Бригантина «Мария» (СИ)

— Право руля! Увались! Четыре румба под ветер! — заорал Хелмегерд, бросаясь к квартердеку, и согласный рёв десятка глоток откликнулся ему. — Брасопь реи! Переноси гик и гафель! Перетягивай шкоты! Выравнивай! На крутой бакштаг увались! Поднять все паруса на фоке![6]

Разом зарычали со всех сторон матросы, тянущие тугие снасти, побежали по выблёнкам[7] марсовые. Заскрипели бейфуты, застонали мачты, захлопали, заполоскали на ветру паруса, «Мария» глубже зарылась носом во встречную волну и накренилась на правый борт, и матросов на баке окатило с головы до ног под громкий хохот их более удачливых товарищей. Синчи ловко соскочил на палубу, дождавшись, пока схлынет волна, и легко, будто танцуя, направился к Хелмегерду, но тот всё выкрикивал команды, правя штурвалом и то и дело бросая взгляд на компас, пока, наконец, паруса не взяли ветер, и корабль, выпрямившись, не понёсся на ост-тень-норд, выжимая не меньше девяти узлов.

Все, кто не был занят на снастях, полезли на квартердек послушать Синчи, и тот, окинув друзей горделивым взглядом, произнёс со своим неизменно мягким индейским выговором:

— Барк хорошенько потрепало ночью, ни одной мачты не осталось, да и кренится на левый борт — того и гляди, отправится прямо к морскому дьяволу. Надеюсь только, они не вышвырнули ещё за борт весь свой груз.

— А флаг? — хрипло перебил Нагель. — Флаг не разглядел?

— Полезай туда сам да разглядывай, сколько влезет! — огрызнулся Синчи.

Хелмегерд предупреждающе поднял руку, и Нагель, уже готовый охарактеризовать индейца самым лестным образом, только яростно затянулся трубкой. Пит поймал его взгляд и едва заметно кивнул, и Хелмегерд, хлопнув Синчи по плечу в знак благодарности, заорал:

— Все по местам! Орудийный расчёт, пушки к бою готовь! Флаг без команды не поднимать! На абордаж готовьсь!

Пираты бросились с квартердека в давным-давно заученном до мелочей порядке. Пит, старший над орудийным расчётом, заковылял по трапу, понося Морскую владычицу на чём свет стоит.

— Подходим не таясь! — раскатисто кричал Хелмегерд. — На пушечном выстреле поднимаем флаг, и Кракен меня удави, если они тут же не испачкают штаны и не сдадутся нам со всеми потрохами! Пальнуть им по остаткам мачты, а там уже — на абордаж!

Ликующий, алчущий, кровожадный вопль был ему ответом. Как дикие звери, почуявшие раненое животное, пираты скалили зубы, рычали, играли мощными мускулами под загорелой кожей, и глаза их сверкали дьявольским огнём, ноздри раздувались. Хелмегерд знал, что и сам сейчас выглядит так же. Да, они могли привести потерпевших поражение в схватке с морем людей в ужас одним своим видом, даже не поднимая «Весёлого Роджера», но его стоило поднять.

Вот уже далеко впереди в рассветном мареве забрезжил силуэт разбитого бурей корабля. Скоро «Мария» будет замечена. Волны вскипали за бортом, и над релингами то и дело возносились гроздья белых брызг, ветер гудел в парусах ровно и крепко. Мало кто в этих водах мог состязаться с «Марией» в скорости.

Когда стало возможно разглядеть реющий над жалкими останками судна флаг Британии, рядом с ним наверх пополз другой — флаг бедствия. Тяжёлые обломки стеньг, обрывки парусов и тросов громоздились на палубе, матросы пытались перетащить их к правому борту, чтобы выровнять крен, но вода уже понемногу переливалась через фальшборт. Не занятые на этих работах люди столпились на шканцах[8], пытаясь подать «Марии» какие-то знаки. Нет, в приближающемся корабле торговцы не найдут спасения.

— Фла-а-аг! — протяжно закричал Хелмегерд, и Потл с Редом эхом ответили на его крик, и вот над каскадом парусов взвился, заполоскал на ветру «Весёлый Роджер».

Терпящие бедствие, похоже, не сразу осознали, что́ они видят, и лишь спустя несколько мгновений вздох ужаса прокатился по заваленной хламом палубе — чтобы тут же затеряться в свирепом вое и хохоте, нёсшемся с бригантины.

