Уничтожь меня (ЛП)

расшифровать только она сама. Я могу только просмотреть книгу и прочитать кусочки,

которые наиболее понятно написанные.

Мои глаза застывают на определенном моменте.

Это странно – никогда не знать мир. Знать, что не зависимо от того, куда вы

идете, убежища просто нет. Эта угроза боли всегда будет сопровождаться шепотом.

Я не чувствую безопасности, запертая в четырех стенах, я никогда не была в

безопасности, когда меня оставляли дома и не чувствовала ее на протяжении

четырнадцати лет, когда я жила дома. Убежище убивает людей каждый день, мир уже

испытывает страх ко мне, как и мой дом, где отец запирал меня в моей комнате

каждую ночь, а моя мама кричала на меня с отвращением, из-за того, что вынуждена

меня растить.

Она всегда говорила, что это из-за моего лица.

Она говорила, что было что-то в моем лице, чего она не могла выдержать. Что-то

было в моих глазах, что, когда я смотрела на нее, меня словно и не существовало. Она

всегда говорила мне перестать смотреть на нее. Всегда кричала из-за этого. Как будто

я могла напасть на нее. Она кричала, чтобы я перестала смотреть на нее. Кричала, что

я обязана больше не смотреть на нее.

Однажды, она поместила мою руку в огонь.

Она говорила, что это для того, чтобы увидеть будет она гореть, или нет. Увидеть

– обычная ли это рука.

Тогда мне было шесть лет.

Я помню это, потому что это был мой день рождения.

Я опрокидываю блокнот на пол.

Моментально оказываюсь в вертикальном положении, пытаясь успокоить свое сердце.

Пробегаю руками по волосам, останавливая их у самых корней. Эти слова слишком

близки мне, слишком знакомы. История ребенка, который подвергается насилию со

стороны родителей. Запертый и выброшенный. Это слишком близко к моим мыслям.

Я никогда не читал ничего подобного. Я никогда не читал подобного, что

непосредственно обращается к моим внутренностям. И я понимаю, что не должен. Я

понимаю, что это, так или иначе, не поможет, не научит меня ничему, не даст мне

подсказку, где она могла бы сейчас быть. Я уже понимаю, что чтение этого сделает меня

еще более сумасшедшим.

Но я не могу удержаться и вновь тянусь к ее блокноту.

Я повернул его и снова открыл.

Действительно ли я уже сошла с ума?

Произошло ли это уже?

Как я узнаю?

Мой интерком кричит так внезапно, отчего я спотыкаюсь о собственное кресло и

оказываюсь возле стены, позади моего стола. Мои руки не перестают дрожать; лоб покрыт

капельками пота. Моя перевязанная рука внезапно стала гореть, а ноги стали слишком

слабыми, чтобы устоять на них. Я должен сосредоточиться, поскольку принимаю

входящее сообщение.

- Что? – требую я.

- Сэр, я только хотел переспросить, все ли хорошо с вами. Собрание, сэр, если конечно

я понял неправильно время, то я прошу прощения, сэр. Я недолжен вас беспокоить.

- О, ради Бога, Дэлалью, - я попытался унять дрожь в голосе. – Перестань извиняться.

Я уже в пути.

- Да, сэр, - говорит он. – Спасибо, сэр.

Я прервал связь.

А потом, взяв блокнот и засунув его в карман, вышел за дверь.

Глава 11

Я стою на краю Квадранта и наблюдаю, как тысячи лиц устремлены на меня. Мои

солдаты. Построенные в одну линию в своих униформах. Черные рубашки, черные брюки,

черные ботинки.

Без оружия.

Кулак левой руки каждого прижат к сердцу.

Я прилагаю все усилия, чтобы сосредоточиться… на внимании и поставленной мною

задаче; но мне это не удается из-за спрятанного в моем кармане блокнота, на который

давит форма, а секреты его содержания мучают меня.

Я сам не свой.

Мысли запутались в словах, которые, к тому же, не являются моими собственными. Я

должен глубоко вдохнуть, чтобы очистить голову; мой кулак то сжимается, то

разжимается.

