В чужой коже (СИ)

Почитай уж жовтень начался, а он только зыркает, да ничего. Сам не знаю – к добру то, аль к лиху. И как глядит: остро, будто в душу всматривается, что там? Уж он-то все примечает: и как ногу ставлю, и как стрелу оперяю. Вот, ей-ей, даже что яблоки люблю, хоть и кислые они, мочи нет. Давеча сел за стол, а он, мимоходом, оп! И пододвинул ко мне плошку с красненькими, кислющими, именно такими, как нравятся.

Если князюшка смотрел, да не видел, то от этого – не спрячешься. И на Ези хмурится. Ези - это девка моя. Веселая, грудастая и выпить не дура. Она мне сразу понравилась.

Я чего подумал-то? Вот, глянулся мне Отино. Хоть он и оказался парнем. Вроде бы. Но по повадкам: девка девкой! Даже стряпать приноровился. Вот. Но с ним мне пока точно не светит. Красавец на все мои намеки – ноль внимания, воз презрения. И чего делать? Он же не из наших, совсем по-иному выращен. Как Арт рассказал про все эти ихние «хехналогии», так я и понял, что парень не даст. Арт все понятно объяснил – не трахаются они, как мы. Хоть и сложно представить эдакую дичь. Ну, и когда Ези начала мне подмигивать, да бедром тереться, будто невзначай, я подумал: чего такую ладную девку упускать? И пошел за ней… я ж Отино тем не обижу. Он и внимания не обратит…

А вот князь заметил.

Прилетанцы надо мной смеются. Говорят: много тебе чести! Неужто опять на твое тельце кто-то зарится?

Я даже засомневался: неужто чудится? Главное дело, правитель-то ко мне не подходит, тут уж и впрямь впору заволноваться: а ну как кажется?

Но все равно, как Светлость на Ези глянет, у меня мороз по спине. Боязно за нее.

Дни все бежали, я застукал Ези с горшечником. Думал – бес попутал, с кем не бывает. Между прочим, готов был простить дуру, но она проявила упорство в своей ошибочной привязанности к щербатому олуху и вместо того, чтобы уйти со мной, осталась вытирать его кровавые сопли. Говорю ж – дура!

С горя отправился за рыбой для Велора. А то что-то ему от каши нехорошо стало. Арт говорит, что ему рыбу надо, или ракушек каких… ну, слизняков водных я ему наберу. Сам их едал – если на огне прожарить, да присолить – ничего даже. А еще Реф сказывал, что если пройти чуток подальше, будет малое озерцо, в нем гады водоплавающие водятся. Может, они тоже сгодятся?

До того озерца оказалось – дня два шпарить, зато гады действительно были, к тому же непуганые – легко в ловушки шли. Набрав скользких серых тел, первым делом отсек голову и выпотрошил, потом присолил хорошенько, развел костер, подкоптил маленько тушки, чтобы не завоняли – еще ж обратно пехать. На обратном пути набрал слизней. На всякий случай, еще и околоводных прихватил – я слышал, что их тож хавать можно.

Велору еда пришлась по нутру – требуха перестала беспокоить, он повеселел, а то ходил кислый, да за брюхо все держался. Я обрадовался: раз пища подошла, значит, надобно заготовить.

Местные почему-то рыбу не слишком жаловали, а я сызмальства к ней привык, да и серокожему прилетанцу она необходима. Потому выпросил я для себя пару бочек и принялся их наполнять.

Дорога до озерца была пройдена не один раз, я легко переставлял ноги, следуя знакомым маршрутом, голова была пуста, как бочонок, и мысли помимо воли скользнули к князю.

Арт недавно придумал странную штуку: вырезал маленькую плошку на палочке. Сказал, что это называется ложка. Ею, по его словам, удобно есть суп или горячее – пальцы не обожжешь. Многие за столом тайком потешались над прилетанцем с его причудами, а воевода так вообще сказал, что от веку ели не используя эту ерунду, так и теперь нечего начинать, но князю вещица пришлась по нраву. Вечером он много расспрашивал Арта о том, как принято на небе, и прилетанец смог убедить правителя, что надобно научиться этой плошечкой пользоваться. Спервоначалу получалось не очень, зато как наловчились, Отино изготовил непонятную, но вкусную горячую жижу. Ее действительно было удобно есть ложкой.

