Разбуди меня (СИ)

— Если честно, я был бы не против, — он вдруг хищно облизнулся.

Пелена в её глазах сменилась самым настоящим ужасом.

Проклятье! Да что она из себя строит? Чёрт с тем, что её никто не касался по-настоящему, но, блять, неужели на неё и не смотрели так? Ладно Уизли, он конченый болван, но Крам? Или хотя бы этот «мачо» Маклагген?

Но Гермиона была действительно напугана, и Тео решил сменить тактику.

Нет, тут что-то другое. Похоже, она боится не моих действий, а своей реакции на них.

Отлично. Её пугает то, что она не может передо мной устоять.

Ха.

Стараясь сохранять серьёзное выражение лица, он подал ей руку.

— Позвольте вас пригласить, мисс Грейнджер.

Гермиона сперва опешила, но, помня данное ему обещание и внутренне сетуя на излишнюю эмоциональность, вложила свою ладонь в его и согласно кивнула.

Его прикосновение вновь подействовало на неё, как разряд тока, но Гермиона постаралась ничем не выдать своего волнения. Она и так уже проиграла Нотту, что называется, по всем статьям, и от всей души желала избавить его от удовольствия видеть, как она нервничает рядом с ним.

Но вот зазвучала музыка, и Гермиона забыла обо всём на свете. Это была одна из её любимых композиций, песня американской певицы Тони Брэкстон под названием «Не разбивай моё сердце», но дело было даже не в песне.

Тео вдруг совершенно преобразился: уверенно держа Гермиону одной рукой чуть выше талии, другой он взял её ослабшую руку и переплёл свои пальцы с её. А потом повёл, вливаясь в ритм танца, кружа её по залу, искусно выполняя все необходимые элементы, но не позволяя себе никаких вольностей.

Теперь Гермиона поняла, что ни с Дином, ни с Виктором ей не танцевалось так легко. Ей казалось, что ноги двигаются сами, независимо от головы, которая в данный момент соображала весьма плохо. Она словно летела, растворяясь в руках Нотта, забыв о том, что здесь есть кто-то кроме них, полностью отдаваясь воле музыки и своего превосходного — она готова была это признать — кавалера. Её левая рука лежала на его плече, и Гермионе наконец выпал шанс на самом деле ощутить напряжение его мышц, почувствовать всю затаённую в нём силу. Внутренний голос прежней Гермионы Грейнджер подсказывал хозяйке, что она теряет последние остатки здравого смысла, но ей сейчас было всё равно — лишь бы не заканчивалась музыка. Песню Брэкстон сменила не менее известная в магловском мире композиция «Поцелуй розы», хит 1995 года, затем запела Селестина Уорлок, а Тео и не думал останавливаться. Он видел, что Гермиона расслабилась и перестала его бояться; более того, она вела себя так, будто начала даже ему доверять. Эта мысль опьянила его: он так хотел подчинить себе прежде всего её душу, и дорогого стоило ему, прошлогоднему стороннику Пожирателей смерти, заслужить доверие организатора ОД.

А Гермиона уже не чувствовала ни времени, ни пространства. Она лишь не отрываясь смотрела в его глаза, видя в них не привычную, полную высокомерия насмешку, а что-то иное, отдалённо напоминающее... нежность.

Осознав это, она почти вслух ахнула. Всё внутри неё перевернулось с ног на голову, и в эту же секунду, одновременно с последним аккордом, Нотт выполнил особенно глубокий наклон — так, что Гермиона почти лежала на его согнутой в локте руке. Его лицо оказалось так близко, что у неё перехватило дыхание, и, поддавшись какому-то незнакомому, но очень мощному порыву, она сомкнула ресницы и вся потянулась к нему, безмолвно прося поцелуя.

Тео среагировал мгновенно. Подняв Гермиону, он взял её за руку и быстро потащил за собой, прочь из Большого зала, где было слишком много любопытных глаз.

Конечно, ему невероятно хотелось, чтобы их видели все, особенно эти два остолопа, Томас и Крам. Но сейчас больше всего он хотел остаться с ней один на один.

Свернув за мраморную лестницу и пройдя ещё несколько шагов, Тео завёл Гермиону в боковую нишу в стене, скрытую от посторонних и слабо освещённую огнём из кубков, расставленных через равные промежутки по основному коридору.

