Lurk (СИ)

Стайлз провожает Лидию до машины, все еще не веря, что это реальность.

— Спасибо, — произносит он, когда Мартин садится в свою машину. Девушка смотрит на него с какой-то болезненной надеждой, а потом едва заметно кивает и напоследок произносит лишь одно:

— Возвращайся в школу.

Только когда ее машина скрывается из поля зрения, Стилински вспоминает, что больница уже закрыта, и что Малии по-прежнему плохо.

Он думает найти Киру, чтобы отказаться от той способности, что она ему подарила.

========== Глава 13. Последняя стадия: «Осмысление». ==========

1.

Стайлз пришел на следующий день на занятия. Лидия была рада тому, что смогла убедить его. Она была намерена узнать-таки правду, но решила пока с этим повременить. В конце концов, она все еще остается его другом, а Кира — лишь временное явление, потому что все злодеи в Бейкон Хиллс долго не задерживаются, все они, в конце концов, бегут отсюда, поджав хвост.

Но Кира не убегала, а уверенно шла навстречу своему новоиспеченному другу с такой грацией, словно она была самим воплощением Шерон Стоун. Ее повадки, каждое ее движение были отточены, доведены до совершенства. Стайлз уже издали заметил и ее чуть приподнятый подбородок, и взгляд сверху вниз и эту кошачью поступь, наверняка заимствованную у Холли Берри. Ему нужно было поговорить с ней, попробовать отказаться от всей это чертовщины.

Но Стайлз не решался. Они шли друг другу навстречу, и все остальные школьники расступались, потому что перед шармом Юкимуры невозможно было устоять, потому что от мрачности Стилински хотелось отойти подальше. И если бы Стайлз видел себя со стороны, то и в своих повадках он тоже заметил бы изменения: это плавность, это уверенный шаг, это приковывающий внимание других учениц пронзительный и внимательный взгляд. Это усмешка, царапающая любую нежность. Это необычная свежесть, исходящая от него, в которую хотелось окунуться.

Это страсть и отвращение, с какими он смотрел на девушку.

Они прошли мимо друг друга, не сводя глаз, процеживая и размазывая любые шансы на то, чтобы поговорить. Просто пристальное внимание, просто явное неодобрение. Кире не нравилось, что Стайлз четвертые сутки страдал от самобичевания и приступов совести, а Стайлзу не нравилась философия Киры, на которую он подписался.

Хотя, если подумать, у него не было выбора.

Они не обернулись. Кира ушла на свои занятия, Стайлз — на свои. Его энергия иссякала, его сил становилось все меньше, а без снотворных сон становился вымученным и чутким, так что, поспав только часа три, Стилински чувствовал еще и усталость. Но он почему-то был уверен, что Кира сама придет ему на помощь. Он ей нравится, и она не допустит столь быстрого угасания своего протеже.

2.

Парень зашел в класс, тут же наткнувшись на внимательно-изучающие взгляды друзей. Ему не хотелось обсуждать с ними свое отсутствие и слушать соболезнования насчет Малии. Он оглядел каждого — Скотта, Эллисон, Айзека и даже Эйдана, а затем его лицо исказила вымученная не-стайлзовская улыбка, вырезанная ржавым ножом. Под глазами были мешки, лицо было бледным, а весь вид — помятым и поношенным.

— Привет, — произнес Стилински, проходя мимо ребят и усаживаясь за свою парту. Скотта передернуло: он медленно повернулся, уставился на друга, а потом, впервые позволяя бестактности взять верх, задал один лишь вопрос:

— Как давно ты куришь?

Стайлз из рюкзака тетрадки и учебник, а потом — плеер и наушники. Этих вещей у него раньше не было — МакКолл отлично это знал, потому что новая техника для Стилински была чем-то вроде сенсации для начинающего журналиста.

Стилински поднял взгляд и снова всех осмотрел. Его стремительно покидали силы: слабость начинала медленно накатывать подобно волнам, а сознание словно грозило вот-вот провалиться. И Стайлз очень надеялся, что громкая музыка выведет его из этого амебного состояния.

— Я не курю, — просто ответил он, распутывая наушники. Стайлз помнил вчерашний день, проведенный с Лидией, но ночь прошла как в тумане — в состоянии, пограничном между сном и грезами, гипнозом и воспоминаниями. Реальность словно кто-то вытеснил, и Стилински совершенно не помнил, где он спал, как долго и как приехал в школу.

