Игра на двоих (СИ)

***

Я не сразу понимаю замысел Эрики. Только когда она вплотную подходит ко мне и касается рукой моего лица, в голове мелькает мысль о том, что не я один чувствую, как быстро истекает наше время. В следующую секунду сознание затуманивается. Последнее, что удается увидеть, - потемневший взгляд девушки. Когда она касается моих губ, по телу пробегает электрический разряд. Этого, казалось бы, невинного прикосновения вполне достаточно для того, чтобы лишить меня чувства реальности. Я теряю над собой контроль: единственное желание, владеющее мной сейчас, - прижать девчонку к себе и ответить на ее поцелуй. Разум уступает место чувствам: не важно, насколько велико расстояние, разделяющее нас, и что случится дальше. Важно лишь это мгновение. Важно лишь то, что она со мной.

И все же я не успеваю: Эрика отстраняется слишком быстро. Неосознанно тянусь за ней, но она отступает на шаг. Ее задумчивый взгляд моментально приводит меня в чувство. Я остаюсь наедине со своими мыслями. У меня есть несколько минут, чтобы привести их в порядок, насколько это вообще возможно после того, что случилось. Откинувшись на стену, закрываю глаза. Передо мной мелькают воспоминания о событиях последней недели.

Радость от встречи в планолете длится недолго: Эрику покидают силы, и она теряет сознание. Я едва успеваю подхватить ее на руки. В ту же секунду дверь распахивается, и в нижний отсек планолета врываются врачи. Оттеснив меня в сторону, они опускают девчонку на пол и, сняв с нее ветровку, обрабатывают многочисленные раны и пытаются привести ее в чувство. Вскоре им это удается: Эрика приоткрывает глаза. Я бросаюсь к ней, но меня отталкивают, а моей подопечной вводят какое-то лекарство.

- Что это? - резко спрашиваю я у одного из врачей.

- Снотворное, - устало отвечает тот. - Девушка потеряла много крови, организм истощен. Ей нужно продержаться до прибытия в Центр: там мы о ней позаботимся. Лекарство поможет сохранить остатки сил.

Они хотят унести ее в другой отсек, но я становлюсь у них на пути.

- Девочка останется здесь, я присмотрю за ней.

Пожав плечами, врачи уходят. Внезапно промелькнувшая мысль внушает ужас. Резко вскочив, я хватаю одного из медиков за плечо и грубо прижимаю к стене.

- Не смейте давать ей морфлинг, понятно?! Все, что угодно - снотворное, успокаивающий сироп, но не наркотик! Передайте остальным: если увижу, что ей вводят морфлинг - от вашей больницы и камня на камне не останется! Вам ясно?

Пожилой мужчина испуганно отстраняется и, пробормотав «Сумасшедший!», скрывается в другом отсеке. Не имеет значения, что он обо мне думает. Я видел, что морфлинг делает с людьми. Считается, что этот препарат снимает боль, как физическую, так и душевную, но это не так. Наркотик затягивает своих жертв в мир фантазий, иногда прекрасных, иногда ужасных; даже пожелав вернуться в реальность, человек уже не в силах отказаться от мира иллюзий. Мне приходилось видеть, что случается с победителями, подсевшими на морфлинг. Не скажу, что осуждаю их - в конце концов, каждый сам выбирает наиболее подходящий для себя способ забыться, уйти от реальности - но моя подопечная не должна повторить их судьбу.

Я устраиваюсь на полу, рядом с Эрикой, и беру ее за руку. Меня охватывает страх: что, если она умрет? «Не смей!», - мои мысли путаются. - «После всего, что ты пережила на Арене, после твоих слов в ночь перед Играми, после возвращения… Ты не имеешь права умереть. Не имеешь права оставить меня!». Поднявшись на ноги, поворачиваюсь к стене и что есть силы ударяю кулаком по металлу. Ладонь пронзает острая боль, но она лишь помогает отвлечься от неприятных мыслей. Так я пытаюсь выплеснуть боль и страх. На протяжении всего полета я не спускаю с нее глаз, следя за ее ровным и глубоким дыханием и готовясь в любой момент позвать медиков.

