Падение во грех (СИ)

Эти слова словно согрели меня изнутри. Я улыбнулась, опустив глаза в смущении. Хотя, конечно, сквозь темноту его всё равно нельзя было заметить….

Айон презирал людей. Айон действительно презирал людей... они не могли вызвать у него ничего, кроме насмешки….

Те люди, что были порабощены Системой. Те люди, что были окованы… такие, как мой отец.

Я знала, что Айон не верил, что человек вообще способен мечтать, стремится к такой свободе, способен увидеть правду мира… так он думал до встречи со мной.

У меня нет ни его духа, ни его силы воли… но, всё же, у меня есть эта Мечта, есть знание о правде. Вот что объединяет нас….

Всё-таки, оказалось люди тоже способны не бояться этой правды, тоже способны вырвать своё сознание из тисков Системы. Как оказалось способна я… ни раз я плакала, сдавалась, звала к себе смерть, мечтала быть другой, хотела забыть всё… но всё-таки… Мечта расцвела в моём сердце огненным цветком, пустила острые, крепкие корни в мою душу… и её уже невозможно оттуда вырвать….

И потому я уже не могла свернуть с этого пути, что и нравилось Айону.

Окованные цепями, запертые в тюрьме, мы всё-таки вместе… до конца… Айон – моя воля, мой дух….

Но вновь и вновь в моей груди поднимается страх перед будущим….

====== Глава 59 ======

Я вижу, как на его теле появляются новые и новые раны. Вижу алую кровь, ручьями текущую на пол… засохшее море на полу вновь и вновь питают алые реки….

И я вижу его улыбку. Гордую, насмешливую, уверенную… на его лице нет ни капли боли и страданий. Лишь гордость, лишь презрение к своим палачам.

- Знаете, мне уже становится скучновато, – насмешливо говорит Грешник. – Пора бы вам придумать что-нибудь новенькое.

Ответная улыбка трогает и мои губы. Моя рука прижата к сердцу. Я не отрываясь смотрю в его аметистовые глаза….

Каждый раз, когда палачи наносят ему рану, мне кажется, что боль пронзает и моё тело. Мне кажется, что и по-моему телу тоже течёт алая кровь….

Но я вновь и вновь вглядываюсь в это спокойное, насмешливое лицо. В эти гордые глаза… и моё сердце невольно пронизывает гордость, восхищение….

Сколько бы ни было ран на его теле, какую бы кошмарную агонию он ни испытывал, как бы его ни мучили, как бы его ни унижали, как бы его ни проклинали, ни ненавидели – его аметистовые глаза всегда останутся гордыми, лицо спокойным, а на губах всегда будет эта улыбка, насмешливая улыбка. Насмешка над всеми, кто пытается его сломить….

Окованный цепями, измученный пытками, Айон всё равно остаётся гордым и свободным. Это тело… это измученное, израненное тело могло бы вызвать жалость, принадлежи оно кому-то другому. Но….

Глядя на все эти раны, на эти цепи, что сковывали его руки, я никогда не чувствовала никакой жалости к Грешнику. Айона просто невозможно было жалеть. Если бы кто попытался бы это сделать, демон бы только фыркнул в ответ. Такому сильному, волевому, гордому Грешнику жалость была не нужна… он слишком сильный, чтобы кто-то жалел его.

У всего мира он вызывал ненависть. А у той, что тоже смотрела миру в лицо – восхищение и гордость. Он был её поддержкой, её духом, её волей… только благодаря ему она сама ещё держалась….

Она бы давно сломалась, если бы его не было рядом… если бы рядом не было его силы, его гордости.

Она бы не выдержала без него… он нужен ей… он – её единственная надежда в этой мучительной пытке, на этом мучительном пути к Мечте… к Мечте, в которую становится всё труднее верить….

Я бы не смогла без Айона….

И я вновь с гордостью смотрю в эти насмешливые аметистовые глаза, на эту презрительную улыбку… палачи всё больше и больше изощряются в своих пытках, новые потоки крови текут на пол… но на лице Грешника по-прежнему ничего, кроме ироничной ухмылки.

Как же он… как же он прекрасен….

