Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

Кровь ему в рот, через плотно стиснутые челюсти человека в коме, я вливала дрожавшими руками. Ни Роберт, ни Селена не явились на помощь. Совершая адское злодеяние, страшись остаться в своем деле одна одинешенька. Сантиметр за сантиметром, уродливые раны постепенно начинали стягиваться сами собой, пока от них не осталось ни единого рубца, шрама и даже царапины. А когда последняя капля крови последнего убиенного младенца была поглощена, Владислав открыл глаза.

Едва это случилось, произошло и кое-что еще. Я рухнула в обморок прямо на пол возле нашей кровати…

Очнулась я в полумраке, свидетельствовавшем о том, что вечерний закат медленно и лениво выполз на темнеющее с каждой минутой небо. Мои губы оказались липкими и одновременно мокрыми. Я провела языком по краешку губы. Кровь… Пакетированная. Что ж. Сойдет. Для такого ужасного дня подошел бы любой кролик и даже белка.

— Лора, ты в порядке? — Этот голос сначала раздался внутри меня, потом разросся, заполняя каждую клеточку моего организма, а затем я просто, как ужаленная, подскочила на кровати и кинулась к нему на шею.

— Владислав… Ты жив… Ты в порядке.

Я целовала его в шею бесконечно долго, пока он шутливо и с долей сарказма в голосе не заметил.

— Я да. Чего не скажешь о пяти убиенных младенцах. Ты меня удивляешь, Лора Уилсон-Дракула. Каждый раз ты превосходишь себя. Предательство своих пациентов в больнице, резня в церкви с последующими двадцатью шестью жертвами на руках, а теперь пять убиенных младенцев… А я-то искренне думал, что эта девушка помогает спасать ни в чем не повинных заведующих больниц.

— Постой, постой. — Я отстранилась и посмотрела ему в глаза, выставив ладонь вперед. — Полегче. Я теперь, выходит, отвратительный человек? И на каком этапе я оглохла, когда ты сказал: ‘Здравствуй, любовь моя. Спасибо, что спасла мне жизнь, еле передвигая ноги сама, потому что не питалась в заваренной мной каше апатии и меланхолии. Потому что я, как последний изверг и самая павшая нечисть нашего мира, обещал вернуться в добром здравии через две недели, уехав на границу, а ввалился, истекая кровью и умирая через месяц. А еще как ты справлялась с государственными делами, пока меня не было? Прости, что скучала, тосковала и умирала ежедневно без меня.’ Ах да, прости, я не оглохла. Ты не говорил.

Я резко отодвинулась, почувствовав, что закипаю, и села на кровати, повернувшись к нему спиной.

— Да что с тобой такое? Все в порядке. Что за болезненная реакция на шутки? — Сухо произнес он, и тут меня и вовсе понесло, как говорится, не в те дебри.

— В порядке? А было бы? Мои руки в крови пяти чертовых младенцев. Пяти, Владислав! А все потому что ты вляпался в перепалку с мифическим оборотнем, о существовании которого я даже не знала. Я билась с родителями, которые, как животные, до последней капли крови защищали свои норы и гнезда. При всем этом я не питалась неделю. Неделю, любовь моя! Я была слабой и изможденной. Меня могли убить! А еще я с ума сходила, думая, что ты умер. Я чуть не сошла, пока ты был в коме. Я практически этими самыми руками вырвала сердце подруге, которая уговаривала меня жить дальше. Это был месяц морального гниения и разложения. Как ты смеешь явиться после всего, когда все более менее наладилось, и корить меня за обидчивость на твои саркастические идиотские ремарки о том, о чем даже понятия не имеешь. Убери. Убери от меня свои поганые руки.

Я била его по рукам, пока он сгребал меня в охапку, подминая под себя.

— Комок нервов, милая. — Холодно и злобно прошипел граф. — Страдание от недотраха в течение месяца сделало из тебя истеричку. А расслабляться надо. Надо, мое солнышко.

— Не в сексе дело, ты — примитивный шовинист и гребаный Нарцисс. Это ты только об этом и думаешь. Но не у всех, как у тебя, ублюдка, душа отсутствует.

Он заламывал мне руки, а я извивалась, кусалась и плевалась, как бешеное животное. Вдобавок к этому орала я в полный голос. — Убила. Убила бы тебя этими руками.

