Ночная духота (СИ)

========== Глава 13 ==========

В гостиной висела жуткая звенящая тишина, в которой я слышала лишь биение собственного сердца и пульсирующую в висках кровь. Шея вновь взмокла, а сарафан полностью прилип к спине, хотя я и пыталась считать до десяти, убеждая себя в том, что мне абсолютно не страшно. Только организм не желал обманываться. Ноги стали каменными, и я не была уверена, что разогну колени, потому не делала никаких попыток подняться, хотя и понимала, что обязана встать.

Граф продолжал сидеть на диване в той позе, в которой я его заметила. Во всяком случае силуэт на блестящем чёрном экране не шелохнулся, а оборачиваться к дивану тело отказывалось: обернёшься, серые глаза тут же затянут в бездну, из которой возврата нет. Я не управляла больше собой. Просто ждала каких-либо действий от самого графа, хотя бы ещё одного слова. Только он молчал. Однако молчание было не менее красноречивым, чем его речи. Может, он даёт мне время что-то обдумать. Только что именно? Я не могла понять истинную причину страха. Он просто был, я ощущала его морозящий холод каждой клеточкой обезумевшего тела.

Не знаю, как долго длилась молчаливая пытка — минуты или на самом деле секунды — но вот обшивка дивана зашуршала, и перед моими глазами повисла бледная с длинными пальцами рука настоящего пианиста. Я тут же вспомнила, как однажды Лоран позволил себе вольность — завладел моей рукой, аккуратно провёл ногтем по мизинцу, повторяя изгибы всех трёх фаланг. «Отчего ты бросила играть на фортепьяно? Твой мизинец всё равно уже искривлён, — он улыбнулся и протянул мне свободную руку. — Ради прекрасной музыки мы уродуем пальцы». Его пальцы оставались прекрасными, потому как дарили миру чарующие мелодии, а мои не сумели усладить ухо даже второсортного педагога в клубе детского творчества. Мои пальцы помнили линейку, но мозг временами сожалел, что не пересилил отвращение к урокам музыки. Как-то вечером я наводила порядок в нотах. Рояль был раскрыт, и я, почувствовав безудержное желание коснуться белых клавиш, тихо опустилась на скамейку. О том, чтобы читать ноты с листа, не шло и речи. Однако на задворках памяти прятались первые такты «Танца маленьких лебедей» — пальцы сами отыскали начальную позицию, я набрала в лёгкие побольше воздуха и выдохнула его через подушечки пальцев… Боже, скольких нервных клеток мне стоило тогда бессмертное творение Петра Ильича!

Я еле успела соскочить со скамейки, чтобы не получить по пальцам захлопнувшейся крышкой. Не хочу вспоминать перекошенное лицо Лорана, когда он кричал на меня по-французски. Я поняла лишь отдельные слова, но и их оказалось достаточно, чтобы вжаться в стену между двумя витыми стеллажами, на которых красовались вазы. Я молилась, чтобы вампир не принялся их бить. Я никогда не боялась Ларана. Мне было страшно за прекрасные вазы. Крик помог хозяину спустить пар, и последнюю фразу он произнёс чётко и по-английски:

— Никогда, слышишь, никогда больше не подходи к инструменту…

Сам же он вернулся к роялю, осторожно поднял крышку и любовно погладил клавиши, почти не касаясь их, словно просил у рояля прощение за моё хамство, а потом по памяти наиграл Чайковского. Моя попытка вспомнить музыкальное детство провалилась с треском. Тогда я не всплакнула, а сейчас почувствовало, как сжалось сердце. Всё дворянство умело мало-мальски рисовать и достаточно сносно играть на фортепьяно. Граф тому подтверждение, а я не способна создать шедевр, имея диплом о художественном образовании.

— Вставай! — раздался над самым ухом голос графа, и я даже увидела его лицо напротив своего, но словно через капельки тумана. — Да кто же пьёт в такую жару!

Я неудачно попыталась встать сама, и протянутая рука сильно сжала мне запястье и рванула вверх, и я вновь, как вчера вечером, упёрлась носом в грудь графа. Хвойный аромат встряхнул мне мозги посильнее валерьянки. Я резко отстранилась и попыталась удержаться на ногах.

— Тебе не мешало бы принять душ, — холодно и строго проговорил вампир и отпустил меня.

Я тут же ухватилась рукой за подлокотник дивана и попыталась отлепить от бедра влажный сарафан. Я чувствовала взгляд вампира на своей руке или же ноге, хотя, судя по утреннему разговору, его не должно было интересовать ни первое, ни второе. Отчего тогда я так боюсь за своё тело?

