Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)

— А где тогда был я?.. Почему я не видел тебя?!..

Его торопливые руки шарят по ее телу, прижимаясь горячими ладонями.

Ах, как она дрожит! Точно листок под ветром! Распаленный страстью,

солнечный эльф увлекает ее в комнату… Он не запомнил, как закрывал

дверь, не запомнил, как они оба очутились на полу. Запомнил лишь ЕЕ —

как она дрожала от его прикосновений, как блестели из-под опущенных

ресниц зеленые глаза, и его собственное отражение в них, так поразившее

его. И еще теплую кожу, розовые губы — такие мягкие и свежие! — и

слетающее с них тихое частое дыхание. Соик! Соик…

Глава 9

Все время с того утра, когда он встретил Кравоя с букетом роз, старший

веллар Рас-Сильвана жил, охваченный тяжелым оцепенением. Он не

негодовал, не бился в отчаянии, не спрашивал, когда и как это могло

произойти, он даже не злился, — то, что он узнал, было больше всех его

чувств. Все кончилось для него; теплый светящийся шар, лелеявший его,

лопнул, как мыльный пузырь. В какие-то мгновения случившееся казалось

сном, глупой шуткой судьбы, ужасающим недоразумением, но мгновение

проходило — он понимал, что все действительно случилось, и случилось

навсегда.

Один звук любимого имени вонзался в сердце, точно стрела, заставляя

испытывать невыносимую боль. Ему теперь приходилось часто встречать

Соик в замке, и каждая эта встреча была для него пыткой. Он не мог

смотреть на нее, не страдая, не мог не замечать, как она изменилась — не

робкая девушка, постоянно опускающая взгляд, но молодая женщина —

прекрасная, расцветшая, словно цветок, в полном обладании своих сил.

Видя это, он все яснее понимал, что она утрачена для него, — то, что

могло быть с ними обоими, та возможность единения утрачена, и вслед за

этим пониманием помимо его воли являлась ревность. Она терзала

молодого эллари, вгрызаясь в самое сердце, порождая в воображении

мучительные картины: ему представлялась Соик в объятьях солнечного

эльфа, как тот целует ее, срывает одежду, как она покорно отдается ему.

Эти сцены сводили Иштана с ума — он понимал, что унижает логимэ

подобными мыслями, унижает себя самого, но отринуть их от себя было

почти невозможно. Гнев поднимался в нем: он сердился — не на Соик, нет!

— как он мог сердиться на нее?! — он роптал на саму судьбу! То, что

совсем недавно виделось ему движением самого рока, теперь казалось

жестокой насмешкой. Неужели ничего не было?! — Неужели те признаки

теплоты, которые ему привиделись в лесной эльфе, были лишь таким же

естественным и бесстрастным ответным движением, как шорох ветвей под

ветром?! Он мучился, он недоумевал, он старался победить собственную

обиду — и не мог, и все же, когда его чувства, казалось, окончательно

зашли в тупик, он нашел силы сделать это…

Три ночи напролет он провел в храме Эллар — один, запершись и не

пуская к себе никого. Никто и никогда не узнал, что происходило в его

душе в эти три ночи, о чем он молил великую Эллар или о чем спорил, но

когда он, наконец, на утро четвертого дня встал на пороге святилища, его

лицо было осенено каким-то нездешним спокойствием и светом, а из глаз

лилась такая пронзительная, такая невероятная синева, что выдержать

этот взгляд не представлялось возможным.

Этот день стал началом его восхождения как князя Рас-Сильвана, превратившего впоследствии доверчивого юношу в одного из самых

сильных велларов, которых когда-либо знал лунный город, в избранного

сына грозной богини, спокойного, с неизменно благожелательной тонкой

улыбкой на прекрасном лице — и у этой улыбки был привкус льда, а в его

спокойствии — что-то от холодного блеска полнолуния…

Но пока Иштан Ардалаг был лишь в начале великого пути, и очень многое

еще предстояло ему узнать. С этого дня он с головой погрузился в работу

храме — уже в качестве полновластного старшего веллара. Целый мир

открылся перед ним с обретением серебряного ключа — мир

захватывающий, величественный, который он много лет созерцал, но в

который до сих пор полностью не был допущен, и вот теперь Иштан с

упоением познавал его тайны, с каждым днем открывая все новые

горизонты знаний.