Я невольно сжимаю кулак на груди, ощутив под пальцами грязную ткань рубашки. Там, на коже, у меня теперь множество шрамов, оставленных инструментами палачей… но меня больше не пытают. Теперь каждое воскресенье я вынуждена смотреть на пытки Айона. Но, как бы не было ужасно это зрелище, как бы меня саму ни пронзала боль всякий раз, когда палачи наносили рану Айону, всё же… как же был прекрасен этот гордый Грешник, насмешливо глядящий на своих истязателей.

И как его дух поднимал мою, казалось бы, мёртвую волю… палачи надеялись сломить меня, заставляя глядеть на все эти пытки? Глупцы… это только придавало мне сил.

Ведь гордость Айона не могла не придавать их….

На мгновение я закрыла глаза. Иногда я с трудом удерживалась от того, чтобы не сказать палачам Айона всё, что я думаю про них. Но я… я слишком боялась, чтобы сделать такое… да, теперь ко мне не применяли пыток, и, как я понимала, даже если я бы что-то сказала, они бы не имели право это сделать… но пыток я и не боялась. В те времена, когда меня пытали, я нередко, несмотря на мучительную боль, говорила что-то язвительное своим палачам, просто чтобы сохранить своё гордость, достоинство… наверное, даже все психологические тренировки Мехена не помогли бы мне, если бы не… если бы не эти глаза Айона… перед которыми всеми силами не хотелось ударить лицом в грязь… перед которыми просто невозможно было позволить себе сдаться….

Тогда я перебарывала всякий страх перед палачами, всякий страх перед болью. Я знала, что меня будут мучить сильнее, но, как бы боль не была ужасна, как бы потом она ни терзала меня, заставляя мечтать о смерти, всё же… всё же сохранить свою гордость было для меня куда важнее… ведь только сохранение своего достоинства, своей воли придавали какой-то смысл моей ставшей мучительной жизни. Когда все охранники покидали камеру, я могла кричать, плакать, звать смерть… я могла сдаваться, становится лишь комочком боли… но только когда в камере никого нет, кроме меня и Айона. Когда же входили охранники, я держалась… мне нужно было держаться, сжимая зубы, чтобы не терять мучительную надежду!

Я не боялась говорить палачам что-то язвительное, перебарывая боль и слёзы… ведь тогда они могли ещё сильнее мучить меня, чтобы выместить свою злость….

Но теперь, когда они больше не пытали меня… я знала, что они могут сделать то, чего я боялась больше всего….

Меня изнасиловать.

Как ни странно, после той первой пытки, охранники больше не делали подобных попыток, предпочитая лишь усиливать мою боль. Возможно, Айон был прав… и они хотели сначала сломить меня пытками, унизить… возможно, их слишком уж выводили из себя насмешки Айона, что они не хотели лишних повторений… возможно… впрочем, не так уж это и важно….

Важно, что тогда, хотя, конечно, риск существовал, они могли вылить всю ненависть ко мне, причиняя всё более изощрённую боль… но теперь… теперь, когда меня больше не пытали, я знала, что они запросто могут попытаться меня изнасиловать, если я вдруг начну их злить….

Так что я теперь предпочитала молчать. Впрочем, Айон прекрасно обходился и без меня. В насмешках над палачами ему не было равных.

Что вновь и вновь заставляло меня гордо улыбаться за него….

Наконец, палачи яростно отбросили все пыточные инструменты. Ухмылка Айона стала торжествующей. Наконец-то они поняли всю бесполезность своих попыток сломить его!

Но вдруг один из палачей подошёл ко мне и резко дёрнул за руку, заставив подняться с лежанки. Я недоумённо посмотрела на него. Что они собираются делать?

- Пойдёшь с нами, – сквозь зубы процедил охранник и почти потащил меня к выходу из камеры.

Напоследок я успела бросить недоумённый взгляд на Айона, увидев, как он помрачнел. Сердце невольно ёкнуло в груди. Похоже, он догадывается, что они хотят сделать со мной… и мне явно ничего хорошего ждать не приходится….

Охранники тащили меня по тёмным коридорам тюрьмы. Из-за грязных железных решёток доносились стоны и крики заключённых. Вонь наполняла всю тюрьму, но к ней я уже привыкла….

Охранники тащили меня всё выше и выше. Вот уже пройден последний тёмный коридор – карцер для провинившихся охранников. Кажется, на мгновение в свете ламп я увидела знакомое лицо в шрамах… немой охранник Роберт.