— И подыщи в гардеробе что-нибудь подлиннее, — продолжил парижанин уже не сухо, а с какой-то иронической ноткой, потешаясь над моими дурацкими мыслями.

Я кивнула, сильнее прочувствовав холод мокрой ткани. Ещё минута, и даже душ мне не поможет. Отчего мне так страшно?! Меня не собираются убивать и, тем более, затаскивать в постель. Отчего тело не соглашается с мозгом?

— Прошу вас, Ваше Сиятельство, — проговорила я пересохшими губами. — Сделайте так, чтобы мне не было страшно. Иначе у меня сейчас снова начнётся приступ.

Если, конечно, он уже не начался. Я глядела в пол, и паркетные доски извивались змейкой. Только бы удержаться на ногах, только бы не упасть. Иначе граф прикоснётся ко мне, и я потеряю последний контроль. Я кинусь к нему как к мужчине, а он возьмёт меня как жертву… Но, боже, как же я хочу, чтобы он до меня дотронулся… И не успела я мысленно озвучить своё желание, как холодная ладонь легла на мой мокрый лоб и откинула назад упавший на лицо конский хвост.

— Как же я могу сделать так, чтобы тебе не было страшно, если я не пугаю тебя? Какая атака! Не обманывай себя. Ты пьяна, оттого тебе и плохо. Хорошую же компанию нашёл мне Лоран! Я терпеть не могу пьяных полуголых девиц, — проговорил граф медленно и приподнял мою голову за подбородок, вынудив взглянуть ему в лицо. — Неужели ты думаешь, что я могу испытывать к тебе что-то, кроме отвращения?

Я даже не попыталась отрицательно мотнуть головой, потому что шея окаменела, и голова стала чугунной, похожей на пустое ведро, от стенок которого эхом отскакивали удары моего сердца. На губах вампира играла саркастическая ухмылка, а я всё пыталась высмотреть между фиолетовых губ белоснежные клыки, чтобы включить мозг и заставить увидеть в вампире чудовище, которое по закону природы нельзя желать. Граф ещё выше поднял мой подбородок, и я уставилась в стеклянные глаза.

— Мне не нравится твой взгляд, я сказал тебе об этом ещё утром. А мои глаза тебе нравятся? Сумеешь запомнить их? Или мне надо позировать для тебя?

— Простите, — я едва сумела разжать губы. — Я думала, вы спите.

— О, да, только ты продолжала рассматривать меня глазами блудливой самки. А, может, это и есть взгляд настоящего художника? Я сам… Когда увидел тебя спящей, я решил обязательно…

Зачем он взял эту театральную паузу, для чего? Чтобы сердце моё вновь заработало, как пропеллер, от страшных мыслей… Я чувствовала подступающие к глазам слёзы, но не смела моргнуть. Лицо графа было мертво, без налёта единой эмоции, и ничто не давало даже слабого намёка на владевшие им сейчас мысли. Пустые стеклянные глаза молчали, словно я глядела сквозь грязное стекло во тьму улицы. Но вдруг на самом их дне вспыхнул одинокий фонарь, и я в единый миг ощутила странное тепло, разлившееся в груди, словно к ней приложили горячий компресс. Оставалось лишь увидеть в его глазах ответное желание. Однако его губы дрогнули в едва уловимой усмешке, и мне вновь стало холодно.

— Написать твой портрет, — завершил свою фразу граф. — Редко удаётся заполучить в модели рисующую особу.

Губы склеила слюна с необъяснимым привкусом мёда. Расслабляться было рано, потому что-то граф не окончил фразу, он взял очередную паузу.

— Особу, которая прекрасно понимает творческие метания и потому подчинится любым желаниям художника.

Рука вампира с подбородка опустилась на плечо и замерла на тонкой лямке сарафана. Прикосновение обожгло, подобно искусственному льду, но я сумела не дёрнуться, продемонстрировав остатки внутренней силы. Меня не пугала предстоящая близость с вампиром — он подчинил мой мозг, но оставил свободным тело, и тело боялось будущей боли. Он показал только что, что мог бы убрать свой мёртвый холод, но не будет этого делать. Это станет моим наказанием за то, что я посмела выказать своё желание. Лоран просил меня быть осторожной, хотя должен был понимать, насколько слаб ещё мой разум. Он мог спрятать меня от графа, а вместо этого толкнул в объятия монстра. Он знал, чем завершится этот день, но ему было плевать. Сейчас его волнует лишь собственного выздоровления, а меня — моя жизнь, и потому я подчинюсь любому желанию графа, а потом всё забуду, как страшный сон. Забуду, как забыла клыки Клифа. Мой сон нынче чёрен, в нём нет места вампирам…