Ночная духота (СИ)

========== Глава 27 ==========

Я жмурясь дошла до двери и вслепую стала пытаться попасть ключом в замочную скважину. Руки от напряжения дрожали, а по щекам текли слёзы. Я втянула носом влагу и смахнула слезу, чуть не попав в глаз связкой ключей, а когда вновь поднесла ключ к замку, поняла, что дверь открыта, даже более того — приоткрыта. Не может быть — она точно была заперта! Потому осторожно приоткрыла дверь лишь настолько, чтобы проскользнуть в дом, и тут же плотно затворила, повернув замок — так, на всякий случай, но никого за дверью не обнаружила. Дом показался мне слишком светлым, и я с опаской покосилась на окна, но жалюзи, как всегда, были плотно закрыты. Куда же девался привычный полумрак, ведь в моих глазах не могло поменяться соотношение палочек и колбочек, чтобы наградить ночным зрением. К тому же, как я вообще могла что-то видеть через слёзы!

Я опустила рюкзачок на гранитную столешницу и, уперевшись о неё руками, попыталась проморгаться. Дрожь в руках передалась в ноги, и я просто осела на пол, утратив появившиеся после сна силы. Повязка на волосах сжимала лоб подобно кожаному шлему на голове манкурта. Только терять память совсем не хотелось, потому я решила сорвать её с головы и попросить Лорана при случае вернуть владельцу. Однако как только пальцы коснулись бисера, стоячую тишину дома прорезал тихий голос:

— Не снимай. Она тебе более к лицу, чем русский платок.

Через пелену слёз я разглядела сидевшего на кухне графа.

— Спасибо, что открыли дверь, — сказала я после долгого поиска пропавшего голоса. — Я не думала, что вы проснётесь так рано.

— Проснусь? — Его брови немного поднялись, а губы скривились в улыбке. — Я, быть может, ещё и не ложился.

— Разве вы ещё не перестроились на тихоокеанское время, то есть луну? — спросила я, продолжая жмуриться.

— Возможно, — граф говорил медленно, нарочно растягивая каждый гласный звук. — А возможно я просто ждал тебя…

Повисла пауза — даже не музыкальная, а больше театральная по своей продолжительности и драматизму. Я вновь почувствовала спиной холодок и боль от сдавливающей голову повязки и попыталась разлепить мокрые глаза.

— Ты будешь продолжать сидеть на полу или всё же пройдёшь на кухню? Блины почти остыли, а клубничное варенье утратило прежнюю тягучесть. Но если ты желаешь кусок чёрствого пирога…

Я вцепилась пальцами в столешницу, чтобы подняться на ноги и почти на ощупь прошла к столу. Граф слишком порывисто поднялся, и я перестала ощущать биение сердца — теперь оно билось там, в дрожащих коленях, будучи не в состоянии спрятаться в пятки. Я стояла ни жива-ни мертва, и даже не вздрогнула от звука отодвигаемого для меня стула.

— Ты чего так испугалась?

В голосе вампира слышался смех, хотя он уже стоял ко мне спиной, заваривая кофе, и я вовсе не была уверена, что на губах его играла улыбка.

— Мне показалось, что вы собираетесь меня укусить, — призналась я, даже не сделав никакой попытки оправдаться, и опустилась на стул.

— Глупая, мне же сначала надо тебя в себя влюбить. Иначе какой смысл в твоей крови?

Я уже взяла в руку вилку и теперь выронила её, и та упала на пол.

— Катья, ты как маленький ребёнок! Вот тебе чистая, — Граф так быстро вернулся к кофеварке, что вилка материализовалась подле моей тарелки будто из воздуха. — Взрослая женщина не должна верить детским сказкам. В такое мог поверить только твой дурак Клиф. Да, слишком много сказок читала Лорану нянька, что он так мастерски запудрил бедному мальчику мозги. Варенье получилось безумно сладким с вашим тростниковым сахаром. Ты уверена, что хочешь сахар в кофе?

— Как вам будет угодно, — выдохнула я.

— Отчего ты не ешь? Может, тебе мешает ремень на брюках, и ты желаешь сначала надеть нормальную юбку?

Граф продолжал стоять ко мне спиной, ища в шкафчике блюдечко под чашку.

— Позвольте мне вначале позавтракать, а то я безумно голодна.

— Я тоже.

