Good Again (СИ)

Чтобы получить доступ к самым интимным её местам, я широко раздвинул ей ноги. И принялся лизать ее протяжными движениями, а она стала судорожно втягивать в себя воздух. Вкус был тот самый, её вкус, только сильней обычного, и я неспешно стал ласкать ее там, внимательно следя за ее реакцией, за ее стонами, всем языком тела, и корректировал в зависимости от них свои действия. Я быстро понял, что, если ударить языком по сокровенному маленькому бугорку, она начнет судорожно извиваться, руки крепче вцепятся в моих волосы, и она громко выкрикнет мое имя, а если медленно двигаться вверх-вниз, она начнет томно вздыхать от удовольствия. Когда же мой язык вошел в нее, она наполовину выдохнула, наполовину застонала, припав ко мне. И я стал посасывать её затвердевший холмик, двигая пальцами внутри, а она инстинктивно задвигалась так, чтобы я понял, где именно таится самое острое её наслаждение.

Я принялся ритмично на нее надавливать, и почувствовал, как ее удовольствие становится насыщеннее, как учащается ее дыхание. Все так и продолжалось: ее руки направляли мою голову, мои пальцы в нее погружались, и я не прекращал сосать, пока, после одного из касаний я не почувствовал, как она взрывается вокруг моих пальцев, громко и протяжно выкрикивая мое имя. Я приложился там к ней ртом, и, чтобы вобрать в себя её оргазм, ввинтился в нее языком.

Конвульсии её были такими горячими и глубокими, что я больше не мог устоять. Вытерев губы тыльной стороной ладони, я на нее забрался, и едва успел стянуть шорты, прежде чем глубоко в нее погрузиться, стараясь быть нежным, вбирая ее волны, затянувшие меня в эту пучину. Потом я стал в нее толкаться с безумной тягой ею обладать. Я знал, что мне нужно себя сдерживать, ведь мы делали это только во второй раз, но я сгорал от желания дать знать ей, что она моя. В голове снова звучали эти слова: Теперь она моя. Возможно, я даже произнес это «моя» вслух, когда, удерживая ее ноги раскрытыми, смотрел, как я выхожу из нее и наполняю снова.

Ее руки парили по мне, касаясь груди, плеч, ее нежный палец скользнул ко мне в рот. И я не смог удержаться от того, чтобы его не пососать. Она потянула меня к себе для поцелуя, и я ее поцеловал, грубо, дико, запустив руки ей в волосы, сжимая ее голову пока я брал то, что хотел от нее получить. Я весь лоснился от пота, и чувствовал, что и мое освобождение теперь все ближе. Засунув руку пониже её спины, я заземлился в ней, заставив её замурлыкать от удовольствия. Её ногти впились мне в спину, провоцируя меня двигаться внутри неё еще быстрее, и она снова выгнулась и кончила, мощные волны ее наслаждения тянули меня в самую пучину. Взгляда на её лицо на пике наслаждения, того, что я дал ей испытать, было для меня достаточно, чтобы уже больше не сдерживаться, и мощный взрыв экстаза накрыл меня с головой, вырвался наружу, залив ее горячей влагой.

Я еще несколько раз качнулся, прежде чем упасть на нее, стараясь удержать свой вес на согнутых руках. Нежно поцеловав её в губы, я повалился на бок, не выпуская ее из своих объятий.

— Ух ты, — мягко прошептала она.

— Ух ты, — я усмехнулся, испытывая благодарность, что больше мне не нужно ничего говорить.

***

В какой-то момент ночью я проснулся от пульсирующей боли в ноге. Стараясь не разбудить Китнисс, я осторожно отстегнул протез. Аккуратно вернув его на подставку, я потянулся за кремом. Конечно, у меня уже там тоже были синяки, да и не только там — почти ни одна часть меня минувшим днем не смогла остаться невредима. И когда я втирал этот крем, я вдруг почувствовал как её рука меня останавливает. Взглянув на нее, я снова улыбнулся. Смотреть на то, как она лежит рядом со мной, я мог бы вечно.

— Ты в порядке? — поинтересовалась она неуверенно.

Я зашептал, хотя нас в спальне было только двое:

— Я не хотел тебя будить. Прости.

— Нога? — уточнила она и я ответил вздохом.

— Я не снимал протез со вчерашнего дня, так что она теперь побаливает.