— Ты куришь, — настойчиво проговорил МакКолл, — от тебя никотином за милю несет. И в твоем рюкзаке лежат сигареты.

Стайлз медленно опустил взгляд — в его распахнутом рюкзаке уже не было папок о незакрытых делах, он был весь наполнен пачками сигарет так, будто Стилински ограбил на досуге магазин.

— О, черт, — произнес он, нагибаясь и закрывая рюкзак на молнию. — Кажется, я немного увлекся.

Он взглянул на друга из-подо лба, а потом отложил плеер и наушники. Дышать снова становилось тяжелее, но Стайлз хватался за последнее человечное, что в нем осталось — за переживания о Малии и за любовь к Лидии. Это было его спасательным кругом, это позволяло ему держаться на плаву и не нырять на самую глубину.

— Я курю, — просто ответил Стилински, руками цепляясь за края парты так, словно оборотнем был он, а не Скотт, словно контроль над собственной агрессией был его проблемой, а не Скотта.

— И… давно? — МакКолл был растерян. Он хотел спросить: «Зачем?», он хотел уточнить: «С того момента, как ты спелся с этой ебнутой на всю голову Юкимурой?», он хотел взорваться: «Да что с тобой не так, Стайлз?», но МакКолл продолжал сверлить в своем друге дыру и покорно ждать ответа.

— Я… я не помню, — произнес Стайлз. Он нуждался в подпитке так же сильно, как последний торчок нуждается в даже самой разбодяженной дозе. Ему необходимо было вцепиться в кого-нибудь, выпить чье-нибудь отчаяние до дна, а потом… снова начать дышать. — Мне нужно… мне нужно выйти.

Он выхватил пачку из рюкзака и помчался к выходу. Скотт вскочил и направился за ним, но в это время прозвенел звонок — Финсток материализовался в проходе как чертов Гудини и, заорав на МакКолла, приказал ему сесть на месте. Скотт решил навострить слух, чтобы узнать, что же, черт возьми, происходит со Стайлзом.

Стайлз вышел в коридоры и прямиком направился в сторону туалетов. Он старался не зацикливаться на том, что мир вокруг него снова приходил в движение — его спасут несколько затяжек и холодная вода. У него ломка по чужим эмоциям и чувствам, но Малия все еще не пришла в себя — и это весомые аргумент, чтобы держаться подальше от использования своих новых… сил.

Парень открыл дверь и практически влетел в туалет, роняя из рук почку сигарету и последние силы. Ему даже до принятия не было так херово, как сейчас. Он подумал о Лидии — внезапно и совершенно не к месту, а потом медленно подошел к умывальниками и оперся на одну из раковин. Ноги начинали подкашиваться, тело наполнялось такой слабостью, что в сознании стучала лишь одна мысль: «Если закрыть глаза — станет легче». Стайлз посмотрел в свое отражение, и теперь он видел — незнакомец в отражении улыбался. Улыбался вымученно и устало, но так, словно знал, что победа будет за ним.

— Ты — не я, — произнес он своему отражению, а затем внезапная головная боль сокрушила со всей силы. Стайлз закрыл глаза, ноги отнимались — он медленно опускался на пол, держась за раковину из последних сил. Жажда сковывала горло, а непонятно откуда взявшееся чувство голода вызвало тошноту. Стилински знал одно — из этого состояния его может вывести только Кира, но вместо нее он вновь подумал о Малии, а затем о Лидии.

— Ты — не я, — повторил он в пустоту. Темнота уже окутывала его. Оставался один маленький шаг — опустить руки и рухнуть в пустоту.

— Но я — это ты, — раздался чей-то голос из темноты, а затем сознание пронзил чей-то тихий, ужасающий и леденящий хохот.

«Он стоит рядом, — пронеслось в мыслях, — он совсем-совсем близко». Все звуки вокруг стихли. И воздух перестал быть в дефиците. Спокойствие окутывало. Мрак поглотил полностью. Сдаться в очередной раз было так банально, так… безвкусно. Вот он сидит на полу уборной, совершенно не понимающий, что с ним происходит. Вот он разрывается между двумя девушками — недоступной Лидией и вполне досягаемой Малией, вот он оказывается меж двух зол — прошлой реальностью и будущей иллюзорностью. Вот он во власти Киры и под покровительством Скотта. У него никогда не будет определенности. Темнота — это единственное, что не содержит в себе противоречий, так почему бы ей и не поддаться, черт возьми?