Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

— Чем это хуже, чем убить пять невинных младенцев, чтобы спасти такое чудовище, как я? — Он недобро покосился на меня.

— Если убиваешь, то пусть это будет быстро и не зря. Я спасала мужа, и мне это не доставило удовольствия. А ты. Ты наслаждался каждой минутой ее страданий, зная, что каждое ваше противоестественное единение сокращает девушке жизнь. Но ты ведь не мог остановиться, не так ли? Альфа-самец берет все, что хочет и когда хочет, игнорируя последствия. Тошнит от тебя. Пойду поищу другую спальню. Пожалуй, что-нибудь и подберу. Доброй ночи.

Я уже встала с кровати, когда грубая монархическая рука затащила меня обратно. Уложив меня на живот, он вдавил одной рукой мою поясницу в кровать, другой поглаживая мои бедра и ягодицы.

— Рано уходишь, девочка. Я еще не закончил с тобой и церемониться, выслушивая идиотские обвинения, я больше не намерен, ибо полвечера уже терплю твои истерики. Знаешь, я помню эту Дизару. То еще мясо было. Но потом мне стало скучно, понимаешь? Она же затыкаться не умела. Прямо как ты. Молила Аллаха каждую ночь простить ее за грех, за то, что допустила меня в свою жизнь и кровать. Какое облегчение! Сейчас она, наверняка, получила честь разговаривать с ним лично и отмаливать грехи в аудиенции тет-а-тет. Ты же знаешь, что я — не герой. Я получаю, что хочу. У нее была роза, я оборвал с нее лепестки, а потом все закончилось. Долгие нудные разговоры о свадьбе и совместном будущем меня утомляли. И она знала, что за все идеальное в жизни придется заплатить высокую цену. Lune de miel, lune de fiel. (Медовый месяц, бедовый месяц /франц./ — примечание автора.) Какого Дьявола тебя вообще тревожит этот расходный материал?

— Я. На ее месте могла быть я. — Полузадушенно вскрикнула я. Дышать с головой, вжатой в кровать, оказалось не так и просто. — Или я тоже расходный материал и мясо? Она хотя бы была инфанта. А я кто? Студентка Института Кулинарии, которая так и не нашла свое место в жизни. Ты изнасиловал меня в двенадцать. Я бы тоже могла сгнить, но меня ты не предупредил, как и ее.

— Сгнила уже? По-моему, все в порядке. Хватит драматизировать, Лора. У тебя иммунитет к штаммам микроорганизмов любого типа. Вспомни, начиная с детства, болела ли ты хоть раз простудой, гриппом, оспой? Ангиной болеют все хотя бы раз в жизни. Ну? — Владислав взял с кровати свой пояс и щелкнул им, рассекая воздух.

— Я закаленная.

— Чушь. Ты была рождена для меня. В каждой своей реинкарнации, это чудо, но мы не задаемся вопросами, ты рождаешься физически здоровой и с иммунитетом от процессов распада и гниения. Природа защищает тебя, потому что в пятнадцатом веке ты была самой могущественной ведьмой.

Молниеносно он приподнял меня над кроватью, сдавив рукой под грудью. Кожаный ремень коснулся моего горла мягко и нежно. Затем граф начал тянуть на себя и душить. Я хрипела, чувствуя как в солнечном сплетении становится тяжело, омерзительно и сладко от отсутствия воздуха.

Окончательно разорвав на мне платье, он грубо ощупал мою грудь. Свободная рука его вползла мне под исподнее и, как я ни сжимала ноги, его пальцы все-таки проникли внутрь. Извиваясь в хрипе и стоне и вибрируя всем телом, я закричала.

— Как я и говорил. Врешь мне, сучка. Ты изнемогла и вся взмокшая. Зачем только раздражаешь и будишь лихо, я, наверное, никогда не пойму. Даже этот ремень доказывает неприглядную и омерзительную тебе самой правду. Ты перестала вырываться и сопротивляться. А я ведь убиваю тебя. — Он склонился к моему уху, выдыхая каждое слово мне в шею, от чего я дрожала, как осиновый листок на ветру. — Ты удавишься на моем ремне, лишь бы я, твой повелитель, тебя отодрал, как дешевку. И тебя раздражает, что ход твоих мыслей я знаю, как свои пять пальцев. А еще тебя доводит моя мягкость, потому что ты скучаешь по темной моей стороне. Может, я и вправду слишком полюбил тебя, что дал слабину и позволил тебе своими поступками любящего, заботливого мужа, забыть о том, какое я — чудовище на самом деле. Думаешь, владеешь ситуацией и мной полностью? Думаешь, ТЫ контролируешь, получу я оргазм или останусь неудовлетворенным? Ты ошибаешься, моя милая. У тебя есть надо мной контроль и власть, когда я тебе это позволяю. И когда я этого сам хочу. А вот сейчас я не хочу. И церемониться, и слушать тебя тоже. Слишком долго и безнаказанно ты болтала своим ртом и имела несчастье дразнить меня.

