Уничтожь меня (ЛП)

вариантом; временное решение проблемы, менее жестокое, чем палатки, перед выдачей

надежного жилья. Но результат был настолько эффективным, что Восстановление не

видела смысла в модернизации. Здесь, на земле, которая раньше считалась свалкой,

обустроены тысячи контейнеров; скопление выцветших, прямоугольных кубиков,

которые легко контролировать, просто наблюдать за ними.

Люди по-прежнему твердят, что это временные жилища. Что однажды, как в их

воспоминаниях, они вернуться к старой жизни и все будет так же ярко и красиво. Но все

это ложь.

Восстановление не планирует перемещать их.

Мирные жители тут как заключенные, находясь в этих контролируемых сооружениях;

контейнеры стали их тюрьмами. Все было продумано – люди, их дома, важность для

Восстановления.

Здесь они стали частью огромного эксперимента. Мир, в котором они работают для

поддержки режима, обещает то, что никогда не исполнит.

Это моя жизнь.

И мне жаль этот мир.

Большую часть времени я чувствую себя также, запертым в клетке, как и все эти

жители и, по всей видимости, из-за того, что часто приезжаю сюда. Это как кочевать из

одной тюрьмы в другую, каждая из которых не является ни утешением, ни пристанищем.

Даже мой разум – предатель.

Я должен быть сильнее этого.

Я тренировался в течение десяти лет. Каждый день я занимался, чтобы отточить

физические и умственные возможности. Мои характеристики: пять футов, девять дюймов,

170 фунтов в мышцах. Я был создан для выживания, максимальной выносливости и

стойкости, и я чувствую себя в безопасности, когда держу в руке пистолет. Я могу

разобрать, вычистить, перезарядить и собрать более 150 различных видов огнестрельного

оружия. Я могу сломать шею человека, только прикоснувшись к нему рукой. Я могу

парализовать человека, не предпринимая ничего, кроме кончиков пальцев.

На поле боя я способен отключить себя от лишних движений, вспоминая то, чему

научился. Я создал репутацию холодного, бесчувственного монстра, который ничего не

боится и не переживает за деньги.

Но все это обманчиво.

Потому что я ни кто иной, как трус.

Глава 14

Солнце садится.

Уже скоро у меня не будет выбора, кроме как вернуться на базу, где мне придется

слушать своего отца, вместо того, чтобы пустить ему пулю в открытый рот.

Поэтому я тянул время.

Я издалека наблюдаю, как бегают дети, когда их родители загоняют их по домам. В

один прекрасный день они вырастут, чтобы понять, что регистрационные карточки,

выданные Восстановлением – на самом деле отслеживающие устройства. То, как их

родители работают, получая деньги на фабриках, на самом деле тщательно

контролируется. Они подрастут и осознают, что все, что они делали – записывается,

каждый разговор анализируется, вплоть до шепотов. Они не знают, что на каждого жителя

заведены разные документы, и что каждая анкета значительной толщины: документы на

их дружеские отношения, семейные, рабочие навыки, и даже то, как они проводят свое

свободное время.

Мы знаем о них все.

Даже чересчур.

Так много, что я забываю, что мы имеем дело с живыми людьми, пока не вижу их в

этих местах жительства. Я запомнил имена почти каждого в Секторе 45. Мне нужно знать,

кто живет в моей юрисдикции, будь то солдат, или же простой гражданский.

Вот, например, я знал рядового Симуса Флетчера 45B-76423, который бил жену и

своих детей каждую ночь.

Я знал, что он пропивал свои деньги, но также знал, как голодала его семья. Я следил

за тем, как он тратил свои деньги, как воровал еду с нашего склада. Я знал, что его детям

было до десяти лет и они не ели в течение недели; что они неоднократно посещали

медиков из-за различных переломов и швов. Мне было известно о том, что он ударил

свою девятилетнюю дочь, разбив ей губу, и сломал челюсть, выбив два передних зуба;

знал, что его жена была беременна. И также был осведомлен, что однажды он ударил ее

так сильно, что на следующее утро она потеряла ребенка.

