Время между нами

Чувствую, как к горлу подступают слезы, невероятным усилием сдерживаю их и направляюсь туда, откуда пришла. Больше идти мне некуда, поэтому снова бегу к дому Мэгги, единственного человека, который может знать, где он. Или хотя бы где его машина.

Снова пробегаю этот квартал, мимо тех же самых домов и машин, мимо которых пробегала всего минуту назад. Когда замечаю дорожный указатель с надписью «Гринвуд», перехожу на шаг, и вот тут вижу, как навстречу мне едет джип Беннетта. Мигает правый поворотник, машина поворачивает и скрывается из вида.

Забегаю за угол и наблюдаю, как машина заезжает на подъездную дорожку. Он дома. Чувствую, что бегу намного быстрее, словно кто-то включил другую передачу, не знала, что у меня еще столько сил. Мне достаточно было знать, что он дома.

— Беннетт! — кричу я, ударяю ладонью по заднему стеклу машины и бегу к водительской двери. — Беннетт!

Дверь медленно открывается, и из машины аккуратно выходит Мэгги.

— Боюсь, что это не так. — Отвечает она мягким голосом. Не даю Мэгги пройти, потому что пытаюсь заглянуть за нее, на заднее сидение. Там пусто.

— Где он? Мэгги, где Беннетт?

Она закрывает за собой дверь, и я больше не могу заглянуть внутрь салона. Ее седые волосы блестят в солнечном свете, лицо бледное, а глаза – так похожие на глаза Беннетта – внимательно исследуют меня, как будто пытаются что-то отыскать на моем лице.

— Ты и правда не знаешь, где он? — спрашивает она.

Я отрицательно качаю головой, хотя, конечно же, это не совсем правда. Я знаю, где он. Но сказать ей об этом не могу, она все равно мне не поверит.

Мэгги обнимает меня за плечи и ведет к крыльцу.

— Входи. Давай поговорим. — На трясущихся ногах поднимаюсь вслед за ней по ступенькам и вхожу в дом, жду, когда она повесит свое пальто и сумку. Следую за ней на кухню, и в неловком молчании наблюдаю, как она достает две чашки из буфета и наполняет чайник водой.

Она оборачивается, замечает, что я стою, прислонившись к дверному косяку, нервничая и волнуясь.

— Расслабься и присаживайся. — Мэгги указывает мне на кухонный стол и возвращается к чайным пакетикам. Я сажусь.

Нужно придумать, что сказать ей, но вместо этого зачем-то просто начинаю разглядывать кухню – белый буфет, черную гранитную стойку, цветочную вазу на подоконнике. Мои глаза останавливаются на витражном стекле с горным пейзажем, прикрепленном к кухонному окну присоской и крючком, слежу, как луч солнечного света, пробиваясь через цветное стекло, превращается в оранжевые, голубые и зеленые лучи, проходящие через всю комнату и отражающиеся на белом кухонном столе.

— Это сделала моя дочь в старшей школе, — произносит Мэгги с другой стороны комнаты. Она продолжает, не давая мне времени, чтобы ответить, но это и хорошо, потому что я все равно не знаю, что сказать:

— Мне нравится, когда свет проходит через это стекло. Цвета такие, что аж дух захватывает.

Она ставит передо мной чашку чая, и голубой луч света тут же опускается на нее.

— Я только что из полиции, — продолжает Мэгги, присаживаясь. — Они нашли машину Беннетта пустой на парковке вчера вечером. Сработала сигнализация, и кто-то из соседей позвонил, пожаловался.

Она подносит чашку ко рту и делает глоток.

— В самом деле?

Мэгги с подозрением смотрит на меня поверх чашки.

— А разве вы вчера вечером не были вместе?

Протягиваю руку за чаем, но мои руки трясутся так сильно, что предпочитаю просто придвинуть блюдце поближе к себе.

— Да, мы были вместе. Сходили в кино с друзьями. На обратном пути остановились на этой парковке, — тут я смотрю на нее, — но мы поругались, и я пошла домой, с тех пор я его не видела.

Мне самой эта речь кажется слишком отрепетированной, но я надеюсь, что в ней достаточно деталей, чтобы не вызвать подозрения у Мэгги.

— И ты не знаешь, куда он пошел?

Отрицательно мотаю головой, и это снова ложь. Я знаю, куда он делся, но она мне не поверит.

