Ночная духота (СИ)

Наверное, в тот момент я думала ещё о чём-то, но вряд ли мою голову тогда посетила хоть одна мысль о бегстве, и не потому, что оно было обречено на провал, а потому что мне не хотелось никуда бежать. Я устала бороться, зная, что всё предрешено. Попытки противостоять воле вампира походили на капризы повзрослевшего ребёнка, который уже понимает их бесполезность, но скандалит по инерции.

— Не надо, прошу вас…

Я ни о чём не просила, потому что понимала, что графу вовсе не нужен аттракцион для того, чтобы я упала к нему в объятья, я просто не могла больше молчать. Я едва стояла на ногах, зависнув подле графа как в магнитном поле, не отдаляясь и не приближаясь к нему ни на дюйм. Нотки мольбы походили на мышиный писк, и мышь замолчала и ухватилась за горячее запястье, словно могла оттащить вампира от турникета. Это была странная ненужная никому игра — низкая и жестокая, сдобренная долгожданной улыбкой победителя.

— Я хочу пойти на этот аттракцион по той самой причине, по которой ты не хочешь туда идти, — усмехнулся Антуан дю Сенг.

К чему были сказаны эти слова? Я уже полностью поверила в правоту суждений Клифа, пусть он и не сказал напрямик, что граф вычеркнул его из моей души, чтобы заполнить её собой. Низко отбирать игрушку у ребёнка, которым мне сейчас виделся Клиф, но ещё подлее мучить жертву. Так чем же вы отличаетесь от своего сына, каким он был тогда, когда воплощал в жизнь зверские фантазии? Останься в вас хоть на грамм жалости, вы бы прекратили весь этот фарс прямо сейчас, если и не убив, то хотя бы лишив возможности здраво оценивать происходящее. Но вы садист, и моей агонии длиться до среды. Вы будете пассировать меня в масле страха долго, чтобы моя кровь могла удовлетворить ваш изысканный вкус.

Из-за болезненного ощущения на лице я поняла, что счастливо улыбаюсь. Или граф вновь управлял моим телом, медленно превращая в мазохиста. Я залезла в машинку будто на электрический стул, и граф с улыбкой опустил раму. В последней попытке самосохранения я вжалась в железный бортик, прекрасно понимая, что на первом же круге центробежная сила швырнёт меня в объятья вампира, чтобы я ощутила теплоту всего его тела.

Бешено вращающаяся по кругу карусель не давала возможности отстраниться хотя бы на дюйм. Мне хотелось заплакать, но, похоже, я выплакала все свои слёзы в машине и теперь безмолвно принимала в тело сжигающий дотла огонь. Голова безвольно откинулась на плечо мучителя, и я с ужасом осознала, что не хочу, чтобы бег по кругу заканчивался, и даже разрыдалась, когда скрежет полозьев сообщил о конце одурманивающего танца. Откинувшая вверх рама выпустила меня из плена машинки, но из вампирского плена выхода уже не было.

Голова кружилась, ноги вело в сторону, но заботливая тёплая рука поддерживала меня за талию, задирая кофту и щекоча живот острыми ногтями. Взгляд туманился, и веки закрывались, вырывая из подожжённого тела стон, сдержать который я не могла. Из последних сил я выбросила руку вперёд, чтобы схватиться за тонкий канат заграждения, натянутый между колышками. Тот полоснул по ладони острыми ворсинками, и лёгкая физическая боль оказалась ушатом холодной воды для моего закипевшего сознания. Значит, граф намеренно не подчиняет меня своей воле полностью. Как долго он желает, чтобы я сопротивлялась ему, и возможно ли прекратить эту игру назло вампиру? Теперь я хочу покорно вязнуть в трясине, даже не раскрывая рта. Хватит!

Мне необходима была передышка, чтобы понять, как перестать быть на людях влюблённым подростком. Как упросить графа сжалиться надо мной? Здание кинотеатра выросло будто из-под земли, и я рванула туда, оставив вампира на небольшом, но всё же расстоянии. Я заметила сломанное кресло, перетянутое лентой, и поспешила занять единственное место у прохода. Теперь у графа не было возможности дотянуться до меня. Я пристегнулась ремнём и облегчённо выдохнула, ловя последние минуты свободы, а возможно и жизни. Краем глаза я видела, что граф спокойно откинулся на спинку кресла и нацепил на нос трёхмерные очки, будто мы вообще не были с ним знакомы. Я уставилась на уже оживший экран, приготовившись к путешествию на Южный Полюс, и вдруг полностью забыла, кто я и подле кого нахожусь.