Теперь он стоял ко мне лицом, и я вновь похолодела.

— Будешь дрожать на всякое моё слово? — теперь я видела на губах графа улыбку. — Не надо было позволять Клифу рассказывать тебе под утро страшилки. Взрослая женщина, в которую ты пытаешься играть, в первую очередь берёт за правило не верить мужчинам, чтобы потом не разочаровываться. Я не прав?

— Я просто не совсем владею своим телом, — прошептала я, сильнее сжимая саднящие веки, но по донёсшемуся с кухни звуку всё же догадалась, что из бутылки вылетела пробка, и раз граф заваривал мне кофе, то явно наполнил сейчас бокал для себя.

— Ешь, пока варенье окончательно не застыло, — граф поставил передо мной дымящуюся чашку с густой пенкой и опустился на стул напротив, крепко сжимая пальцами ножку бокала. — Время позднее, юная леди. Я уже было подумал, что вы оба меня бросили, и приготовился написать клубничным вареньем на блинах обиженные рожицы.

— Где Лоран? — спросила я, так и не донеся отрезанный кусочек до рта.

— Я бы и сам хотел это знать, — в голосе графа не было больше насмешки, он был сухой и даже немного злой. — Вы оба ушли до моего возвращения, иначе я бы ни одного из вас не выпустил из дома. Мой сын в злости способен выкинуть какую-то глупость, а ты уже умудрилась поверить сказкам своего бывшего… Прости, я не сумею, кажется, подобрать верное слово по-английски, чтобы не обидеть тебя. А я больше не желаю видеть твои слёзы. Если они попадут в тарелку, то испортят варенье.

— У меня глаза болели, — призналась я и использовала прошедшее время, потому что прежняя резь мгновение назад исчезла явно не без усилий со стороны графа. — Я забыла солнцезащитные очки и еле доехала до дома.

— Driving Under Influence, — произнёс граф медленно, и я даже дёрнулась от того, как противно в его устах прозвучали эти три слова, будто нечто чужеродное. — Тебя не пугает данное нарушение? Разве взрослая женщина садится за руль после наркотиков? Или для тебя это стало нормой?

Я промолчала, чувствуя во рту непростительный желчный ком, который поспешила заесть блином с вареньем. Граф должно быть не пожалел и коньяка при жарке блинов, будто сейчас был Mardi Gras.

— Quel dommage! (Какая жалость! (франц.) — протянул граф, вновь пряча лицо за стеклом бокала.

И тут я поняла, что очередное французское восклицание не нарушило целостности его речи, и тогда из моего рта непроизвольно вылетело:

— Si jʼy attache de lʼimportance? Oui. Alors. Je suis bien contente d’être revenue tôt de chez Cliff. (Понимала ли я, что делаю? Да. И все же… Я счастлива, что сумела вернуться от Клифа так рано (франц.)

И тут я осеклась и, не в силах сдержать удивления, выругалась к собственному удивлению по-русски. Но выражения моего лица оказалось достаточно для того, чтобы графу не потребовалось перевода. Он лишь улыбнулся и поставил на стол пустой бокал.

— Ты же хотела вспомнить французский, и раз мой сын отказывался говорить с тобой на родном языке, то я… — граф на мгновение прикрыл рот руками, будто провинившийся ребёнок. — Я выполняю все просьбы и сдерживаю все данные мной обещания… А в ответ, — теперь он театрально прикрыл глаза. — В ответ я жду благодарность.

Я с такой силой сжала пальцами вилку, что была уверена, что та погнётся. Граф продолжал улыбаться с закрытыми глазами, и мне пришлось кашлянуть. Тогда он открыл глаза и обиженно вздохнул, а я поняла, что на этом мой ужин завершён, потому что теперь я вряд ли сумею проглотить даже половину блина.

— Спасибо, — сказала я тихо по-французски, хотя всем сердцем желала перейти на английский.

— И всё?

Граф поставил локти на стол и опустил подбородок на сцепленные холеные пальцы, безжалостно сокращая между нами расстояние.

— Спасибо, — решила я повторить свою благодарность по-русски, и у меня это получилось

— Not enough, my fair lady (Этого недостаточно, моя прекрасная леди (анг.), — произнёс граф с наигранным акцентом, всё ближе и ближе приближая ко мне бледное лицо.

— Я не собираюсь вас целовать!