Ее губы растянулись в улыбке, такой редкой улыбке, которую, я думал, она бережет для одного меня.

— Позволь.

— Нет, Китнисс, тебе нужно поспать, — сказал я, сокрушаясь.

Но она не послушала. Конечно же. Она всегда делает то, что сама считает нужным. Но я не жаловался. Сам я массировал себе рубцы отнюдь не для удовольствия, а просто потому, что было нужно. Она же прежде делала это однажды в такой невероятной нежностью, вниманием. Теперь тоже, сидя на корточках, нагая, лишь силуэтом выделяясь на фоне темной комнаты, она осторожно намазывала мою ногу, сильными руками втирая крем туда, где сильней всего саднило. Я же не удержался и прикоснулся к ее волосам, дивясь, до чего же они теперь снова густые и шелковистые, особенно в сравнении с тем, какими они были еще год назад. Не будь на ней шрамов никто бы и не догадался, взглянув на нее, что этой пышущей здоровьем, прекрасной девушке пришлось так много раз ожесточенно цепляться за жизнь. Я любил ее самой отчаянной, горячечной любовью. Но еще я её просто обожал, а иногда даже боялся, трепеща от появлений невероятной силы ее духа; согнуть ее могли лишь нечеловечески жестокие обстоятельства, такие, которые любого другого бы бы стерли в порошок. Как можно было винить кого-то за желание обладать таким редким сокровищем, будь то я сам, или всё тот же Гейл, или же весь Панем?

Блуждая в своих мыслях, я не заметил, как она остановилась и подняла на меня глаза.

— О чем ты думаешь? — спросила она, легкая улыбка плясала в уголках ее губ, все еще припухших от наших с ней поцелуев.

— Что Гейл и целовал тебя после Квартальной Бойни, то только потому, что устоять перед тобой почти невозможно.

Она склонила голову.

— Ты все еще об этом думаешь? — спросила она несколько обиженным тоном.

- Нет, на самом деле меня это уже не заботит. Но ты сама мне задала вопрос.

— И вот что получаю в ответ, — сказала она капризно.

Я усмехнулся.

— Ты очень сексуальная, даже когда злишься. Ты правда хочешь меня завести? Ну, так закати мне истерику.

— Зачем? — нахмурилась она, скрестив на груди руки.

— Затем… — я подобрался к ней поближе. — чтобы потом у нас был великолепный, срывающий крышу примирительный секс, — говоря это, я целовал ее в шею.

— Ты как большой ребенок, — надулась она, но легкие смешинки все же мелькнули в ее голосе.

Я же весь напрягся, и, уверен, смертельно побледнел. Китнисс, заметив это, тоже запаниковала.

— Китнисс, мы же с тобой не предохранялись.

Но она и бровью не повела.

— О да, верно, и я даже знаю в чем тут дело. Это значит, что ты сначала думаешь тем, что у тебя там, — они кивнула на моего спящего друга, —, а не этой большой штукой, которую ты все время зачем-то носишь на плечах… На твое счастье, я сама обо всем позаботилась.

— Правда? — я облегченно выдохнул.

— Ага. Доктор Аврелий прислал мне противозачаточные пилюли, и мой календарь гласит, что я могу заниматься сексом, когда сочту нужным, без риска забеременеть. А ты об этом и не думал, верно, Мелларк? — Китнисс ткнула мне пальцем в грудь, а потом скрестила руки и ухмыльнулась, я же просто наслаждался редким зрелищем, ибо нечасто она бывала такой самодовольной и игривой.

— Нет. Но это значит, что ты планировала соблазнить меня уже давно, — возразил я, ткнув пальцем ее в плечо, и точно так же скрестив руки на груди и ухмыльнувшись.

Она пыталась возмутиться.

— Неправда! — потом сдала назад, — Не совсем… — и полностью в итоге признала поражение. – Ну, ладно, может быть, слегка.

И я рассмеялся тем безудержным смехом, который через открытое окно, наверно, был слышен по всей округе. Каменное лицо Китнисс медленно потеплело, заулыбалось, а потом и она не выдержала и засмеялась столь музыкальным смехом, что слушал бы его и слушал. И я улыбался ей в ответ, пока ее смех не стал стихать, хотя она все еще лучилась весельем, сверкала глазами.

- Что? — спросила она, все еще хихикая, в ответ на мой пристальный взгляд.