Стащив меня с кровати и кинув на пол, он встал, и, откинув в сторону ремень, из-за удавливания на котором я согнулась на полу калачиком и кашляла, схватил меня за волосы, поставив на колени. — Давай, милая. Новый уровень, мой бедный мотылек. В сексе, как и в жизни нужно попробовать все. Будешь сопротивляться, отхватишь поясом по щекам. Займи свой рот чем-то более полезным, чем пустое разглагольствование. Слишком долго я жалел твои хрупкие чувства, отказывая себе в этом восхитительном наслаждении.

Его пальцы сдавили мой затылок. Я чувствовала боль, чувствовала и его раздражение, злобу, желание сорваться и неудовлетворенность. Последняя правила сегодня нами обоими, превращая нас в психов с обостренными эмоциями. Оттянув резинку его белья и обхватив ладонью его огненное наощупь естество, я придвинулась ближе. Языком я коснулась крайней плоти, а затем двинулась вверх. Он закрыл глаза. Его руки дрожали так, что он уже не мог удерживать мою голову. Да и в этом не было необходимости. Я сама желала удовлетворить потребности этого сукиного сына, чтобы с ним стало возможно хотя бы обменяться парой слов без грызни. Он слишком долго этого ждал, поэтому, стоило мне лишь сжать губами его пульсировавший, затвердевший и налившийся кровью член, эякуляция произошла сама собой. Солоновато-сладкая с привкусом горечи сперма заполнила мой рот, и, сглотнув, я встала с колен.

На пару минут в воздухе повисло молчание, затем он выдохнул и схватил меня, направлявшуюся безмолвно к кровати, за руку, развернув к себе. — Извини, я… Я не должен был вести себя так грубо. Извини за страдания, что выносила в разлуке, за проблемы. Спасибо. Спасибо за все. Спасибо, что вернула меня в мир живых, спасибо, что не дрогнула, убивая младенцев, спасибо, что сейчас позволила зверю прекратить терзать меня и выпустила его из клетки. Ты — прекрасная и мудрая женщина. Другой такой я вечность бы не нашел. Как ты меня терпишь? Лора, как? — Он зажал мое лицо в своих ладонях. В черных глазах блестело живое отчаяние.

— Когда искренне, не надо терпеть. Привыкаешь и миришься. — Я лишь махнула рукой и коснулась рукой шеи. Следы удавки от пояса до сих пор причиняли боль. — Пошли спать. Я устала.

Обнявшись так крепко, что уже, пожалуй, было не разделить, где я, где он, мы, на удивление, крепко и мирно уснули до утра.

Старенький фотоаппарат издал тихий щелчок, запечатлевая нас. Мы стояли на белом мосту, перила и парапет которого были архитектурно украшены белоснежными металлическими лилиями. Мост был перекинут через мелкую и темную стоячую речку, в которой плавали розовые и оранжевые кувшинки. Я подняла воротник бежевого кашемирового пальто, и, склонив голову на плечо мужа и посмотрев в объектив, улыбнулась. Владислав убрал фотоаппарат в карман своего черного плаща.

— Мне всегда нравилось в этом парке. — Задумчиво произнес он, перегнувшись через перила моста и бросая золотые монетки в воду. Я последовала его примеру, положив руку ему на спину.

Ветер колыхал стеклянную водяную гладь реки, создавая рябь, и развевал мои распущенные волосы. Я подставила лицо его резким порывам и молчаливо замерла, чувствуя кожей каждое легкое дуновение. Только сейчас, завершив круг страданий, паники и ада, через которые я проходила последний месяц, а по меркам нашего измерения почти что год (я никак не могла привыкнуть к местному летоисчислению), я впервые задумалась, что пять детских жертв были соломинкой в море для утопавшего. Я находилась в стадии последнего издыхания, и, если бы это не сработало, я бы потеряла мужчину, который стоял сейчас со мной бок о бок, навсегда. Я попыталась отогнать мрачные мысли прочь, когда подсознание и внутреннее ‘я’ снова затеяли пикировку.