Алхимия вечности (ЛП)

Я подхожу к краю, повторяя шаги Тарин. Если разбежаться и подпрыгнуть, то можно долететь до воды. Но сперва я, порывшись в сумке, достаю книгу Кира. Это знание умрёт со мной. Кожаная обложка, сияющие голубизной бриллианты. Напоминание о глазах Кира — я вижу их в каждом оттенке синего. Сегодня они льдисто-синие, словно заснеженный пик ледника. Но при первой нашей встрече их оттенок был совершенен. Насыщенный цвет утреннего предрассветного неба. Одним плавным движением я с силой бью книгой о металлическую платформу у моих ног, и замок отлетает.

Страницы плотного гладкого пергамента. Запах возвращает меня во времена, когда я сидела с отцом в его кабинете за работой с бумагами. С замирающим сердцем я понимаю, что гореть она будет долго. Отец рассказывал мне, что пергамент сделан из животной кожи — не из растительных волокон, как современная бумага. Вот почему книга-ровесница Кира до сих пор здесь.

Я вожу рукой по поверхности страниц. Беспорядочные обрывки латинского, греческого и староанглийского, несколько неизвестных мне языков, смешанные с астрологическими и научными символами: результат исследований алхимии Кира. На одной из них набросок двух людей, соединённых шнуром-пуповиной. Он был кропотливо заштрихован металлическими чернилами. Я знаю по себе, каково это: серебряная нить, соединяющая душу и тело.

Если мне не придать её огню, значит, я заберу её в море. Вода сделает своё дело: смоет все чернила. Прижимая книгу к груди, я жмурюсь, капли слёз скользят, вторя словам прощания — моему ковену [19], Инкарнации; Шарлотте; моей матери, которой я никогда не скажу «прощай» в первый раз. Я наслаждаюсь моментом, пока ветер гимном свистит сквозь подъёмный кран.

Я готова.

Но опережая мой первый шаг в воздух, до ушей доносятся визг шин по асфальту и звон разбитого стекла, разрезая, словно выстрел, ночь. Испуганный крик девушки. Я резко оборачиваюсь. Может быть, только одна причина этих звуков: автокатастрофа — со смертельным исходом.

Тарин.

Глава 8

Последующая тишина оглушает, нечто внутри меня стремится к лестнице. Я должна увидеть Тарин ли это, увидеть, потерпел ли мой аскетизм [20], моё последнее действие на Земле, неудачу.

Время — это моя сущность, моя сила убывает с каждой секундой, поэтому я бросаю книгу в сумку на подъёмном кране, а затем спускаюсь вниз. Мои кроссовки скользят по ступенькам, и дыхание обрывается. Я, шатаясь, иду по пустынной улице.

Запах дыма и жжёной резины смешиваются со смрадом пролитого бензина. Мой пульс подскакивает, ноги дрожат, а перед глазами снова расплывается. Я сворачиваю за угол и спотыкаюсь о выбоину в асфальте, подвернув лодыжку.

— Чёрт, — бормочу я. На глаза попадается машина. Пламя рвётся из дыры в капоте, бросая оранжевые тени на ржавые двери погрузочного дока. Машина стоит вертикально, но паутина трещин на лобовом окне означает, что перед остановкой машина хотя бы раз перевернулась. Я чувствую медный привкус крови. Это вызывает головокружение, подавляет — она повсюду.

Я хватаюсь за ручку водительской дверцы, собирая остатки сил, и дёргаю. Ничего не происходит, и на долю секунды я ощущаю, что меня нет в живых, что девушка-призрак пытается — смешно — двигать объекты в физическом мире. Я закрываю глаза, представляя незащищённый от ветра кран, и собираюсь для последнего рывка. Металл скрипит о металл, посылая вибрации по моей руке и, в конце концов, дверь открывается.

Дыхание перехватывает, облегчение смешивается с ужасом. Это не Тарин, а молодая девушка приблизительно шестнадцати лет, спутанные светлые волосы и серебряный браслет на загорелом запястье. Кровь течёт по её лицу, впитываясь алыми распустившимися цветами в расшитую на манер крестьянки блузку.

Она не умерла — жилка на её шее всё ещё пульсирует, — но близка к этому. Её правые рука и нога, кажется, сломаны, как и шея; кровь сочится из раны в голове. Вверх и вниз, вверх и вниз, её грудь вздымается и опускается со слабыми, жалкими вздохами. Она кашляет, и капля крови стекает из уголка её губ. Ещё один вздох. И ещё один, равнодушный и обречённый.