Мы возвращаемся в Тренировочный Центр. Подняв девчонку на руки, выхожу на крышу здания. Пройдя по длинному узком коридору, мы спускаемся на нижние этажи, где располагается больница. Идущие рядом врачи показывают путь в операционную. В просторной светлой комнате нас уже ждут; стоит мне опустить Эрику на стол, как меня оттесняют к двери, не обращая внимания на мои слова о том, что я ее ментор. Не помня себя от ярости, расталкиваю медиков и продираюсь к лежащей на столе подопечной, но кто-то вызывает охрану. Последнее, что задерживается в памяти - перекошенное лицо одного из врачей. Он врезается в бетонную перегородку и сползает на пол - один из моих ударов все же попал в цель. В следующую секунду меня выталкивают в коридор. Несильно приложившись о противоположную стену, разворачиваюсь и спешу наверх, в небольшую комнату, окно которой выходит на операционную. Теперь меня и мою подопечную разделяет тонкое стекло, через которое доносятся звуки голосов и писк многочисленных приборов. Бледная и неподвижная Эрика кажется как никогда слабой и беззащитной. К ее рукам подключено множество прозрачных проводов, по которым текут какие-то жидкости. На стене мигают лампочки. Вокруг моей подопечной суетятся врачи в белоснежных халатах, масках и перчатках.

Она кажется такой близкой - почти на расстоянии вытянутой руки - и в то же время как никогда далекой. И снова девчонка умирает на моих глазах, а я ничего не могу сделать, хотя и стою в двух шагах от нее. От осознания собственного бессилия мне становится еще хуже. Я не понимаю ни слова из того, что врачи говорят друг другу, ни знака или стрелки из тех, что не переставая мигают на стене. В волнении начинаю метаться по комнате, врезаясь в стены и сшибая все, что попадается под ноги. Внезапно один из многочисленных приборов издает долгий и особенно неприятный, тревожный звук - у Эрики останавливается сердце. Вместе с ним замирает мое.

Несколько минут и попыток спустя врачам удается запустить его. Девчонка на мгновение открывает глаза. Ее мутный взгляд скользит по комнате и окружающим людям, будто пытаясь найти что-то важное. Наконец она замечает меня и, слабо улыбнувшись, снова прикрывает веки. Я продолжаю смотреть на нее, нервно постукивая пальцами по стеклу. Это не сон, вызванный лекарствами: сознание снова покидает девушку. Эрике делают несколько переливаний крови, прежде чем приборы наконец замолкают, а врачи облегченно вздыхают и принимаются убирать инструменты и отсоединять провода от ее тела. Я молча наблюдаю за их точными, отработанными движениями.

Еще раз поругавшись с медиками и охраной, я все же добираюсь до палаты Эрики и вхожу в просторную комнату с голыми стенами и тусклым искусственным светом. Моя подопечная лежит на кровати, все такая же бледная и очень хрупкая на вид. Только сейчас я замечаю, как сильно Арена изменила ее: тонкие руки, заострившиеся черты лица, черные круги под глазами, поредевшие волосы. Но все это не так страшно по сравнению с тем, что Игры могли сделать с ее рассудком. Помня о данном ей обещании, я продолжаю верить в то, что она преодолеет все выпавшие на ее долю испытания. Эрика жива, со всеми остальными последствиями мы справимся. Я больше не оставлю ее в одиночестве и сделаю все, что в моих силах, чтобы уберечь дорогого мне человека. В голову лезут странные мысли, но я отгоняю их, сосредоточив внимание на спящей подопечной.

Я понимаю, что не готов снова оказаться в одиночестве, как раньше, коротая холодные вечера со стаканом в одной руке и ножом в другой. И снова мне приходится согласиться со словами Эффи: дело не во мне и не в том, что за двадцать два года я устал от одиноких ночей и мучительно долго тянущегося времени. Дело в ней, в Эрике. Она - именно тот человек, с кем я хотел бы разделить свое добровольное изгнание. Вопрос в том, захочет ли этого девчонка.

Эффи не оставляет меня в покое, требуя моей помощи в организации банкета и переговоров со спонсорами. Я не решаюсь надолго оставлять свою подопечную одну, а потому каждый раз, когда Бряк отвлекает меня, нервничаю и срываю на ней свою злость на Сноу, Организаторов и самого себя. Напарница не понимает причин моего нервного состояния и обижается, но мне нет дела ни до нее, ни до того, что она называет обязанностями ментора. Сейчас для меня существует только одно: быть рядом с Эрикой, помогая ей вернуться к жизни. Хотя вряд ли это можно назвать обязанностью: мне явно доставляет удовольствие ее общество. Никогда и ни о ком я не хотел заботиться так, как о ней. Видя, как загораются глаза девчонки, когда ментор входит в комнату, уверяю себя, что это - не более чем одно из последствий пребывания на Арене: бывший трибут просто боится остаться в одиночестве. Это даже смешно: девчонка смотрит на меня так, будто я подарок, о котором она мечтала всю жизнь! И все же во мне просыпается робкая надежда на то, что ей так же необходимо моей общество, как мне - ее.