Парадигма крови (СИ)

Пройдя по длинному салатовому коридору, мой проводник распахнул белые двойные двери, выпуская наружу яркое пятно света. Комната напоминала операционную и одновременно стоматологический кабинет. Карина, вся в белом, стояла у металлического столика. Ренат достал из шкафчика кипельный халат и, не торопясь, облачился в него. На кармане блеснул золотой логотип «Море Спокойствия».

- Не боитесь? – спросил Ренат, когда я уселась в мягкое поуложе-поукресло. – Некоторых пугает белый халат. – Он уселся на вращающийся стул возле меня.

Карина подкатила стойку с каким-то прибором, отдаленно напоминающим УЗИ-аппарат. Ренат достал флакон и смочил прозрачным раствором ватный диск. В воздухе пахнуло ландышами.

- Разрешите, – он аккуратно откинул прядки от моего лица и протер мой лоб и виски. – Расслабьтесь, мы все сделаем сами.

Жидкость холодила лицо, я улыбнулась:

- Вы похожи на Морфеуса. Вот сейчас Вы предложите мне красную таблетку!

Он хохотнул и переглянулся с Кариной, державшей в руках белые диски датчиков.

- А ведь верно! Я Морфеус, это – Тринити, а Вы, несомненно, Нео! Избранный! Только женского пола! – он приклеил датчики к моему лбу и вискам. – И таблетка красная, только жидкая!

Он откатился на стуле, давая дорогу своей ассистентке. В руках Карины был шприц, заполненный чем-то темно-красным, и резиновый жгут.

- Рукав! – кивнула она, склоняясь надо мной.

У нее была очень чистая кожа, золотисто-оливкового цвета. Наверное, она посещает солярий. Я закатала рукав и начала сжимать кулак. От антрацитовых волос Карины струился дорогой аромат. Это был запах сандалового дерева, прогретого полуденным солнцем.

- Как кровь, – сказала я, взглянув на жидкость в шприце.

- Нет, это не кровь, – откликнулся Ренат.

Он сидел теперь выпрямившись, лицо его было напряженным. Я глупо хихикнула, когда игла прошла в вену.

- Все эти сказки про вампиров… Это не про «Море спокойствия»? – попыталась пошутить я.

Ресницы Карины дрогнули.

- Разве мы похожи на вампиров? – промурлыкала она, распуская жгут, и обхватывая мою руку у локтя.

- Нет, у Вас теплые руки, – сказала я, и она мягко улыбнулась.

Эта улыбка была последнее, что я увидела в прошлой жизни.

====== Часть 4 ======

- Привет, Артемий!

- Ты что-ль, Данька? Прива!

- Что делаешь? Давно тебя не слышал, камрад.

- Да, так, ничего особенного.

- Что смурной такой, случилось что?

- Да нет… Нет, да! Знаешь, Данила, это хорошо, что ты позвонил. Если ты готов, чтобы по тебе сопли размазывали, давай встретимся. Мне надо выпить. Как ты?

- Да, конечно, Тём, какой разговор. Я за этим тебе и звоню. Когда заедешь?

- В шесть – нормально?

- В самый раз.

- Давай!

- Пока.

Как хорошо, что он позвонил!

Удивительно, но Данька Водорезов всегда звонит, когда он нужен. Хороший он парень, этот Данька! Я внутренне улыбнулся: между мной и Данькой всегда существовала внутренняя приязнь, связь, как будто он был моим психологическим зеркалом. Зеркалом наоборот. Когда я был взвинчен – Данька пребывал в депрессии. Когда мне было тоскливо и серо – Даньку накрывала какая-нибудь заполошная мания. Но стоило нам встретиться, как наше настроение выравнивалось, приходя в состояние умиротворенного созерцания, приятного пофигизма и даже легкой нирваны. Не сказать, чтобы мы крепко дружили и часто виделись, но с первой минуты нашего знакомства, возникла между нами взаимная симпатия, духовная комплиментарность. Бреясь, я припомнил нашу первую встречу: прокуренная общага, початая бутылка водки, запах неизменной жареной картошки, какая-то томная девица, в покрытом истертым плюшевым покрывалом кресле. Хозяин комнаты – Сашка Смольников, пьяный, добрый и огромный, неслышно перемещается вокруг колченогого столика, подливая и подкладывая в разнокалиберные, покраденные из столовки, тарелки и стакашки. Светка Галкина любимая всеми девчонка – лучший друг, по праву завсегдатая, сидит на диванной и улыбается расслабленно и уже чуть-чуть косит.

