Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

Или выживут, да…

Какая разница? Шуту не интересно, нет. Шуту плевать, да! И пора закончить этот разговор, да!

Куда важнее, что, несмотря на наступление «сейчас», в этот промежуток времени произошло то, что должно было случиться «рано» или «поздно»! А именно: Шут отказался от своей работы. Он знал, что долго это продолжаться не сможет, но соблазн был так велик. Все получилось само собой. Шут был в поиске. Куда бы он ни уезжал, он всегда возвращался в один и тот же город, улицы которого пропитали кровь, гной и пот, дома пропахли тухлой рыбой и дорогим парфюмом, а новые небоскребы ютились по соседству со старенькими лачугами. Майбург – город, названный в честь ТехноБогини Май, символизирующий собой рождение богини и, видимо, ее падение. Этот город казался Шуту идеальной средой обитания для истинного Короля. В глубине души Шут всегда знал, что найдет его не где-нибудь, а именно здесь. И он ходил и ходил по извилистым улицам, темным подворотням, заглядывал в церкви, магазины, гостиницы, бордели и казино, иногда находил интересных людей, в которых видел кого-то большего, чем просто слуг, и приглашал их к себе. Не все они соглашались на гостеприимство Шута, но все, так или иначе, попадали в темные королевские покои. И Шут испытывал их. Да, тогда Шут был еще слишком юн и многого не понимал. Он кормил их королевскими деликатесами, а затем заставлял запивать все это серной кислотой. Он набирал для них молочные ванны с ароматическими маслами, чтобы затем закачать в них воду с пиявками. Он обмазывал их кожу кремами, а позже прожигал ее насквозь. Дарил им золотые перстни с драгоценными камнями, чтобы затем медленно отпиливать пальцы, на которые они эти перстни надели. Наряжал в потрясающие наряды, а затем снимал с них кожу. Делал великолепные прически, чтобы затем подвесить их за волосы, и натягивал им на ноги чулки, которыми затем же и душил. Да, веселые были деньки! Но опасные! Шут был слишком неосторожным. Тогда-то на него и вышли ЛжеКороли. Они купили имя Шута, сказали, что готовы платить ему за то, чтобы он продолжал поиски своего господина. Они даже обещали указывать Шуту на лучших претендентов на роль его хозяев! Заманчивое предложение, от которого Шут отказаться не смог. Но Шут никогда не доверял ЛжеКоролям. Он начал называть их своими королями, дабы они поверили в его бесконечную верность, он делал то, чего они хотели. Но Шут не так прост, нет.

Все это время он искал истинного короля, да.

Шут не горд, но расчетлив. Он позволяет пользоваться собой лишь в том случае, если может воспользоваться в ответ, да.

Шут был готов продать и тело, и душу за то, чтобы найти своего господина.

И Шут нашел его, да.

Король для Шута – это не тот, кто богат, ибо и обедневшие короли оставались королями.

Это не тот, кто физически силен, ибо короли зачастую были чахлыми и болезненными.

Это тот, кто родился в благородной грязи. Тот, кто с самого детства был окружен развратом, жестокостью, несправедливостью, предательством, интригами и соблазнами. Родственные связи, оргии, море выпивки и пищи, которую сблевывали, когда желудок был полон, чтобы затем продолжить пировать. Есть не ради насыщения, пить не ради утоления жажды, трахаться не ради получения удовольствия, а потому что ты Король, потому что тебе положено жить Так, и никак иначе. Жить, прогибаться, падать на колени, но не ломаться, а подниматься. Жить и выживать.

Снова и снова…

Раз за разом…

Сопротивляясь самому миру…

Пока это не войдет в привычку…

Не станет обыденностью…

Вот тот истинный король, которого так долго искал Шут. Найтарусс Макк.

Прошлое…

Пэйрис часто мучили головные боли, но обычно они носили кратковременный характер. В этот же раз приступ мигрени продолжался уже неделю. Женщина выходила из комнаты разве что в туалет или выпить воды. Есть она не могла – тошнило. И все это время Найт очень беспокоился за свою маму. Он прибегал из школы, тут же заваривал ее любимый чай с ванилью, а затем весь вечер бегал к ней по первому зову, готовый исполнить любое ее желание. Пэйрис то просила включить телевизор, то выключить его, то сделать еще чаю, то принести холодный компресс, то просто посидеть с ней.