Его жизнь круто переменилась за короткий срок — столько всего

одновременно произошло с ним, что переживания переплетались в душе,

наслаиваясь друг на друга и обгоняя друг друга. Не успел он прийти в себя

после кейны Кравоя и лесной эльфы, как его уже ожидало новое

испытание — первое торжественное действо в новой должности…

***

Как и все дни годового солнечного оборота, осеннее равноденствие было

важным праздником для эльфов. Это был второй день в году после

весеннего равноденствия, когда две великие силы, обеспечивающие жизнь

всего живого — силы Луны и Солнца — на короткое время сравнивались, а

темнота становилась равной свету. И хотя праздники равноденствия

отмечались не так бурно, как солнцестояние, они были не менее важны —

просто они были иными: размышления, воспоминания о прожитом

времени, приведение в порядок мыслей и чувств — вот что наполняло их…

«Время доЛроги» — так еще называли равноденствие: в этот день,

уравнявшийся с ночью, грань между мирами истончалась, и живущие по

эту сторону могли послать весточку своим близким, отплывшим на острова-

без-времени. С самого утра эллари и краантль выходили за городскую

стену и шли к ближайшим рекам и ручьям, держа в руках небольшие

корзиночки. Внутрь корзинок укладывали цветы, букетики осенних ягод, а

также мелкие поделки и украшения, любовно сделанные собственными

руками — все, что живущие хотели передать своим ушедшим близким;

пущенная на воду, такая корзиночка уносила дары за грань мира, туда,

где их могли принять те, кому они предназначались. Тихо и молчаливо

эльфы отдавали волнам заботливо собранные подарки, и их глаза еще

долго смотрели вслед удаляющемуся пятнышку на воде — полному любви

и печали привету из мира живых. Задумчивые и тихие, дети луны и солнца

возвращались в город, взволнованные мимолетным прикосновением того

иного, тайного мира, в который всем им надлежало уплыть, но который так

ревниво хранил свои секреты.

Однако печаль их была обычно недолгой: стоило им только пересечь черту

города, как ощущение праздника охватывало их. Дойдя до своих домов,

они принимались поспешно наряжаться, чтобы успеть увидеть одно из

самых красочных действ в году: называемое «Поднесением дара», оно в

образной манере отражало смену светил, происходящую в этот день.

Солнце, поившее землю своими лучами на протяжении лета, уступало луне

— начиная с осеннего равноденствия, его власть стремительно

уменьшалась, вплоть до «смерти» солнца в самую длинную ночь года —

праздник зимнего солнцестояния. Сила же Эллар, наоборот, начинала

расти — ночи становились все длиннее, постепенно захватывая минуты и

часы дня, а вместе с этим землю окутывали холод и белизна — неизменные

черты лунной богини.

Естественно, больше всех этому празднику радовались эллари — ведь

наступало их время! Время длинных ночей, вечерних песен, тайных

свиданий в бархатистой тьме… Убранные в лучшие костюмы, в

большинстве своем голубого и синего цветов, столь любимых эллари, с

серебристыми лентами, вплетенными в струящиеся белые волосы, дочери

и сыновья Эллар стекались на площадь перед замком: вскоре здесь должно

было произойти главное событие дня — встреча двух магов — старшего

веллара и старшего жреца-краантль. Как бы передавая власть, тот из них,

сила чьего светила с этого дня шло на убыль, должен был преподнести дар

второму, преклонившись перед ним: этот ритуал символически отражал на