Игра на двоих (СИ)

— Замечательно, вот и наши трибуты! Пожмите друг другу руки и пожелайте удачи!

Мы становимся один напротив другого, едва соприкасаемся пальцами и сразу же отдергиваем руки. Затем послушно обмениваемся парой фраз. Только пожеланием удачи это назвать сложно.

— Ты будешь моей первой жертвой, Роу!

— А ты с собой покончишь раньше, чем найдешь меня!

Эффи непонимающе смотрит на нас: обычно трибуты из одного Дистрикта рады напарнику и до последнего держатся вместе. Забудь, Бряк. С нами этот номер не пройдет.

Слышу смешок. Хеймитч смотрит то на меня, то на Джека и усмехается. Затем снова окидывает меня оценивающим взглядом и возвращается на свое место. Церемония Жатвы окончена, и нас уводят в Дом Правосудия.

Два миротворца буквально тащат меня в один из многочисленных кабинетов. Комната небольшая, в темных тонах. Из мебели — стол, пара стульев и закрытый на замок шкаф. В ожидании дальнейших указаний стою у окна и наблюдаю, как толпа на Площади постепенно редеет. Вдруг из-за спины доносится скрип приоткрытой двери. Оборачиваюсь. Миротворцы впускают мать и отца и, буркнув: «У вас несколько минут», удаляются. Родители бросаются ко мне. Мать, вся в слезах, обнимает так, что становится трудно дышать, отец прячет глаза.

— Дочь…

Моментально сообразив, что я — единственная в этой комнате, кто пока сохраняет спокойствие и хладнокровие, отстраняюсь от матери, беру ее ледяные ладони в свои и говорю ей и отцу:

— Времени мало, так что слушайте и обещайте сделать всё, о чем я попрошу.

В спешке даю им наставления. Рассказываю, где лежит оружие, чтобы отец мог ходить на охоту. Объясняю, кому и что из добычи лучше продавать и что требовать взамен. Подсказываю, к кому обратиться за помощью, если что-то случится. Наконец, прошу запомнить: я всегда буду рядом с ними. Всегда буду их дочерью. Что бы ни произошло на Играх. Изо всех сил сдерживаю себя от обещания вернуться живой, понимая: в свои силы не верю даже я, как тогда убедить в этом родителей? И замолкаю. Ни мать, ни отец не решаются сказать ни слова о том, что меня ждет. Вместо этого они обнимают любимую дочь и до прихода миротворцев не решаются отпустить ее, отдавая себе отчет, что это — последняя встреча. Отец дарит мне талисман — серебряную зажигалку с узором из черных язычков пламени. Ему когда-то вручили ее за хорошую службу. Теперь он надеется, что она не только принесет мне удачу, но и пригодится во время Игр. И только в самом конце, когда люди в белоснежной форме уводят их, отец наклоняется ко мне и еле слышно шепчет:

— Мы будем ждать тебя, Этти …

Родители уходят, а я с ужасом понимаю, что они ждали от меня совсем другого. Вместо советов по выживанию — как будто они, в силу своего возраста, всего этого не знают! — я должна была просто обнять родных в ответ и сказать, как сильно люблю их. Но я же никогда не позволяю своим чувствам взять верх над разумом. А стоило бы, наверное. Хоть изредка.

Всего лишь пять слов, таких простых и понятных, вызывают во мне бурю эмоций. Я ни на секунду не сомневаюсь, что отец сказал это искренне, не просто так, чтобы дать мне какую-то призрачную надежду. Я знаю своих родителей. Они действительно будут ждать меня. И до последнего вздоха верить в мое возвращение. Как можно их подвести? От множества мыслей у меня начинает болеть голова. Я сползаю по стене на пол, обнимаю себя за плечи и прячу лицо в сборках платья. У меня еще осталась пара минут и надо решить, как себя вести, когда за мной придут миротворцы и Эффи. Внутри клокочет злость. На себя. За то, что позволила сомнениям заглушить голос разума, поддалась слабости и уже почти попрощалась с жизнью. Теперь же я мысленно даю себе пинка, поднимаюсь на ноги, сжимаю ладони в кулаки, открываю глаза и обещаю себе: что бы ни случилось на Играх, я буду бороться до конца. Тренироваться, восполняя недостаток сил и знаний. Притворяться маленькой и беззащитной, чтобы не вызвать подозрений у профи. Убивать, если потребуется. Я должна справиться. У меня есть то, ради чего стоит жить и те, к кому стоит вернуться.

