Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

Ветер свистел в ушах и в голове, разбивался звеневшими осколками о каждый миллиметр омертвевшего от боли и горя тела. Я бежала, не разбирая дороги, куда судьба заведет. Главным для меня сейчас было не останавливаться. Ни при каких обстоятельствах. Я не желала, чтобы меня догнали. Затормозила я только спустя бесконечное количество минут, оказавшись в какой-то деревне. Ноги уже просто отказывались нести вперед, и я медленно двинулась человеческим шагом вперед по тропинке.

Люди выглядывали из окон. Никто не боялся меня. Все пытались приветливо улыбаться и кланяться. Я прибыла в страну непуганых идиотов. В Васерию. Здесь на любого вампира накладывалось вето охоты, но мне это не помешало, однако, покончить с Гейл, пусть это и было у нас дома. Господи. Лучше бы он водил домой и трахал этих девочек, чем-то, что произошло… Сейчас бы я смирилась с чем угодно, лишь бы чудо случилось, и он вернулся. В чем-то моя дочь все-таки была права. Надо любить любимых и быть с ними рядом при жизни, а не рыдать после смерти, что принципы мешали принимать тех, кого любишь, безусловно. Эта проклятая деревня причиняла мне боль постоянно. Она символизировала собой все беды моей жизни. Здесь мы с мужем гуляли вдвоем, разбрасывая золотые монеты. Я была в белых кружевах. Я была счастлива, как никогда до этого в жизни. А сейчас я иду по этой тропинке одна в черном траурном крепе с вуалью на лице, заполоненная скорбью, разлившейся по венам. Это невыносимо вспоминать счастливые моменты, и видеть, что место совсем не изменилось, а тебя жизнь изломала настолько, что ты даже вдохнуть без боли не можешь. Затем шлюха Гейл в моей постели родом из Васерии. И, наконец, финальный аккорд — крестьянский быт с Джорджем Ласлоу. Тоже здесь. Попытка обрести новую жизнь, ложное счастье. А потом я потеряла Его из-за беспечности, малодушия и желания сохранить рассудок здравым, сбежать от пороков и демонов Владислава… Его имя тупым ножом полоснуло по венам. Не вскрыло, но и покоя не оставило со мной, рисуя на легких и внутренних органах чувство дальнейшей жизни, в которой его не будет…

Васерия стала столь мощным напоминаем о всех моих бедах, что внезапно захотелось поднести зажженную спичку и с презрением кинуть ее в чей-нибудь дом. Чтобы огонь пошел от крыши к крыше… Слышать крики умирающих и радоваться. Безумно радоваться, что не одна я в жизни потеряла центр мироздания, любимого, хозяина, наставника и отца, мужа, отца моих детей, а и горят семьи. Женщины, дети, чьи-то родственники… Горит весь мир, агонизируя.

Он говорил не бояться его потерять. Внушал, что удержит меня над бездной и никогда не оставит. Но теперь он упокоен. Уже, наверняка, похороны окончились, и он в земле. Сукин сын. Зачем давал обещание, которое не смог сдержать?

— Лора, Лорели, прекрати себя терзать. Это не ты, это скорбь.

Вот, пожалуйста, идет рядом, будто ничего и не случилось. Протягивает руку в мою сторону, по которой я бью изо всех сил. — Оставь меня! Оставь! Гребаная кучка бестелесного призрака. Я ненавижу тебя! Хватит прикидываться им! И ненавижу его. Обещал быть рядом вечно, а ушел, будто бы слово сказано не для того, чтобы его держать. Предатели…

Я нервно толкнула первую попавшуюся дверь и вошла. Жилище было довольно скромным. Даже более, чем родной дом Ласлоу. По-хорошему, так в нем не было ничего, кроме одной грубо сколоченной лежанки. На ней сидела девушка лет семнадцати с ребенком. Младенец сладко спал, а рыжая веснушчатая мать уставилась тем временем на меня во все глаза. Я видела эту девочку. Я знала ее. Но откуда?..

— Как тебя зовут? — Глухо и безжизненно обратилась я к ней.

— Арина, Ваше Величество. — Опешила она. — Вы очень помогли нашей семье, когда принесли те золотые монеты. Помните, я танцевала, ловя их из Ваших рук?

— Верно. Прости. Плохо с памятью на лица в последнее время. — Я оперлась спиной на дверь, тяжело выдыхая и снимая рукой в черной перчатке черную вуаль с почерневшего от боли лица. Глаза, действительно, выделялись издалека черными ореолами, словно я глотала яд неделями подряд. Я отбросила шляпу с сеткой в угол дома, и черные локоны рассыпались по плечам, по черному крепу моего платья. Все было монохромным и черным. Никакой капельки света. И это, еще называется, умер самый черный человек этого мира. Я его даже сравнивала с поэтическим образом портившего жизнь и ломавшего судьбу Черного человека, но дело было лишь в том, что он портил все на своем пути не потому что имел дурную карму образа, с которым я его сравнивала. Просто он был бесконечно фатальным. А живя рядом с фатальными людьми и не успеваешь уследить, как быстро тебя зашвыривает на дно и размазывает. У сильных людей всегда жестокая судьба и плохой характер. Как и наклонности; — весьма дурные…

— Что-то случилось, Ваше Величество? — Тревожно спросила Арина, окидывая взглядом мой траурный наряд, и, не будучи дурой, складывая дважды два и понимая, что к чему.

