Орлиное гнездо (СИ)

- Ложись, - глуховатым голосом пригласил Корнел, отодвинувшись на свою половину кровати.

- Нет, - с трудом ответила Иоана. – Я, кажется, больна… С отца перекинулось: лучше мне не подходить к тебе…

- Понятно, - сказал Корнел.

Ей показалось, что голос его пронизан ненавистью. Но больше Иоана объясняться с мужем не стала: она попросту не имела на это права.

- Я постелю себе на полу, - сказал супруг; и Иоана поняла, что он уже не лежит, а стоит перед ней. Подняв голову, Иоана взглянула в лицо Корнелу: они не зажигали огня, и она не видела выражения глаз мужа. Только широкие плечи, только львиную гриву: то, что роднило его с ненавистным господарем.

- Ложись в кровать: я не трону тебя! – сказал Корнел. Он стоял, скрестив руки на груди.

Иоана поднялась с колен и, ничего не говоря, забралась в постель. Она улеглась на простыни, переложенные душистыми травами, на подушки, набитые гусиным пухом: ее собственной рукой! Это был ее дом, ее маленькое княжество!

Иоана хотела уже заснуть, не утруждая себя дальнейшими объяснениями, как вдруг Корнел заговорил: медленно, с усилием, точно человек с раздавленной копытами грудью.

- Давно это длится?

Иоана повернулась к нему, чтобы посмотреть в глаза, хотя это было необыкновенно трудно. Муж лежал на полу, на траченной молью медвежьей шкуре, как простой человек какого-нибудь знатного боярина, - и готовился принять покаяние своей госпожи, приподнявшись на локте.

- Я не изменяла тебе, Корнел, и никогда не могла бы! – сухим шепотом ответила она. – Ты знаешь это: стыдно тебе!

- Стыдно… мне очень стыдно, - прошептал Корнел, опустив глаза и водя рукой по своему солдатскому ложу. – Я знаю, какая ты честная жена! Я виноват!

Иоана привстала, стиснув в кулаке простыни, - готовая наброситься на мужа, который еще и измывался над ней:

- Да как ты можешь!..

- Спи!.. – приказал он яростным шепотом, хватив кулаком по шкуре.

Упал на постель и отвернулся от Иоаны совсем: Корнел остался неподвижен, точно сраженный насмерть ратник.

Иоана медленно, стараясь не потревожить тишины, в которой повисла дюжина страшных вопросов, отползла от мужа на другой край супружеского ложа и накрылась до подбородка шерстяным одеялом. Ей следовало уснуть: сын и весь дом нуждались в здоровой и бодрой матери и хозяйке.

Устраиваясь поудобней, Иоана подумала, что скоро великий пост: посты ее муж всегда соблюдал строго.

А потом подумала, как хотела бы сейчас лежать в объятиях Корнела. Чтобы он утешал ее и дарил свою любовь. Рывком перевернувшись на другой бок, Иоана увидела перед собой лицо Белы Андраши, боярина Данешти и ставленника венгерского короля, – и подумала, как хотела бы, чтобы он утешал ее и дарил свою любовь. “Почему нельзя выйти за двоих сразу – а то и побольше?” - подумала Иоана. Рассмеялась сама себе, на миг ощутив себя сумасшедшей и свободной, как самка, которая ни у кого не спрашивает, кому принадлежать.

А потом у нее разболелось горло, и Иоана ощутила ненависть к руке, изувечившей ее: ведь Корнел был в своем полном праве!

Супруги заснули рядом – и бесконечно далеко один от другого, любя друг друга и ненавидя. Нет, не одна любовь правила миром: правила им и ненависть! И только вместе эти две великие страсти созидали бытие!

Иоане не пришлось притворяться долее, чтобы отвергать мужа, как и дожидаться поста, - Корнел сам не притрагивался к ней. А всего через несколько дней валашский рыцарь получил повеление короля Корвина: его величество отсылал Корнела из дому, в поход против турок. Из этого дальнего похода надежды вернуться было куда меньше, чем из прежних, против раздобревшего в покое венгерского аристократства.

Корнел нимало не удивился, получив такой приказ.

- Матвей рассчитывает, что я не вернусь, - спокойно сказал он. – Но я вернусь!