- Сектор 45, - говорю я, выступая непосредственно на площади в микрофон.

Они тут же переместились, откинув левую руку, и поместили правый кулак себе на

грудь.

- У нас есть множество вещей, которые стоит обсудить, - говорю я, - и первая самая

очевидная. Я машу рукой. Изучаю их выражения лиц.

Их изменчивые мысли так очевидны.

Они думают, что я не более чем простой невменяемый ребенок. Они не уважают меня;

они неверны мне. Они разочарованы тем, что я стою перед ними; они злы; им противно

видеть меня живим, а не мертвым от той раны.

Но они боятся меня.

Это все, что мне нужно.

- Я был ранен, - продолжаю я, - когда преследовал двоих сбежавших солдат. Адам

Кент и Кенджи Кишимото сотрудничали в разработке плана побега, целью которого

являлось похищение Джульетты Феррарс – нашего нового оружия и важного компонента

Сектора 45. Им предъявлены такие обвинения, как незаконное похищение и удерживание

г-жи Феррарс против ее воли. Но самое главное – они справедливо обвиняются

предателями Восстановления. Когда они будут найдены – их казнят на месте.

Одно из самых простых чувств, которое можно легко прочесть – это страх. Даже на

стойком лице солдата.

- Во-вторых, - на этот раз я говорю уже чуть медленнее, - в целях ускорить процесс

стабилизации Сектора 45, граждан и предотвратить хаос, что был вызван в связи недавних

событий, к нам присоединился Верховный Главнокомандующий. Он прибыл, -

продолжаю я, - тридцать шесть часов назад.

У некоторых опустились руки. Они забыли самих себя. Их глаза широко открыты.

Окаменевшие.

- Вы должны поприветствовать его, - говорю я.

Они падают на колени.

Это странно – иметь такую власть. Интересно, гордится ли мой отец тем, что создал. Я

могу опустить тысячи взрослых мужчин на колени, сказав всего несколько слов; но только

с помощью его титула. Эта ужасная вещь, вызывающая своего рода привыкание.

Я считаю ровно пять ударов в голове.

- Встать.

Они поднимаются. А после маршируют.

Пять шагов назад, вперед, стоя на месте. Поднимая левые руки вверх, они сгибают их

в кулаки и падают на одно колено. На этот раз я не даю команду «встать».

- Готовьтесь, господа, - говорю я им. – Мы не успокоимся, пока не будут найдены

Кент и Кишимото, а г-жа Феррарс не будет возвращена на базу. Я обсужу это с

Верховным Командующим в ближайшие двадцать четыре часа; наша новая миссия в

скором времени будет четко ясна. Тем временем, вы должны понимать две вещи: во-

первых, мы должны ослабить напряжение среди жителей и напомнить им про обещание о

новом мире. А, во-вторых, быть полностью уверенными в том, что предатели Кент и

Кишимото будут найдены.

Я прекращаю говорить. Рассматриваю выражения их лиц.

- Пусть их судьбы послужат примером для вас. В Восстановлении предатели не

приветствуются. И мы не прощаем такого.

Глава 12

Один из людей моего отца ждет меня за дверью.

Я смотрю в его сторону, но не так долго, чтобы разглядеть черты его лица.

- Государство – это ваш бизнес, солдат.

- Сэр, - говорит он, - мне поручено сообщить вам, что Верховный

Главнокомандующий ожидает вас к ужину в своих апартаментах к восьми часам вечера.

- Полагаю, ваше сообщение успешно доставлено. – Я двигаюсь к двери, чтобы

открыть ее.

Он делает шаг вперед, блокируя мне путь.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

Он меньше меня примерно на фут: он проявил неуважение; даже Дэлалью не

позволяет себе такого. Но, в отличие от моих людей, подхалимы под руководством моего

отца считают себя счастливчиками. Быть членом элитной гвардии Верховного

Главнокомандующего считается честью и хорошей привилегией. Они ни перед кем не