— Мой муж умер. Нет у тебя больше короля, Арина.

— Мне жаль. — Помолчав, прокомментировала мою реплику девушка, качая младенца на руках. Искренности в ее глазах я не увидела. Конечно, как и все люди. Радуются только, когда подаешь, а когда просто так — как и все остальные, желают той же самой смерти созданиям ночи.

— Приходи ко мне. Я жду тебя. Я ждал тебя несколько веков… — Голова начинала медленно и верно раскалываться. Его голос прорезался в сознание, прокладывая себе путь острыми колюще-режущими по моей голове предметами. Каждая фраза, адресованная мне… Я была абсолютно бесконтрольна… Войдя в мое сознание единожды, он меня уничтожил навсегда…

— Я не знаю, как жить дальше. Я не умею… Когда мы были вместе, и все еще было зыбко, но идеально, я не просила у него ничего. Ни сокровищ, ни украшений, ни богатств, ни роскоши, ни иных благ. Я лишь хотела, чтобы это длилось вечно, чтобы мы никогда не расставались. Я даже не просила его любить меня, хотя была благодарна за любовь. Мне было достаточно того, чтобы он позволял себя любить и быть рядом… — Слезы стекали по моим щекам, и мне было плевать на то, что скажет или подумает Арина по этому поводу. Было плевать, честно говоря, уже на все.

— Это пройдет, Ваше Величество. Поверьте моему опыту. Может, я и мало пожила, но у меня есть ребенок от любимого человека, а сейчас в мою жизнь входит другой любимый человек. Возможно любить двоих и даже больше, Ваше Величество. Вы еще найдете свое счастье. И почувствуете свободу в груди. Как вся боль уходит, отпускает во имя будущего.

Я рассмеялась, держась за голову.

— Серьезно? Двоих? Издеваешься? Или это такой способ прикрыть приключенческие похождения своей вагины, называя любовью каждое свое желание поиметь нового мужика? Ну-ка, скажи мне, милая. — Оказавшись рядом с девушкой так быстро, что она даже вздрогнуть не успела, я сдавила в руке ее горло, подняв над собой, и установила глазной контакт, проводя линии связи с ее подсознанием. Одновременно с этим непроизвольно увеличились мои клыки и стали видны из-под верхней губы, а мир от накатывавшего на меня бешенства начал алеть, лиловеть, багроветь и заплывать всеми мне известными оттенками красного. — И не смей врать. Почему тебя бросил отец ребенка?

Взгляд девушки стал стеклянным. Она подчинилась моей воле и бесцветно ответила. — Он бросил меня, потому что застал в постели со своим лучшим другом. Но у нас с этим его другом все хорошо. Мы скоро поженимся.

— Нет, солнышко. Не поженитесь. Шлюха! — Я швырнула обмякшее в моих руках тело безвольной Арины под единственное, что было в этом доме, кроме лежанки. Под образа. — Вот о чем я и говорю. Мне с вами, раздвигающими ноги направо-налево, даже не о чем говорить. Умной такой себя считаешь, да? Жизнь познала? Несколько членов в себе ты познала, вселенская тупость. Когда-то муж мне сказал, что проблема людей нашего мира в том, что они потеряли веру и забыли кого нужно бояться. Но я вот смотрю на тебя и понимаю одно. Как бы тошно мне ни было от религии, как бы глубоко я ни презирала все с ней связанное, я вижу, что это люди здесь потеряли веру и забыли все святое, что есть изначально в человеке. Дружба, любовь, верность и преданность — непреложные чувства. Я лучше умру от скорби и боли десятки раз, чем предам его, чем забуду каждый взгляд его, каждую улыбку. Я лучше пройду смертные муки агонии, чем откажусь от избранного моим сердцем мужчины, каким бы порочным он ни был порой. Я лучше умру с ним вместе, чем буду счастлива с другим. Если любишь по-настоящему, не пройдет. Но откуда тебе знать это, если ты трахалась на глазах отца своего ребенка с его другом, тварь? Крестьянская шалава решила поучить меня, как справляться с болью. И смех, и грех. Я пыталась начать новую жизнь! И, знаешь, не вышло как-то. Я не могу даже чужое прикосновение выносить. Я ощущаю физическую боль и измену от одного тактильного контакта. Что уж о большем говорить?