У Гермионы голова шла кругом от всего происходящего; она была уже в полубессознательном состоянии, и её попытка оглядеться не увенчалась особым успехом, тем более что Нотт перекрыл ей все пути к отступлению.

— Так на чём мы остановились? — вкрадчиво произнёс он, поигрывая прядью её волос, выбившейся из причёски.

— Ты... кажется... собирался меня съесть, — выдохнула Гермиона, сходя с ума от его близости.

— Точно, — усмехнулся он, вплотную подходя к ней. Гермиона подняла на него затуманенные страстью глаза, и с минуту Тео смотрел в них не моргая, упиваясь своей долгожданной властью над непокорной гриффиндоркой.

Его рука скользнула вниз и коснулась её талии, скрытой под серебристой тканью. Это действие заставило Гермиону невольно вздрогнуть.

— Это так странно...

— Что именно?

— Я же гряз... — начала она, но Тео сделал ей жест молчать.

— Не произноси это слово. Я никогда не опускался до подобных оскорблений.

— Разве?..

— Да. Это слишком банально.

— Ладно, я скажу по-другому, — прошептала Гермиона, предпринимая последнюю попытку спасти себя, но при этом увязая всё глубже. — Я же маглорождённая волшебница, на которую вы, слизеринцы-чистокровки, никогда не посмотрите... Неужели ты не брезгуешь?

Тео ухмыльнулся.

— Я как-нибудь переживу это.

Он решительно притянул Гермиону к себе и дразняще коснулся её губ. Она, конечно, этого ждала и, обвив его шею, чтобы не потерять равновесие, с жаром ответила на его поцелуй.

Тео завёлся с пол-оборота, всё его тело буквально загорелось от желания, и он тихо зарычал, когда почувствовал полную взаимность находящейся в его объятьях девушки.

Его руки блуждали по её спине; он обнимал её всё крепче, едва контролируя себя. Пальцы Гермионы, как коготки довольной кошки, сжимали и царапали его плечи, а когда Тео легонько укусил её губу, она застонала в голос. В её голове творился самый настоящий хаос, одна мысль опережала другую, но всех их затмевала одна:

Боже, какое наслаждение!

Никогда и никто не целовал её так: Виктор был слишком мягок и ласков, а Рон — неопытен в этом вопросе, несмотря на обильную практику с Лавандой.

В поцелуе Нотта было столько властного, пленяющего огня, что именно здесь и сейчас, именно с ним Гермиона чувствовала себя поистине привлекательной, нужной, желанной... Её ноги подкосились, она почти повисла на его плечах, закрыв глаза, чувствуя только его губы — горячие, ненасытные, мечтая только об одном: лишь бы это никогда не заканчивалось...

Ещё несколько упоительных минут, и Тео невероятным усилием воли заставил себя отстраниться от Гермионы, понимая, что если не сделает этого прямо сейчас, то просто взорвётся. Этот накал был слишком сильным даже для него: сердце неистово стучало, всё тело била мелкая дрожь возбуждения, и он едва сдерживался, чтобы сию же секунду не сорвать с Гермионы её чёртово платье.

Она бессильно прислонилась к стене, ища опоры, и подняла на него затуманенный взгляд. Её волосы окончательно растрепались, губы чуть распухли, и в тишине пустого коридора было слышно её тяжёлое дыхание.

Тео, в свою очередь, тоже плохо отдавал себе отчёт в своих действиях, а тем более мыслях, уже не в силах отогнать одну из них, самую навязчивую — о том, что эти вздохи будут очень неплохо звучать во мраке его спальни. Он до боли сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладонь, и с трудом отвёл взгляд от вздымающейся груди Гермионы, от её манящих губ. Нужно было что-то делать, что-то говорить, иначе ему вот-вот сорвёт крышу...

— А ты неплохо целуешься, Грейнджер, — заметил он будто между делом, поправляя воротник своей рубашки. — Мне понравилось.

На миг Гермиона даже изменилась в лице.

— Ты так и будешь называть меня по фамилии?!

— Пока да. Моё обращение по имени ещё нужно заслужить.

— Ты... — Гермиона не находила слов, — ты просто невыносим!

— Я знаю, — самодовольно отозвался Тео. — А ещё я знаю, что ты от меня без ума.