Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)

наблюдая за его действиями, по-прежнему неподвижно стоял Иштан. Но

солнечный эльф не смотрел по сторонам, он лишь сидел, вперив взгляд в

дорогу, прорезающую лежащую внизу равнину… Почему?! Почему ее имя

до сих пор волнует его — теперь, когда он, наконец, обрел счастье! Он

почувствовал, как безотчетная тревога поднимается в душе — неужели так

будет всегда?! Карие глаза краантль вспыхнули — нет, он сможет

совладать с собой! Он должен сделать это ради Соик. Ради того, чтобы не

ранить ее! Он внезапно почувствовал острую необходимость заговорить с

кем-то, как если бы общение с живым могло отогнать призрак той, что

давно умерла.

Он вскинул голову, лихорадочно осмотрелся по сторонам, точно ища

помощи. В следующий же миг у него отлегло от сердца: прямо к нему

вприпрыжку бежала Аламнэй… Вот она, помощь! — Рыжие волосы,

растрепавшись, взлетали в такт бегу, сквозь них просвечивало солнце,

отчего казалось, что ее головка охвачена пламенем. Напряжение,

державшее Кравоя, тут же отступило, точно спугнутое живой беспечностью

девочки; помрачневшее было лицо осветилось улыбкой. Эльфина поймала

ее и тут же тоже просияла, отразив улыбку отца, точно живое зеркало.

Подбежав, она мигом залезла к нему на колени.

— Пап, а пап!..

Кравой заботливо поправил непослушные огненные прядки.

— Что?

— А откуда это все взялось?

— Что все?..

Аламнэй осмотрелась с видом феодала, проверяющего свои владения. Ее

взгляд зацепился за горизонт, отделяющий синеву неба от темной линии

леса, и так и остался там.

— Ну, все вокруг! Наш лес, и озеро, и чужие леса тоже…

Жрец солнца, следуя взгляду дочери, взглянул вдаль. Несколько

мгновений они сидели так, глядя на темнеющий вдалеке лес. Наконец

Кравой пошевелился, поудобнее усадил девочку у себя на коленях, готовясь к рассказу.

— Это очень длинная и красивая история…

Эльфина тут же оживилась, заболтала ногами.

— Расскажи, расскажи! Я хочу знать историю!

— Тогда слушай и перестань колотить меня — я и без этого тебе все

расскажу, — утишил ее Кравой.

Песня Полей мгновенно свернулась клубком, прижавшись к его груди, как

делала всегда, когда готовилась слушать истории. Устремив вдаль темные

глаза, жрец солнца начал повествование:

— Итак, сначала было только небо и море, и ничего кроме них не было —

ни звезд, ни солнца, ни земли, ни ветра. И между небом и морем гуляла

большая белая лошадь…

— Больше, чем твой Град? — уточнила Аламнэй.

— Намного больше, и намного красивее — ее голова касалась неба, а

белая, как снег, грива спускалась до самого моря. И гуляла она очень

долго — так долго, что даже сама не знала сколько. И стало ей скучно и

одиноко — ведь она была совсем одна, и вокруг не было ничего, кроме

неба и моря! Тогда она родила двух жеребят: одного — стройного,

серебристой масти, с синими, как небо, глазами; другого — сильного,

непокорного, алой масти — грива его развевалась над морем, а дыхание

было таким горячим, что его воды вскипали.

Аламнэй пошевелилась и хмыкнула, выражая то ли одобрение горячности

алого жеребенка, то ли недоверие к услышанному. Кравой тихим голосом

продолжал:

— Едва окрепнув, жеребята пустились вскачь по небу, догоняя друг друга,

и искры, что вылетали из-под их копыт, рассеялись по нему, став

звездами.

— А белая лошадь?

— А она тем временем решила отдохнуть — ведь она очень устала. Она

легла прямо посреди моря и заснула. И спала так долго, что из ее гривы и

хвоста успел вырасти красивый густой лес, из шерсти поднялись травы.

Лес породил птиц и животных, из травы выросли цветы, из цветов

появились бабочки и стрекозы…

Аламнэй слушала, аж открыв рот от изумления.

