Сорок второй день (СИ)

— А знаешь, — на колено вдруг легла когтистая ладонь, измазанная копотью. — Я согласен.

Джон невольно вздрогнул от неожиданности и отряхнул со штанины сажу вместе с испачканной рукой.

— Ты же сказал, что это сложно.

— Ты не представляешь насколько это сложно, Джонни. Оживить мёртвого, это тебе не в душевой подрочить. Придётся поработать не только рукой. Но если ты согласишься на дополнительные условия, то я, так и быть, сверну ради тебя горы, детка.

— А это не уловка?

— Ну что ты! — Джим совсем обнаглел и залез Джону на колени, задрав белые драпировки до пояса. — Я абсолютно честен с тобой. Я тебе больше скажу — я ещё никогда не был так честен ни с кем из своих клиентов. Ты прямо особенный. Ничего не могу с собой поделать, хочется сделать тебе хорошо, прекратить твои мучения, доставить удовольствие…

Джон попытался столкнуть суккуба с колен, но тот крепко оплёл его руками и ногами.

— Я выполню твоё желание, но и ставки повышаются, — зашептал он на ухо доктора хрипло и страшно. — Ты готов принять последствия своего необдуманного вывода? Ты можешь пожалеть, дружок…

— Да, — твёрдо ответил Джон, больше не сомневаясь.

— Да-а?

Джим попытался сунуть руку Джона себе под одежду, но не преуспел. Суккуб принялся сам наглаживать свои причиндалы, громко и неприлично постанывая. К чему всё это было, Джон понимал плохо. Он дал согласие, но не собирался трахаться в церкви.

— Что ты делаешь? — прошипел Джон.

— О, Джонни, стены храма так возбуждают. Ничего не могу с собой поделать. Нужно скрепить нашу сделку. Не вертись.

Джим жёстко обхватил лицо Джона ладонями и впился поцелуем. Раздвоенный длинный язык, извиваясь как щупальце, проник в рот, оплетая язык Джона, лишая последней воли.

— Иисусе! Что вы делаете?! — раздался за спиной возмущённый окрик.

Мориарти неохотно разорвал поцелуй, но вместо того, чтобы воспитанно отпрянуть, наоборот ещё теснее прижался к Джону и жарко зашептал на ухо.

— Встретимся у тебя на квартире. Завтра вечером. Не забудь, папочка.

— Сейчас же прекратите, богохульники! — закричал пастор в пяти шагах от доктора. — Содоми…

Слова вдруг застряли в горле священника, и он в ужасе отшатнулся. Вместо ангела-стриптизёра с колен Джона спрыгнула девчушка с копной белокурых кудряшек на голове, одетая в синее платьице учениц какого-нибудь пансиона для девочек. Когда он успел сменить облик?

— Ты! — лицо пастора ужасно покраснело. — Но это невозможно!

— Я так скучала по вам, падре…

Что было дальше, Джон не знал, потому что почти бегом нёсся вон из церкви.

========== Гнев ==========

Утром на кухне всё напоминало о проклятом суккубе и предстоящей ночи, волновало до нервных окончаний, как будто Джон был сраным девственником. Хотя, если дело касалось суккуба, который был развратником из развратников, наверное, так оно и было. Думать об этом не хотелось. Джон залил кофейные гранулы кипятком и, помешивая ложечкой, всё равно продолжал думать о предстоящей ночи.

Странно, но он совершенно не испытывал раскаяния или сомнений из-за своего выбора. Некоторый мандраж, но никаких сомнений. Он всё сделал правильно, ведь так? И будь на его месте Шерлок, то наверняка смог бы найти лазейку, а если и нет, то сделал бы для своего друга то же самое. Да, всё верно.

Кофе уже давно растворился, но звон чайной ложки о стекло напоминал тот самый ритм и перезвон украшений на поясе языческого танцовщика. На секунду Джон прикрыл глаза и снова окунулся в то душное видение. Движения гибкого тела, молочно-белая кожа, блестящая от пота и пронизывающий до самого копчика взгляд чёрных, как пропасть глаз. На этот раз узнавание не помогло вынырнуть из сладкого воспоминания. Собственное сердце стучало в унисон с гипнотическим ритмом. Стало жарко, по спине пробежала холодная струйка пота. Джон невольно вздрогнул и вернулся в реальность своей крохотной холодной кухни.