Истерически размахивая всеми конечностями, я пыталась дотянуться до него, желая приложить так хорошенько, чтобы звезды из глаз полетели. — Ненавижу! Ненавижу тебя, тварь. Надо было позволить тебе сгнить здесь. Как только очнулся, ты открыл свой поганый рот и все испортил. Тут же.

— Поганые руки. Поганый рот. — Он злобно усмехнулся, покачав головой, из последних сил удерживая мои сцепленные им в замок руки над головой, наклоняясь и обследуя мои губы языком. — На тебе клеймо горит, оповещающее о том, что маленькая грязная сучка хочет поганых рук и поганого рта своего хозяина. Давай, отрицай дальше. Извиваешься подо мной, как дрянная шлюшка. Расслабься уже и дай мне тебя успокоить.

— Через мой труп. — Я все-таки извернулась, ударив его коленом в живот, смачно плюнув в лицо и отвесив пощечину. Тяжело дыша, я села на край кровати, оправляя полуразорванное платье.

— Бешеная сучка. — Обреченно вздохнул он, снова падая на подушки. — Хотел ее поприветствовать, пожалеть, взмокшую, злобную и истеричную, а она…

— Не надо быть козлом. Не стоило произносить вслух этот адский ад. Не переоценивай себя, я не взмокшая.

— Не переоценивай себя, думая, что я не влезу, куда надо и не проверю. Руки мне Господь дал не только для того, чтобы кашу мешать ложкой. — Он поднял правую руку вверх, нахально выписывая в воздухе пальцами узоры.

— Если бы Господь знал, как творения по его образу и подобию будут использовать им подаренные руки, он бы их вообще не раздавал. — Сначала я презрительно фыркнула, потом плотину прорвало, и я, сначала тихонько захихикав, через полторы минуты разразилась громоподобным смехом, упав на подушки. — Ты чего сегодня лезешь, как одержимый?

— Не только у вас, Миссис Дракула, не было мужчины последний месяц. У меня женщины не было тоже.

— Хорошо, что не было. Иначе бы я убила ее. — Я наклонилась к нему вплотную. В темноте его глаза являли собой сиявший переливами черного эбеновый пламень. Я закусила губу, расстегивая пуговицы рубашки одну за другой. — Эту рубашку все равно испортила псина. В утиль ее.

Сорвав исполосованную когтями оборотня рубашку резко и нетерпеливо и отшвырнув на пол, я припала губами к его сильной и прекрасной груди.

— Что произошло, имею я право знать или нет? — Спускаясь поцелуями по животу вниз медленно и со вкусом, я руками расстегивала ремень, не забывая и о беседе.

— Двенадцатилетняя девчонка, оборотень. Кажется, ее зовут Андреа. Точно не вспомню.

— Что ты ей сделал? — Скользя пальцами по черному шелку его исподнего, я уже ощущала его эрекцию, не спеша избавить его напряженное тело от томительного ожидания. Он был на взводе, я это чувствовала и издевалась намеренно, поглаживая и сжимая его плоть через белье на долю секунды и отпуская на достаточно длительное время, чтобы оттянуть процесс разрядки.

— Извечная вражда кланов. Оборотни против вампиров и тому подобное. Сначала она порвала мне крыло, потом, словно пропустила через мясорубку. При всем этом я ей даже слова не сказал.

Я тяжело вздохнула, возвращаясь в памяти к самому неприятному, оставившему на мне тяжелый и гнусный отпечаток моменту. — А Дизаре сказал. Говорил, говорил и не мог наговориться. Договорился до того, что девушка загнила.

— Ну и как же сейчас себя чувствует принцесса Дизара? — С презрительной усмешкой граф посмотрел на меня. Эту блуждавшую самодовольную ухмылку с его лица раздражение внутри меня так и хотело счистить еще одной пощечиной.

— Она умерла несколько дней назад. Похоронена в Соверене. Можешь изрыгать на меня проклятия, но я отдала ей поместье бесплатно, пытаясь исправить твой ничем не заглаженный эгоистичный и омерзительный косяк. Ты обрек человека гнить заживо три года, почему себя чувствую виноватой и ответственной за твои поступки я? — Я села на кровати, установив глазной контакт с ним. Ни тени раскаяния. Только коварная ухмылка, и больше ничего. Сегодня он по полной программе оправдывал свой титул ‘адской бездушной твари’.