— И что — она спит до сих пор?!

— Да, — улыбнулся Кравой, — иначе как бы мы могли гулять по лесам,

полям? Да, она спит до сих пор.

Личико Аламнэй вдруг стало испуганным.

— Но ведь она не умерла, правда?!

— Конечно, нет, ведь она же дышит — мы называем ее дыхание ветром.

— А жеребята?

— А они так и бегают по небу — мы называем их солнцем и луной. С тех

пор они выросли, стали сильными и такими прекрасными, что ни одно

существо на свете не может сравниться с ними! Алый жеребенок стал

могучим конем-солнцем, а серебристый — прекрасной тонконогой

лошадкой — ее блестящая грива такая длинная, что по ночам спускается

на землю — это и есть лунные лучи.

— А почему они бегают не вместе? — не унималась маленькая эльфа —

рассказ отца вызвал множество вопросов, но у Кравоя, похоже, были

ответы на все.

— Потому что красный конь бегает быстрее, — просто ответил он, — и

хрупкой лошадке трудно за ним угнаться. Но иногда они все-таки

встречаются в небе и пасутся вместе — ты ведь слышала о солнечном

затмении?..

Аламнэй кивнула. Дальше было еще интереснее…

— А однажды у них родились дети: их называли азарларами — детьми

неба. Они выросли, и стало им тесно на небе. И тогда они решили

спуститься на землю. Один из них — Кайлал — стал отцом всех краантль.

От другого, по имени Сильван, пошли эллари; остальные братья и сестры

дали начало другим народам. Вот так! А лошадь спит до сих пор…

Он тронул пальцем вздернутый носик Аламнэй, но той было не до шуток —

все оказалось куда серьезнее, чем она могла предположить. На

посерьезневшем личике отражалась крайняя степень концентрации мысли.

— А вдруг она когда-нибудь проснется! — испугалась вдруг она.

— Когда-нибудь она обязательно проснется, и тогда мы все поскачем на

ней далеко-далеко к звездам. А солнце и луна будут скакать рядом с нами.

— А это будет скоро?

— Не знаю, — покачал головой Кравой, — она ведь должна выспаться. Ну

а пока ты можешь смотреть на солнце и луну. И если тебе вдруг когда-

нибудь станет одиноко, вспомни о том, что там, высоко живут две

прекрасные лошади. Взгляни на них — и ты почувствуешь, что они тоже

смотрят на тебя.

— И та, которая спит, тоже?

— Ну, конечно, и она тоже! Она знает каждого, кто ходит по ее спине, и

бережет его…

Увесистый хлопок по спине прервал рассказ Кравоя, заставив его

дернуться от неожиданности. Веселое лицо старшего всадника склонилось

над маленькой Аламнэй.

— Да, именно так все и было! Это я тебе точно говорю! — громогласно

заявил он; в уголках его глаз и красивых, четко очерченных губ привычно

таился смех. — Потому что лошади — самые замечательные животные на

свете, и все красивое могло произойти только от них! И земля, и солнце и

луна, и все прочее тоже! И женщины — они тоже от лошадей произошли…

Кравой бросил на него выразительный взгляд, пресекая дальнейшие

рассуждения на тему женщин. Аламнэй с недоверием покосилась на

шумного краантль, затем взглянула на отца, тот кивнул.

— Вот видишь — если даже Коттравой говорит, значит, точно правда. Ну, а

теперь слезай, идем кушать — ты уже проголодалась?..

Эльфина задумчиво слезла с его колен — обычно она все делала бегом, но

услышанное, по-видимому, произвело на нее слишком большое

впечатление. Вместе с отцом и старшим всадником она тихо потопала к

костру, от которого уже вовсю разносился аппетитный запах жареного

мяса, а вместе с ним — нетерпеливые голоса краантль, дружно уверяющих,

что все уже готово. Одновременно с ними к огню подошел Иштан — так же

незаметно, как и удалился. Кравой попытался поймать его взгляд, но ему

это никак не удавалось… Тонкое лицо веллара выглядело невозмутимым,

на губах витала спокойная улыбка.

Наконец все сели к еде. Вопреки скромному предупреждению Коттравоя,