютер стоит у него в гостиной — довольно старенький ноутбук, крышка которого вдобавок слегка тронута пылью. Значит, он и не пользуется им особо. Чем он тогда вообще занимается, сидя дома один, вечерами, ночами, ночь за ночью… Проверив наличие интернет-соединения, Катарина загружает стартовую страницу. Всё это время Шнайдер стоит за ней, нависая над девушкой длинной тенью, будто надсмотрщик.

— Мне нужно кое-что проверить, отец, а Вы пока… — потянувшись к сумке, она извлекает бутылку. — У Вас же, надеюсь, найдётся пара бокалов?

Шнайдер протягивает руки, неуклюже и ломано, словно ржавый робот, и Катарина вкладывает в них прохладную стеклянную ёмкость. Их пальцы соприкасаются, касание это дрожью отдаётся в обоих телах, и бутылка выскальзывает из их рук. Ещё мгновенье, и раздался бы звон, что повлёк бы за собой острые осколки, неотстирываемые пятна на ковре, постыдное чувство неловкости и испорченный вечер. Шустро присев, Катарина ловит бутылку у самого пола и медленно поднимается, вырастая всем своим скромным росточком вплотную к остающемуся неподвижным Шнайдеру. Проходит около половины минуты, прежде чем он выходит из ступора и начинает суетиться. Сестра уже давно заметила, что ему в принципе свойственны лишь две манеры поведения — ступор и суета. Есть ещё третья — уверенное спокойствие, но к ней он прибегает только тогда, когда рядом нет никого из “чужих” или когда вокруг слишком много “чужих”. Как на службах, на ток-шоу или же когда он один.

— Простите, сестра, мне так неловко, — выхватив бутылку из её рук и сумев при этом избежать очередного соприкосновения с ними, он торопится в сторону кухни. Вдруг он оборачивается и, помявшись, выдаёт: — Просто Ваше платье…

— Ах, Вы об этом! Ну так Вы тоже в светском, что такого! Вам ли не знать, что в личное время мы носим то, что удобно.

И действительно — сам Кристоф встретил её в мягких домашних брюках светло-серого цвета и лёгком свитерке с принтом в виде логотипа какой-то спортивной команды. Но всё же, домашнее и это… Неужели девушки дома носят такое? Он всю жизнь, вплоть до самого поступления в университет, делил жилище с сестрой, и что-то не припоминает, чтобы она разгуливала по дому в таком. А для Катарины здесь ведь даже не дом. Хотя, возможно, это он чего-то не понимает. Но есть что-то нечистое в таких нарядах. Что-то, что снова заставляет его теряться. Проклятое бедствие — оно преследует его повсюду, рядясь в разные одежды!

Пока Шнайдер предаётся параноидальным размышлениям и разливает вино по бокалам, силясь не опрокинуть багряную жидкость на себя — руки его дрожат, Катарина приступает к делу.

Она забивает в поисковик имя этого самого Иеронима Диппеля и… ничего. Подумать только. Нет, конечно — девятнадцатый век, немецкая глушь, но так, чтобы совсем ничего? Если этот тип и вправду был деятелем сколь-либо заметным, хоть какие-то крохи информации о нём должны были просочиться в современную информационную сферу. Значит, коли он существовал на самом деле, то личность его была настолько плотно окутана тайной, что создаётся впечатление, будто сведения о нём укрывали специально. Что ж, тогда самое время проверить цитатник. Сестра намеренно оставила блокнот в церкви — чтобы, случись что, не потерять его в пьяном загуле, но память даже сквозь хмель воскрешает несколько наиболее заметных изречений из архивных книг. Введя их в строку поиска, Катарина с удивлением обнаруживает несколько точных ссылок, и все они ведут на сайт Мюнхенского университета, а именно — на исследовательские работы профессора Гессле, именитого баварского историка-краеведа. Щёлкнув по ссылке с его именем, Катарина попадает на его личную страничку — что-то вроде примитивно сляпанного сайта, содержащего в себе всю информацию по каждому из его исследований. Сам профессор оказывается стариком древним, но бодреньким, к тому же открытым для общения — раздел “Контакты” заполнен как надо. Сделав условную засечку на память, Катарина обещает себе поподробнее окунуться в данный вопрос и возможно даже связаться с самим профессором, если дело того потребует. Но позже. Пока Шнайдер не вернулся, она отыскивает в сети старые упоминания о деле Александра: история тогда прогремела на весь регион, но кто же всё-таки дал толчок такому широкому общественному резонансу? Отсекая всякий мусор вроде ссылок на информагенства, соцсети и форумы каких-то активистов, в ходе своих поисков она набредает на сайт некой правозащитной организации с идиотским названием “Нечужие дети”. Так-так, и всё-таки самое первое упоминание о самоубийстве приёмного мальчика в Рюккерсдорфе идёт именно отсюда. Пошарив по сайту этой странной конторы, Катарина натыкается на список учредителей и издаёт громкое “Ага!”. И как это она раньше не догадалась? Среди учредителей организации числится некая фрaу Керпер — даже фото её прилагается. Знакомые всё лица! Так вот она кто такая — профессиональная охотница за скандалами, изобличительница и разоблачительница, а также любительница ходить по ток-шоу. Покопавшись в пресс-релизах за недавнее время, Катерина уже без столь оглушительного удивления обнаруживает, что и скандал с Майером затеяли тоже они: якобы, к ним поступили анонимные жалобы на рюккерсдорфского настоятеля, проявляющего непристойный интерес в адрес малолетних членов общины. “Это ложь”, — думает Катарина. Судя по тому, что она уже успела повидать в этой деревне, сообщество здесь крайне сплочённое, и представить, чтобы кто-то пошёл против общины, да ещё и привлёк интерес со стороны, она не в состоянии. Скорее всего, анонимные жалобоподаватели — фэйки, а это значит, что Лоренц был прав, затеяв это противостояние: на Церковь действительно нападают почём зря, причём самыми нечистыми способами. Однако, тайну бегства Майера и историю с самоубийством младшего брата Штеффи фэйковость свидетелей фрау Керпер никак не объясняет. И при чём здесь Шнайдер? Скорее всего, вообще ни при чём — в этом Катарина почти уверена. Поэтому и посвящать его даже в сам факт своего расследования она не намерена. Стерев историю браузера, Катарина загружает на экран страничку с поиском картинок по теме “Троичные ярмарки” — для отвода глаз. Естественно, Шнайдер ни во что вникать не будет — у него на лбу написано, что он так же далёк от всего этого, как и от всего остального. Но создать благовидную обстановку всё же не помешает. Кстати, а где сам хозяин дома? Катарина с неудовольствием смотрит на часы — почти полчаса прошло!