— Что ж, я совсем не обязана следить за студентом Северо-Западного университета, который просто снимает у меня комнату. Зачем мне все эти неприятности из-за совершенно незнакомого мне человека, верно? — В ее голосе чувствуется какая-то горечь и бравада одновременно, которые лишь подтверждают то, что я и так знаю – она переживает из-за Беннетта. Прячу руки под стол и сильно стискиваю их, чтобы унять дрожь.

— Самое интересное то, что полиция позвонила

мне

, когда нашла его машину. — Морщины на ее лице становятся еще более глубокими от беспокойства и растерянности. — А знаешь, почему они именно мне позвонили?

Я ей отвечаю:

— Нет.

— Ну, во-первых, потому что машина зарегистрирована на меня. А во-вторых, потому что согласно данным Академии Уэстлейк — где он учится в старшей школе — я – его бабушка.

Она медленно делает еще один глоток из чашки и кладет локти на стол.

— Полагаю, ты знаешь, что я была в полной уверенности, что он – студент Университета. И полагаю, ты знаешь, что я, на самом деле, не его бабушка.

Еще раз подношу чашку к губам, но не могу даже сделать глоток - чай еще слишком горячий. Поэтому ставлю чашку обратно на блюдце.

Мэгги делает очередной большой глоток чая, ее, видимо, температура не смущает.

— Не знаешь, зачем он соврал обо мне, Анна?

Будь спокойной. Дыши. Сделай глоток обжигающего чая.

— Зачем он указал меня, как свою бабушку?

Так и хочется сказать ей «Потому что так оно и есть», и убежать от всех событий последних трех месяцев, начиная с момента, как Беннетт появился в городе. Но я не могу рассказать ей, что тот мальчик, чье фото висит у нее над камином, и тот, что снимает у нее комнату – это один и тот же человек.

— Я не знаю, Мэгги. — Выражение ее лица не меняется.

— Я не знаю. — Повторяю я, словно от этого они могут стать правдой.

Она смотрит на меня такими глазами, что мой желудок невольно начинает сжиматься. Потом она тяжело вздыхает.

— Я и правда, не знаю, что делать. Полиция хочет, чтобы через двадцать четыре часа я заявила о пропаже. Анна, если ты что-нибудь знаешь, то должна рассказать мне. Пожалуйста.

Заглядываю в свою чашку и, наконец-то, делаю глоток.

— Этот мальчик жил в моем доме, и все время врал мне. Он мне нравился, но получается, что я совсем не знала его. Никогда не знала. — Мэгги смотрит мне прямо в глаза. — Но что-то подсказывает мне, что ты знаешь.

Тут она права. Я знаю. И прямо сейчас, мне очень хочется рассказать ей все. Потому что я устала быть одной, кто все знает. Но еще больше, потому что я хочу, чтобы он снова начал ей нравится. И он бы непременно понравился, если бы она узнала, кто он и что сделал для нее.

Очень хочу рассказать ей, что через четыре года ей диагностируют болезнь Альцгеймера. До 2000 года ухудшение будет постепенным, но потом оно начнет прогрессировать и больше не замедлится. К 2001 году она станет забывать все больше, и не только мелкие детали или грустные события. Она будет забывать оплатить счета, где находится ее дом, будет забывать рассказать кому-нибудь все, что нужно, чтобы успели помочь, пока не стало слишком поздно. К 2002 году она уже не сможет сама о себе заботиться. Она забудет свою семью. Ее дочь, мама Беннетта, будет далеко и не сумеет ей помочь. А когда Беннетту будет восемь лет, она умрет.

Но спустя пять лет Беннетт начнет возвращаться в 1995 год. В 1996, в 2000, в 2003. Со временем начнет приводить с собой Брук. Вдвоем они постучат в дверь Мэгги, притворившись студентами, собирающими пожертвования, просто для того, чтобы услышать ее голос. А когда она уже серьезно заболеет, будут появляться у нее ночью, чтобы убраться на кухне и оплатить счета. Когда она будет днем уходить на прием к врачу, Беннетт будет косить лужайку, а Брук будет высаживать цветы. Они будут оставлять наличные в разных укромных уголках ее дома, и хотя они знают, что эти находки будут смущать ее, тем не менее, главное, что она их найдет. И в итоге, Беннетт все-таки посвятит Мэгги в свой секрет. Пусть даже через минуту она его уже и не вспомнит, но зато она умрет, зная, что последние ее годы были другими – вот такой подарок сделал ей Беннетт.