В тумане я прикладываю два пальца к её шее. Пульса нет. Слабый голос в моём сердце говорит, что ей уже не помочь, но я крепко обхватываю руками её талию. Лязгает металл, когда мне удаётся вытащить её из машины и положить на асфальт. Я могу только надеяться, что не наделала новых переломов. Она маленькая, но моя слабость столь велика, что я практически почернела от усилий. Я становлюсь на колени и отклоняю её голову назад.

Я кладу руки на её сердце — её кровь липнет к моей коже — и резко надавливаю, быстро повторяя. Передвигаюсь к её лицу, зажимаю нос и, касаясь её губ своими, выдыхаю.

Я намерена во чтобы то ни стало спасти её, однако это вряд ли возможно; я ощущаю холод, мои уже почти мёртвые губы напротив её тёплых; внезапное желание взять её тело с огромной силой режет меня острым лезвием.

«Нет!» — говорю я себе, рывком оттаскивая себя от её губ и снова надавливая на её грудь. Но запах её жасминовых духов пьянит, кружа голову, и, когда я снова касаюсь её губ, инстинкт овладевает мной. Вместо того чтобы вдуть в её лёгкие воздух, я с жадностью снова и снова вдыхаю. Волна силы проносится по моим венам, заставляя меня чувствовать одновременно и падение, и подъём, как на качелях. После нескольких минут я чувствую сладость: сущность её жизни.

Я стараюсь остановиться, но это не поддаётся контролю. Слёзы текут по моему лицу, пока я вытягиваю её душу, её жизненную силу, текущую через мой рот, такую сладкую. Сладость начинает убывать — это означает, что пора начать мой путь в эфир. Ощущение будто тысячи вольт электричества проходят через моё тело, а маленькие голубые огоньки танцуют над нашими лбами. Я думаю, это вспышки молнии, сопровождающиеся далёким грохотом в тёмном ночном небе. Молния без грома — так типично для лета. Я вижу, как волны обрушиваются на пляж на одинокой планете глубоко в космосе. Тихий серебристый звон, голоса звёзд, поющих гимн. Лицо мамы возникает в моей голове, но она выглядит иначе, не так, как я помню. Её кожа гладкая, мягкая и сверкающая, глаза небесно-голубые. Тёмные волосы зеркально отражают мои собственные чёрные, как космическая пустошь; кометы пролетают вдоль её эбонитовых локонов. Её рот открыт, но я не слышу звуков, когда она говорит. Но это не важно — я могу читать по её губам.

— Ещё не время, Серафина, — говорит она, — ещё не время.

Фиолетовые, затем белые маленькие огоньки движутся с головокружительной скоростью, и, словно вспышка, приходит озарение моей ужасной ошибки. Я никогда не жила в том сломанном теле и близка к смерти, огненные муки боли передвигаются вверх и вниз по моим конечностям, медленно исцеляя мою бессмертную сущность.

Я поворачиваюсь на асфальте и вижу, что моё старое тело уже превратилось в пыль, и её тут же унёс порыв ветра.

Далёкий вой сирен проникает в моё сознание. Мне нужно выбраться отсюда раньше, чем приедет полиция. И я должна найти мою сумку, чтобы взять удостоверение личности с одним из имён, сделанных Киром, и книгу, которая никогда не должна попасть в человеческие руки.

Становлюсь на колени, затем заставляю себя встать и сделать неуверенный шаг вперёд. Ещё несколько фунтов. Но запах крови и бензина ослабляет меня, я падаю на колени и тогда понимаю, что Тарин здесь — смотрит.

Я чувствую головокружение и ужас — как много она видела? — и пытаюсь позвать её. Но свет от фар полицейских машин окружает угол, и она бежит вниз по аллее. Я заставляю себя двигаться, чтобы добраться до крана и забрать мою сумку, но боль снова толкает меня вниз. Мои глаза закрываются, и я погружаюсь в темноту.

Глава 9

Сквозь бледно-розовые веки я чувствую свет люминесцентных ламп. Воздух остро пахнет антибиотиками. Чувство опасности просачивается с окраин моего сознания, но я не помню причин страха. В порядке эксперимента я открываю глаза. За окнами пасмурный день, солнце пробивается сквозь туман и сияет на пальмах. Приглушенные голоса смешиваются с грохотом колёс тележек и торопливых шагов.