Кто-то, кажется Жорик Смирнов, травит байки из сессионной коллекции, пытаясь произвести впечатление на эту новую даму в кресле. Дама, уже изрядно «подшофе», нежится в лучах мужского внимания. Она уже на втором курсе, и ей кажется, что мир познан вдоль и поперек. Припоминаю, что она из педуниверситета, мнится, с факультета иностранного языка.

Ей хочется, чтобы все считали ее женщиной-вамп, женщиной-рок, женщиной-тайной. У нее получается, но получается смешно, и я улыбаюсь чуть-чуть больше обычного. Помню как, Сашка пихает меня в бок, и глухо гудит какие-то непристойные советы по поводу этой «Леди-ин-Ред». Раздается деликатный стук в дверь, и за занавеской возникает тихая перепалка Жорика и кого-то невидимого. Стоящий за дверью отнекивается, они что-то бормочут, слышится какая-то возня, и, наконец, в комнату втягивают худощавого парня лет двадцати. Он щурится на красный абажур и смущенно здоровается, прибавляя: «Да мне кофе грамульку, да я пойду, хвост у меня по «детским»… Не, я пить не буду!» Его никто не слушает, Сашок гудит: «Это вот Даниил Водорезов, восходящая звезда детской психиатрии! А поскольку все мы тут еще дети сопливые, кроме дам, конечно, прошу любить и жаловать! Так, на всякий пожарный. А еще он – потомственный колдун, да! Да правда, вот те крест! Сейчас Даня выпьет водочки, прочистит свои чакры-макры и все нам расскажет про дальнюю дорогу и казенный дом!».

Данила немного краснеет, но, подчинившись тяжелой длани Сашка, падает на скрипучий стул напротив гостьи с «инъяза». Ему наливают «штрафную», и он, все еще немного тушуясь, опрокидывает стаканчик, закусывая хрустким огурцом с малой родины Сашки – села Помольное Тамбовской области. Я сидел в полутени и, украдкой, рассматривал нового знакомого. На первый взгляд, он казался смущенным, но, присмотревшись, я понял, что это всего лишь маска: когда глаза присутствующих отворачивались, уголки его губ слегка приподнимались, и удлиненное лицо приобретало чуть лукавое выражение. Жорик заливался соловьем, живописуя паранормальные возможности своего приятеля. Дама в кресле приоткрыла рот, глаза ее округлились. Светка едва заметно пнула меня в бок, и я понял, что зреет какой-то заговор. В сущности все шло к тому, чтобы развести новенькую. Жорик совсем недавно лишился очередной пассии и изо всех сил старался восстановить пошатнувшееся мужское достоинство.

Я продолжал неприметно следить за происходящим: Санек исправно подливает, походя одновременно на робота Вертера и на цыганского медведя на ярмарке. В глазах его появляется азартный блеск, а движения становятся чуть более оживленными. Жорик все трещит, а гость налегает на картошку, изредка помахивая вилкой, в тех местах, где Жорик явно привирает. Когда он склоняется над тарелкой, глаза его щурятся, он жует улыбаясь, отчего его заостренные уши двигаются и делают его похожим на Братца Лиса.

На какой-то миг, он поднимает глаза, словно ощутив мой взгляд, и я замечаю, как в его глазах прыгают чертики. Он быстро подмигивает мне и снова склоняется над тарелкой.

В курилке Жорик трепал Данила и интимно понизив голос, живописал те плотские утехи, которые намеривался осуществить с будущей училкой. Данила сдержанно улыбался и отнекивался. В голове моей уже шумело, и я рассеянно слушал этот монолог, изумляясь Жориковой прыти и той странной роли змея-искусителя, что так навязывалась нашему гостю. Наконец, Даниле надоело отбиваться, и он послал нашего ловеласа «подготовить все необходимое» Жорик проворно ретировался. Мы остались одни и незаметно разговорились о своих сессионных проблемах, посетовали на особо «полюбившихся» преподавателей и на несуразное, по нашему разумению, размещение лекций. Прервал нас Жорик, возникший в дверях с горящим взором, и сообщивший, что: «Все готово к сеансу!».

Как только он снова исчез, Данила вдруг посмотрел мне прямо в глаза. Я удивился: глаза его, показавшиеся мне сперва черными, теперь стали голубовато-серыми, точно сгущающиеся за окном сумерки.