Я уже видела этот фильм прежде, но тогда трёхмерные фигуры пингвинов вызывали лишь непроизвольную улыбку, возвращавшую на миг в безмятежное детство, когда поездка с горки была целым событием. Однако в этот раз каждая новая встряска кресла, каждая меняющаяся на экране картинка безжалостно рвала связь с реальностью, и я полностью перевоплотилась в пингвина, радостно скользящего вниз по снежному склону прямо в воды Южного Океана. И вот моё сердце замерло на самом высоком взлёте кресла и вновь упало вниз, когда на меня двинулась страшная зубастая морда. Пальцы непроизвольно вцепились в подлокотник, когда пингвин стал пытаться найти спасение в глубине вод. Напрасно — смертельная пасть уже близко, и я из последних сил, уже без какой-либо надежды, перебирала в воде лапками. Вот она — снежная глыба, она совсем рядом — последний рывок, и ты спасён. Только друзья-пингвины смеются. Не может быть, не могло все это привидится… Ведь вот же, этот зубастый кожаный мешок — он здесь, в снегу, прямо рядом с нами и все ещё готов сожрать меня. Но я больше не бегу, а напротив делаю шаг вперёд, навстречу опасности — и я улыбаюсь чудовищу. Я не боюсь смерти, которую несут его клыки, я не боюсь его. И он отступает, огрызается, но уже не нападает, хотя и знает, что сила на его стороне, и я ничего не смогу сделать, чтобы защитить себя — только улыбаться в ответ. Улыбайся, смейся, и он уйдёт, потому что бесстрашная жертва невкусна, пресна без соуса, замешенного на слезах и страхе. Страхе неизбежного конца. И вот оно на экране — самое страшное слово — «конец».

Яркий свет, что это? Где я? Звук отстёгивающегося ремня, и передо мной холодная рука, в которую мёртвой хваткой вплетены мои пальцы. Я невольно дёрнулась, когда острые ногти стащили с меня очки и бросили в корзину. Я не попыталась освободить руку, потому что пол под ногами ходил ходуном — казалось, что ноги вообще не касались его. Будто в тумане я прошла длинный коридор до выхода из кинотеатра, и раскрасневшееся лицо обожгло ночным ветерком. Граф продолжал удерживать мою руку в своей. Только теперь уже не сжимал, а скользил пальцами по моим, и я чувствовала прикосновение ледяной рыбной чешуи.

— Улыбайся, смейся, и он уйдёт, потому что бесстрашная жертва невкусна, пресна без соуса, замешенного на слезах и страхе, — услышала я вновь, и в этот раз поняла, что это граф говорил со мной.

— Что? — переспросила я, опускаясь на скамейку.

— То, что я сказал, — граф сел рядом. — К сожалению, катарсис не убивает в человеке два первородных чувства — радости и страха, которые являются первоосновой для всех остальных чувств, потому при соответствующем умении Клиф сумеет вернуть тебя себе, как только что сделал я. Послушай, Катья. Я не могу предсказать его действия, но единственная твоя защита — это научиться не бояться. Если тебе вдруг становится страшно подле вампира, то ты смейся вместо того, чтобы плакать. Это единственно-возможный блок, но поставить его можешь лишь ты сама. Не жалей Клифа, не вспоминай ничего хорошего или грустного из своего прошлого. Думай лишь о том, что тебя смешило в нём. Нарисуй в голове на него карикатуру и воспринимай все его действия лишь через эту призму. Прости, — ледяные ладони парижанина легли на мои, и он качнул головой и горько усмехнулся: — Это всё, что я могу для тебя сделать.

Меня била дрожь, но я не вырывала рук из ледяного пожатия. Я пыталась вновь поверить в честность сидящего рядом вампира.

— Я доверяю вам, Антуан, — повторила я вновь фразу, с которой покинула дом Лорана, до конца так и не поверив, что не вру себе. — Я доверяю вам.

— Я постараюсь быть рядом, но не могу обещать помощь, потому что глупо верить в своё всесилие. И я в него не верю. Я пытался и не сумел помочь Лорану.

— А отчего вы помогаете мне? Оттого, что вам так не понравился Клиф?