— Огонь! — заревел Хелмегерд, надсаживая глотку, не обращая внимания на тупой удар изнутри по рёбрам, и тяжёлое ядро пролетело над головами торговцев, снеся остатки грота. — На абордаж!

Засвистели тросы, впились в беззащитное дерево якорь-кошки, и собравшиеся на русленях[9] звериными прыжками бросились на палубу, не дожидаясь, пока затрещат столкнувшиеся корабли. В общем-то, они могли бы даже не брать с собой сабли и топоры — жалкие сухопутные черепахи, по недоразумению называвшие себя моряками, прятались, скуля, под обрывками парусов, лезли в трюмы или прыгали за борт.

На барке уже вовсю кипела резня, когда Хелмегерд ступил на наклонную палубу, втягивая ноздрями запах свежей крови. Кровь стекала по мокрым доскам, капала с наточенных клинков, заливала и хищников и жертв. Именно такой жалкой смерти и заслуживали морские овцы, не сумевшие сберечь от шторма корабль и не попытавшиеся даже встать на его защиту. Он прищурил глаз, коротко размахнулся и метнул нож к правому борту, туда, где под слоем парусины двигалось что-то живое, и алая роза тут же расцвела на грязно-белом полотне. Хелмегерд брезгливо сплюнул на палубу и скомандовал своим:

— Хватит!

Оружие тут же опустилось, и пираты, мокрые от пота и воды, перепачканные чужой кровью, тяжело дышащие, поднялись над полем битвы. Все, кто ещё мог двигаться, попрыгали в море, за исключением спрятавшихся в трюмах. Те, затаившиеся в тёмных углах и наскрёбшие мужества в своих мелких душонках, могли быть опасны, и пираты, перед тем как спуститься, соорудили факелы из обломков рангоута и просмолённых тросов. И эта предосторожность не была лишней: едва Хелмегерд ступил на скользкий наклонный флор[10], оказавшись по пояс в вонючей протухшей воде, на него откуда-то сверху с криком обрушилось тяжёлое тело.

Многолетний опыт, называемый некоторыми чутьём, не подвёл, и за миг до удара Хелмегерд отшатнулся в сторону, и клинок, призванный продырявить его, что твой юферс[11], лишь оцарапал кожу на плече, разорвав рубашку.

Оба повалились в воду, но не успел Хелмегерд оттолкнуть напавшего, как его уже выдернули из отвратительной жижи чьи-то руки, и в тот же миг железная ладонь сомкнулась на оцарапанном плече и потащила вверх. Всё произошло за какие-то мгновения, и вот уже парень с собственным кинжалом в груди плавает на спине, и длинные отблески пиратских факелов, отражаясь в воде, рисуют на заросших плесенью, источенных червями стенах и потолке причудливые узоры.

— Ещё кого поймаю — шкуру спущу, — прошипел Бен, хлопнув Хелмегерда по спине, и пошёл к корме, тяжело переставляя ноги в воде, и остальные разбрелись по разным сторонам, оглашая гулкий трюм руганью и проклятьями.

Поймать удалось четверых, но эти уже не проявляли ни малейшего рвения подороже продать свою жизнь и были заколоты, как откормленные к празднику поросята. По пояс в затхлой воде, борясь с качкой тонущего судна, большая часть команды во главе с капитаном обследовала трюм, пока остальные обирали мертвецов на палубе.

Барк вёз в Англию древесину махагони и вирджинский табак — неплохой улов. И то, и другое можно будет хорошо продать на Тортуге, этом пристанище морских бродяг, где вечно нужно чинить корабли и запасаться куревом перед долгим плаванием. А на Тортугу зайти необходимо. Пора заканчивать этот поход, и пусть команда повеселится вволю.

Солнце стояло высоко в небе, когда пираты закончили погрузку ящиков с захваченного корыта на «Марию». Барк грозил в любую минуту пойти ко дну, и они работали без передышки. Тухлая вода трюма, казалось, пропитала Хелмегерда насквозь, въелась не только в одежду и волосы, но и в самые кости, и даже пот, льющий с него ручьями, не спасал. Поэтому, когда всё мало-мальски ценное перекочевало на его бригантину, а на торговом судне остались только начавшие уже пухнуть мертвецы, он с наслаждением ступил на свою палубу в последний раз и приказал держать курс на норд-вест.

Едва «Мария» отошла на расстояние пушечного выстрела, как низкий тоскливый стон разнёсся над морем, и, обернувшись, пираты увидели, как на месте злополучного барка взметнулся вверх огромный водяной вихрь.