- Мне так больно… – иногда шептала она и заливалась слезами от бесконечной жалости к себе. В такие моменты у Пэйрис появлялось жгучее желание обнять своего сына, как это делала любая нормальная мать, погладить его по голове и сказать о том, как она его любит. И она обнимала и говорила, только счастливее от этого Найт не становился. Он-то понимал, что его мать способна на проявление подобных теплых чувств исключительно в болезненном бреду, и от этого становилось лишь обиднее.

- Найтарусс. Мой Найтарусс, – прошептала женщина, из-под одеяла наблюдая за тем, как сын ставит у ее кровати тазик со свежей прохладной водой, обмакивает в него компресс, а затем кладет его на лоб матери, дабы чуточку уменьшить ее боль. Существование мигрени до сих пор оставалось под вопросом. Тогда как одни врачи пытались разработать лекарство от головной боли, другие утверждали, что все это – симуляции и инсинуации. Но с каждым поколением страдающих этими инсинуациями становилось все больше, как и лекарств от них. Вот только каждый новый препарат вызывал скорое привыкание, и больные, стараясь справиться с мигренью, глотали таблетки пачками. Иногда доходило и до летальных исходов.

Пэйрис во время приступов принимала по восемь-десять таблеток, после чего боль уходила. И приходило безумие. Порой женщина часами сидела в своем кресле и смотрела в одну точку или начинала качаться из стороны в сторону и напевать какую-нибудь странную песню на не менее странном языке. Пару раз женщина и вовсе залезала под кровать и кричала Найту, чтобы тот спасался от землетрясения. Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Два с половиной часа тогда потребовалось Найту, дабы вытащить мать из-под кровати, и еще час на то, чтобы убедить ее в том, что стены дома не шатаются и земля не дрожит.

Найт очень боялся, что подобные приступы вновь повторятся, из-за чего в последнее время часть таблеток Пэйрис заменял на обыкновенные витамины. Женщине, в любом случае, легче не становилось, но она хотя бы не бредила. Почти.

- Где мой сын?! – внезапно воскликнула больная, схватив Найта за руку и притянув к себе ближе. – Куда вы дели моего мальчика?!

- Мама, я же здесь! – возразил было Найт, но Пэйрис лишь отрицательно замотала головой.

- Нет-нет-нет! – шептала она, смотря на сына как на чужого, – нет-нет-нет-нет, это не ты. Ты не мой сын! Мой Найт маленький! Ему всего год или два или… я не помню, – нахмурилась Пэйрис, – но это не ты! – уверенно заявила она, отпуская Найта и закутываясь в одеяло, – принесите мне моего сына! Сейчас же! Сейчас же… – бормотала она себе под нос.

- Это все из-за таблеток, – взяв себя в руки и сдерживая слезы, проговорил Найт, забираясь на кровать к матери и обнимая ее за плечи, – сейчас все пройдет, – заверил женщину мальчик, сам не веря не единому своему слову.

- Папа? – внезапно взгляд Пэйрис потеплел, – папа, это ты?! Как же давно я тебя не видела! – повернулась она к Найту и обняла его так крепко, как никогда раньше не обнимала. – Папочка, мне так тяжело! – женщина захныкала, как маленькая, – и так больно. Пусть боль уйдет. Пусть уйдет! Возьми ее, как делал это раньше? – глаза Пэйрис заблестели, и, прежде чем Найт понял, чего от него хотят, женщина навалилась на сына и поцеловала его. Горячие влажные губы матери обожгли Найта. Мальчика затрясло. Он вцепился в ее плечи, пытаясь оттолкнуть женщину от себя, но она для Найта была слишком тяжелой. Он не мог сделать и лишнего движения. Тем временем язык Пэйрис скользнул по ровному ряду зубов сына. Найт забрыкался больше прежнего. Он уже знал, что такое французский поцелуй, но никогда раньше не испытывал его и не особенно хотел отдавать свой первый поцелуй собственной матери. Мальчик, безусловно, любил Пэйрис как никого другого в этом мире, но целоваться с ней казалось неправильным! Найт был еще мал, но уже прекрасно понимал границы, за которые заходить не следовало.