Корнел посмотрел в глаза Иоане, с которой был вместе в комнате, - потом рассмеялся ледяным смехом и пообещал ей:

- Я непременно вернусь, жена моя!

Иоана не смогла ничего ответить. Она вдруг увидела седину в густых, пышных волосах мужа, которые так любила, - и заплакала, опустив голову. Корнел больше ничего не сказал ей и стремительно вышел.

Иоана услышала яростные вскрики, доносящиеся со двора, - и, бросившись к окну, увидела, как муж на морозе, обнаженный по пояс, гикая, прыгая и увертываясь, с небывалою ненавистью и проворством рубит подвешенного на цепях деревянного болвана, на котором упражнялся с мечом.

========== Глава 44 ==========

Корнел собирался в путь так же сосредоточенно и спокойно, как во все прежние свои походы: и быстро, по-солдатски. Седельные сумки он складывал один, не допуская до этого жену.

Малыш Раду был уже довольно велик для того, чтобы понимать, что происходит, - и Иоана подвела его к отцу: чтобы тот поцеловал, благословил его на прощанье.

Корнел, уже одетый в свои черные доспехи, с улыбкой опустился на колени перед сынишкой, поцеловал его и перекрестил, прижав к сердцу; а Иоана стояла поодаль - и думала, что недостойна этого человека, что все они, вся семья знатных изветников* недостойна его…

Черный валашский рыцарь поднялся, громыхнув своими стальными сочленениями, и, тяжело ступая, подошел к жене. Иоана, одетая по-праздничному, держала в руках его шлем, похожий на снятую с плеч голову.

Корнел взял ее за подбородок латной перчаткой и заставил посмотреть себе в глаза. Иоана плакала не таясь. Увидев ее слезы, он улыбнулся так печально и нежно, что у нее едва не разорвалось сердце.

- Нельзя… Нельзя иметь две храмины для своей души, - прошептал Корнел. Только они двое сейчас слышали друг друга: и Иоана почувствовала, пронзительно, окончательно, что отзвучала и навеки смолкла мелодия их сердец, та мелодия, которая для нее никогда и ни с кем больше не повторится.

Она с рыданием припала к груди мужа; а тот поцеловал ее волосы.

- Я вижу у тебя седину, - вдруг сказал Корнел.

И Иоана вскрикнула от боли: железные пальцы резко захватили и вырвали несколько волосков с ее макушки. – Тебе рано седеть! – сказал Корнел, уже не глядя на испуганную жену.

Он оставил Иоану и подошел к своему застоявшемуся вороному коню, который приветственно заржал: этот могучий боевой конь, с грудью, защищенной кожаным чехлом со стальными пластинами, в стальном наголовнике, казался сейчас вместе со своим хозяином пришельцем из иного мира - мира, в котором не было места женщинам. Женские души могли только проливаться на этих латников освежительным дождем, в жаркие дни, - или травою расстилаться под копытами их коней, чтобы те могли вволю попастись на них после боя…

Иоана подала мужу шлем, и Корнел взял его: в последний раз жена увидела его человеческое лицо. Потом шлем покрыл львиную голову, рыцарь застегнул ремни под подбородком и опустил забрало. Сейчас не было нужды в таких предосторожностях: опущенное забрало могло только помешать видеть… не этого ли воин и хотел?

Корнел, не говоря больше ни слова, повернул коня; боевой скакун взрыхлил копытами землю, встал на дыбы, и на спине всадника ярко высверкнула в лучах солнца белая прядь, вьющаяся, как змея, готовящаяся ужалить, в темных волосах.

Корнел дал шпоры и выехал со двора.

Иоана осталась стоять, как прикованная, на том же месте, где муж покинул ее, и пелена слез застилала ее взор.

- Нельзя иметь две храмины для души, - прошептала она слова, которыми с нею простился бывший господин и возлюбленный. Отец, уже вставший с постели и достаточно окрепший, чтобы проводить зятя, услышал Иоану и подошел к ней, положив руку на плечо.

- Нельзя, так он сказал?

Иоана поглядела Раду в глаза – грустная усмешка появилась и пропала в бороде боярина. Сколько таких храмин для души имел сам Корнел?

На третий день после отъезда хозяина Иоана получила столь долгожданное письмо.