Вскоре за мной приходит Эффи. Под её бесконечную болтовню мы направляемся к станции на машинах, тех же, на которых прибыли миротворцы. На платформе нас уже поджидают репортеры. Джейк ведет себя так, будто всю жизнь провел под прицелом камер; я не обращаю на толпу внимания, стараясь не выдать легкого волнения и придать лицу как можно более спокойное, даже слегка отстраненное выражение. На несколько минут задержавшись в дверях вагона по приказу Бряк, чтобы журналисты успели нас сфотографировать, мы проскальзываем внутрь. Двери закрываются, состав набирает скорость.

Я никогда не ездила на поезде, поэтому не могу сдержать любопытство и подхожу к одному из боковых окон. Мимо с безумной скоростью проносятся темно-зеленые леса; деревья сливаются в одну линию. Эффи приглашает меня на экскурсию до моего купе. Даже дом мэра, самого обеспеченного человека в Дистрикте-12, смотрится нищим по сравнению с тем, что я вижу в капитолийском экспрессе. Каждому трибуту выделяют отдельное купе, гардеробную и ванную. Эффи проводит краткий инструктаж (впрочем, все инструкции сводятся к одному: «Здесь все для тебя, можешь делать, что хочешь!») и, напомнив, во сколько нужно выйти к ужину, уходит.

Сняв платье и распустив волосы, принимаю холодный душ, чувствуя, что пока не до конца осознаю происходящее. В гардеробной долго рассматриваю многочисленную одежду, выбирая, что надеть, но останавливаюсь на простых черных штанах и плотной рубашке. Не глядя в зеркало, делаю привычный хвост и, посмотрев на часы, иду в столовую — до ужина еще далеко, но мне хочется осмотреться.

Пройдя по длинному узкому коридору, я без особого труда нахожу нужный вагон, толкнув дверь плечом, захожу внутрь и окидываю столовую взглядом. По обеим сторонам — огромные окна. Очень много мебели — стол, десяток стульев, кресла, барная стойка; нужно постараться, чтобы добраться из одного конца вагона в другой. Стол уже накрыт; вместо привычного пластика — стекло и хрусталь. Однако как только я замечаю сидящего в одном из кресел и смотрящего в окно ментора, все остальное кажется уже не столь важным и интересным. Явно почувствовав чье-то предчувствие, Хеймитч поворачивает голову. Наши взгляды встречаются. Молчание. Спустя пару секунд один из нас все же подает голос.

— Значит, решила на собственной шкурке узнать, что случается с Победителями?

— Почти. Пока ограничилась лишь званием трибута. И решение явно приняли за меня.

Ментор невесело улыбнулся.

— Так было со всеми нами: Капитолию не очень-то интересно наше мнение.

— Да, я заметила, — на этот раз усмехнулась я.

Хеймитч продолжал все так же внимательно смотреть на меня, то ли ожидая продолжения фразы, то ли, как и я, вспоминая день нашего «знакомства».

Мне и раньше случалось видеть его в Дистрикте. Как правило, он приходил в Котел за очередной порцией спиртного, а я — с добычей, которую хотела обменять на предметы первой необходимости. От родителей я знала, что он — единственный победитель Игр из Двенадцатого, бессменный наставник для наших трибутов, а от одноклассников — что любитель выпить и затеять драку, стоит кому-нибудь сказать ему хоть слово против, а также просто пропащая душа, не заслуживающая ничего, кроме презрения и жалости. Взрослые Хеймитча не любили, дети — не любили и боялись и всячески это демонстрировали. Не понимаю только, как его не разорвали на куски родители, чьих детей он готовил к Играм и которых благополучно убили в первые же минуты битвы.

Некоторое время я наблюдала за ним, стараясь понять, что могло привести его к столь странному для Победителя образу жизни. И чем дальше, тем больше вопросов у меня возникало, однако я не отваживалась задать их ни тем, кто видел сезон с его участием, ни родителям. В тот день, год назад, я зашла в Котел, чтобы продать пойманную рыбу и узнать у местных торговцев последние новости. Хеймитч уже был там — сидел за одним из длинных деревянных столов, держа в руках пустой стакан, и о чем-то тихо переговаривался с незнакомым мне мужчиной.