Я знал, потому что был там.

Мне хотелось останавливаться в апартаментах каждого гражданского, гостить у них,

задавая вопросы про их здоровье и жизни в целом. Мне хотелось знать об условиях их

работы, обо всех членах семьи: были ли они больны, или должны быть

госпитализированы.

Она была там в тот день. Жена Флетчера. Ее нос был сломан, а оба глаза опухли так

сильно, отчего казалось, что они закрыты. Она была настолько тонкой и хилой, желтого

цвета, отчего я думал, что она рассыплется на части просто сидя. Но когда я спрашивал ее

о травмах, она не смотрела мне в глаза. Она ответила мне, что упала, в результате чего

сломала нос и потеряла ребенка.

Я просто кивал. Поблагодарил ее за сотрудничество.

А после призвал всех.

Я хорошо осведомлен, что большинство наших солдат воруют со склада. Я отвечаю за

весь инвентарь и знаю, что постоянные поставки пропадают без вести. Но я позволяю им

эти нарушения, просто чтобы не рушить систему. Несколько лишних кусков хлеба, или

мыла держат моих солдат в здравом настроении; они усерднее работают, если здоровы, и

к тому же большинство из них отдают эти продукты своим супругам, детям,

родственникам. Такую уступку я могу позволить.

Но есть несколько вещей, которые я не прощаю.

Я не считаю себя нравственным человеком. Я не философствую о жизни и не

беспокоюсь насчет законов и принципов, которыми регулируются многие люди. Я не

берусь за различие хорошего и плохого. Но я живу по определенному кодексу. А иногда я

думаю, мы должны научиться стрелять первыми.

Симус Флетчер убивал свою семью. И я выстрелил ему в лоб, потому что думал, что

это гуманнее, чем разорвать его на куски собственноручно.

Но мой отец узнал о Флетчере. Мой отец застрелил троих детей и их мать, потому что

они зависели от пьяного ублюдка, обеспечивавшего их проживание. Он был их отцом, ее

мужем, и причиной, почему все они умерли преждевременной смертью.

И некоторое время я удивлялся, почему настаиваю на сохранении собственной жизни.

Глава 15

После возвращения на базу, я направился вниз.

Игнорируя солдат и их приветствия, я прохожу мимо, почти не обращая внимания на

отблески в их взглядах: смесь любопытства и подозрительности. Я даже не сразу осознаю,

что иду во главе весь свой путь, пока не прибываю в штаб; кажется, мое тело сейчас

понимает больше о том, что мне нужно, в отличие от разума. Мои шаги тяжелые,

устойчивые, слышен звук моих сапог, соприкасающихся с каменной плиткой, поскольку я

спускаюсь на более низкие уровни.

Я не был здесь почти две недели.

Комната была перестроена со времен моего последнего посещения; стеклянная панель

и бетонные стены были заменены. Насколько мне известно, она последний человек, кто

пользовался этой комнатой.

Я привел ее сюда сам.

Я нажимаю ряд кнопок, после чего передо мной открываются двойные двери, возле

которых находится моделированное устройство. Моя рука ищет выключатель в темноте:

сначала электричество подает небольшой звук, прежде чем свет полностью оживляет

помещение. От электричества исходит глухой звук. Но, как оказалось, все вполне

спокойно.

Мне это нравится.

Я раздеваюсь так быстро, как мне позволяет это сделать моя травмированная рука.

Через два часа на ужине мне предстоит встретиться с отцом, и поэтому я не должен

волноваться, но не могу полностью совладать с нервами. Кажется, что все накатывает на

меня сразу. Мои неудачи. Моя трусость. Моя глупость.

Иногда я просто устаю от такой жизни.

Я стою босиком на бетонном полу, на мне нет ничего, кроме повязки, и я ненавижу