За окном клубился серый туман. Восемь утра. Как назло сегодня ему не нужно было идти на работу, но и просто идти куда-то не хотелось. Как будто, если он выйдет на улицу, пространство его проглотит. Нелепый и чужой страх, но избавиться от него почему-то не приходило в голову. До вечера нужно было существовать ещё двенадцать часов, целая вечность, в которой он был готов уже сейчас вжаться всем телом в сжигающие объятия похотливого демона, и танцевать с ним, тенью повторяя ритм древнего, как мир танца. Проклятый суккуб был прав. Тысячу раз прав.

В это проклятое утро меньше всего на свете Джон мог думать о спасении Шерлока, о какой-то вымученной жертве, которую представлял как нечто великое и искупительное, прикрываясь ею, как дырявым щитом. Где ты, Шерлок? Встань передо мной на колени и приспусти мне штаны. Поработай ртом, как ты это умеешь.

Джон истерично рассмеялся, облизывая пересохшие губы, запустил руку под резинку пижамных брюк, представляя то непривычно растянутые на стволе губы Шерлока, то пронизывающие до самого нутра тёмные глаза Джима Мориарти, которые, то приближались невозможно близко, то отдалялись на самую грань. О, как это было бы прекрасно, как правильно, ощутить, как гибкий нечеловечески длинный язык демона обвивает сначала головку, а потом двигается по стволу вместе с умелым ртом. Джон заскулил, жалко, надрывно и лихорадочно задвигал рукой. Крохотное зёрнышко уже проросло в нём, пустило корни, оплело его мысли и чувства, расцвело страстным желанием и было готово дать свои скверные плоды.

Несмотря на полную готовность Джона расплатиться по счетам, Джим Мориарти, в каком бы из кругов ада он сейчас ни прохлаждался, наверняка знал, как сгорает от похоти его клиент, но даже не думал являться к нему.

Джон залпом выпил горькое холодное пойло, в которое превратился его кофе, и снова пошёл в душ. Всё-таки Джим Мориарти был той ещё сволочью.

***

Джон Уотсон лежал в своей постели в насквозь промокшей от пота футболке и почти не моргая смотрел в потолок, отстраненно следил, как движется по нему квадратик света, уходящего на закат солнца. Если бы на потолке были трещинки, они бы стали для Джона делениями циферблата. Он мог бы точнее сказать, сколько осталось до того самого мгновения. До миллисекунды.

Квадратик света добрался уже до самого угла и точно марганцовкой окрасился в розоватые цвета, насыщаясь всё больше. Скоро солнце сядет. Осталось совсем чуть-чуть. Джон протёр заслезившиеся глаза и крепко зажмурился. Этот день высосал из него все силы, но едва ли смог избавить его мысли от образа суккуба.

Он желал его до исступления, до последнего шага с крыши.

В черноте под веками вспыхивали красные пятна, когда совсем рядом матрас ощутимо прогнулся под тяжестью тела. Чья-то ласковая, такая щедрая рука зарылась пальцами в волосы на его виске, чтобы притянуть ближе. Чьи-то губы обожгли дыханием шею и влажно зашептали:

— Как тебя вымотало, милый. Может, передумаешь? Исполнение твоего желания потребует много сил. Чудовищно много. Возможно, что у тебя и нет столько…

Тёплая ладонь скользнула по шее, прошлась по груди и обхватила через ткань напряжённый, прижатый к животу член. От одного этого прикосновения под веками пробежала красная волна удовольствия.

— Мне нужно знать точно. Скажи мне, что не передумал, что хочешь…

— Я хочу тебя.

— Это почти признание в любви, дружок. Знаешь?

Джон не знал. Он хотел спросить, чем так горьковато-сладко пахнет от суккуба? Что это? Тропические цветы, индийские пряности или сама его кожа? Откуда снова доносилась эта музыка, от которой сердце и дыхание, как по волшебству меняли свой ритм и всё в теле подстраивалось под эти проклятые звуки. Или это только в его голове? Это было так не здорОво. Уж Джон мог это точно сказать, но как это было неважно сейчас. Слова только дразнили, стали казаться незначительными и ненужными. Ведь ещё минуту назад, когда он совсем один измученный лежал в своей постели, то думал, что не сможет шевельнуть и пальцем, но с появлением суккуба, энергия снова разливалась по телу и требовала действий.