Вчера Арт показал еще одну непонятную штуку. Сказал, что это - вилка. Кажется, он пытается «привить немного культуры».

Воеводе это не по нраву. Ему мы вообще не нравимся. Мужчина хмурится и злится, но князь не обращает на него никакого внимания. Я знаю, что воевода часто задерживается в солнечных покоях, иногда и ночует там, но непохоже, что между ним и князем что-то есть. Никаких взглядов, прикосновений. Иногда, когда люди долго вместе, огонь страсти переплавляется в нечто иное, но все равно это заметно – по теплоте взглядов, пусть в них уже нет прежней безудержной жажды обладания. Во взгляде правителя только скука и раздражение. Воевода – хмур и сосредоточен. И ни грана тепла или хоть приязни.

А меня как князь глянет – огнем обдает. И злость вскипает – что он на меня пялится?! Я не девка, чтобы меня взглядом оглаживать! А как пройдет и не взглянет… так вообще себя не пойму… такая муть внутри поднимается: вот прямо бы кинулся да нос свернул! А почему так? И все-то внутрях вертится и сжимается и едкое жжется… что ж за человек-то такой? Может, он - колдун? Присушил и ждет теперь, когда сам прибегу? Напасть такая - все мысли об этом чародее… и ведь нет ничего в его внешности – обычный усталый мужчина, лет сорока… но когда его внимательные глаза сосредотачиваются на мне, кажется, что самую душу он мою видит…

Кажется, меня подвела собственная самоуверенность. Дорога была хоженой, знакомой, ни разу я не встречал на ней ни дикого зверя, ни расставленной человеком ловушки, думалось, что путь безопасен. Слишком расслабившись, не заметил полупрозрачное тело шоггота (13), притаившегося в траве.

От первой порции яда меня спасли добротные сапоги, густая слизь облепила кожу, зашипев и начав быстро впитываться, не дожидаясь того, что она доберется до тела, я прыгнул в сторону, торопливо избавился от испорченных сапог и остался в одних обмотках, перевязанных бечевой.

Шоггот раздул тело и еле слышно зашипел, медленно подбираясь ко мне для второй попытки. Эти богомерзкие твари чрезвычайно ядовиты, но двигаются медленно, потому я предпринял единственно возможное в данной ситуации – припустил бегом к озеру, благо до него оставалось немного.

Конечно, пока бежал, сбил себе ноги и даже поранился в нескольких местах о сучки и корни.

Несмотря на то, что сапоги я снимал не притрагиваясь к ним руками и, сразу как увидел воду, тщательнейшим образом прополоскал в ней и руки и ноги и даже потер кожу песочком, через некоторое время почувствовал, как леденеют ноги и руки и едва успел выбраться из воды.

Грудь стянуло обручем, тело покрылось холодным потом, ноги подкосились, и я упал, радуясь, что вовремя вышел из воды, а не то бы утоп. Впрочем, мое положение в любом случае выходило незавидным. Прозрачная гадина достала-таки меня своим ядом, пусть на мою долю и пришлись только несколько капелек, этого достаточно, чтобы лишить возможности шевелиться на несколько дней. На самом деле – около десяти. И все это время не смогу двигаться, только к концу смогу ползти. Выходит: я либо от голода сдохну, либо замерзну, либо зверье загрызет. Будущее казалось настолько сомнительным, что накатившее беспамятство я воспринял почти как благо.

Я то выныривал из жаркой тьмы, то вновь в нее погружался, тело бил жестокий озноб, обдавало то холодом, то жаром, в редкий момент просветления я с ужасом понял, что порция яда, видимо, была достаточно значительна, или шоггот был матерым. Потом в голове стало совершенно мутно, я перестал осознавать себя…