Abyssus abyssum (СИ)

Вид Борджиа, ворвавшегося в свои покои после этого известия, способен был напугать кого угодно. Взгляд его заметался по террасе, он нырнул во внутренний покой, осмотрел его, вернулся - и тут глаза его остановились на блюде с гранатами.

- Кто принес это? - спросил Эль Валентино - тихим-тихим голосом, но так, что у Нати мороз подрал по коже. А Хуанито, к которому и был обращен вопрос, задрожал как осиновый лист.

- Слуга… королевский слуга… я его прежде не видел, - проблеял он, когда Эль Валентино сгреб его за грудки. - Сказал, что это для моего господина от его величества… для вас, то есть…

Борджиа отшвырнул его прочь, бросился на кушетку и прикрыл глаза.

- Кто еще был в комнате, когда он это принес? - голос его был ненатурально сонным.

- Я, ваша милость, - почти прошептала Нати. Во взгляде, который бросил на нее Хуанито, испуг мешался с благодарностью. - Все было так, как сказал ваш слуга.

Борджиа испустил долгий тяжелый вздох, будто намеревался выдохнуть весь имеющийся в легких воздух.

- Счастье, что они не знали, что вы не любите гранаты, - пробормотал Хуанито, осторожно присаживаясь у ног господина и принимаясь стягивать его сапоги.

- Да уж… - глухо отозвался Чезаре. Нати же при этих словах показалось, что мысль ее пришпорили, будто норовистую лошадь, и эта мысль понеслась вскачь.

- Не факт, что именно вы были целью, ваше высочество, - неожиданно для себя сказала Нати. И замерла от испуга - Борджиа рывком поднялся и сел на кушетке.

- Все вон, - бросил он, схватив девушку за руку и стискивая так, что Нати вскрикнула от боли.

Хуанито почти бегом выбежал из комнаты, за ним не спеша вышел Лисенок.

- Кто? - герцог схватил обе руки Нати в свои. - Кто это сделал? У капитана все признаки отравления. А ел он перед тем вот эти гранаты.

- Я не знаю, кто это сделал, - испуг Нати куда-то исчез. Теперь она твердо смотрела в горящие нечеловеческой яростью глаза Чезаре. - Могу лишь предполагать. Если они выбрали фрукт со столь плотной кожурой, отравить который надо еще постараться, значит, тщательно готовились. И уж привычки ваши должны были изучить первым делом. Как и то, что ваш слуга не принял бы угощение ни от кого, кроме человека короля.

Эль Валентино кивнул.

- Целью был любой, кто зайдет в ваши покои и получит отравленный фрукт из ваших рук.

- Из рук Борджиа, отродья самого дьявола, - отозвался Чезаре. Из него словно выкачали кровь, руки бессильно легли на колени. - Кто бы ни пострадал - слухи расползаются быстро, особенно если им в этом помочь. А уж тем более капитан… кто пойдет за полководцем-отравителем?

- Is fecit cui prodest,(1) - тихо сказала Нати. И осторожно взяла руку сидящего рядом мужчины в свои.

- А ведь ты мне солгала, - так же тихо отозвался Чезаре. Движения Нати он словно не заметил. - Не было никакого отца-еврея, ученого, пострадавшего от Супремы. Не изучают евреи римское право. Скажи мне правду.

Вторая его рука потянулась к щеке Нати, провела по ней, скользнула по губам, подбородку и уверенно легла на горло девушки.

- Скажи… правду, - почти прошептал Чезаре, подвинувшись к ней близко-близко, так что Нати ощутила на виске его дыхание. И ладонь на ее горле чуть заметно сжалась.

- Я не могу это…

- Правду! - Сильная рука стиснула ее горло так, что она едва могла проталкивать в легкие крохотные порции воздуха.

- Вы мне все равно не поверите!.. - отчаянно выхрипнула Нати. Рука чуть разжалась. И повинуясь вперившимся в нее светлым, как раскаленный металл, глазам, Нати начала рассказывать - реальности мешались в ее рассказе, там была и перевернувшаясь на дороге в Памплону повозка, из-под которой ее вытащили, и университет, и Карлос Аранья с его поездкой, и раздвоение сознания, не могущего уяснить для себя, чье же оно в конце концов - бедной танцовщицы-марранки или американского студента-юриста.

- Ну что ж, такое сочинить трудно. Но ты была права, - прервал ее Борджиа, и пальцы его снова стиснулись на ее горле. - Я не верю тебе.

- Макиавелли!.. - в последней отчаянной попытке убедить его Нати почти выкрикнула это имя. - Макиавелли напишет трактат о власти, о методах ее захвата и способах удержать власть…

- Откуда ты можешь это знать? - почти прорычал Чезаре. - Он делился со мной под большим секретом своими идеями, хотел написать “De Principatibus”, “О княжествах”

- Он назовет его “Государь”(2), - ответила Нати. Она вдруг вспомнила почти дословно лекцию по политологии. - Назовет в честь… и в память вашего высочества.

Рука, стискивавшая ее горло, разжалась.

- В память? В память… И когда это будет? - спросил Чезаре одними губами. И Нати поняла, что имеет он в виду совсем не дату издания “Государя”.

- Не знаю, - честно призналась она. - Мы не изучали историю настолько подробно, чтобы заучивать даты таких… - она спохватилась, что это прозвучит грубо и пренебрежительно, - даты таких далеких времен.

- Далеких времен? - усмехнулся Чезаре. Он отпустил ее и, как ни в чем не бывало, улегся на кушетку, вытянув ноги и закинув руки за голову. - И когда же ты все это изучала?

- В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, - пробормотала Нати. Улыбка Чезаре стала шире.

- Стало быть, до времен, когда женщины будут изучать римское право, я все-таки не доживу, - с преувеличенным облегчением сказал он. - И на том спасибо.

- У нас женщин на курсе… не было. - Наконец она сказал это. И рассказала об еще одной стороне своей раздвоенности. Самой глубокой.

Лицо Чезаре вытянулось, он приподнялся было, и Нати снова испугалась за свою жизнь. Но что-то мешало ей вскочить с кушетки и попытаться спастись бегством. Однако Борджиа снова лег все в той же расслабленной позе.

- Чудны дела твои, Господи, - произнес он. - Так вот отчего ты так жестоко мучала моего бедного Хуанито. Он-то весь извелся от тоски по тебе.

Нати, не зная, как ответить на это, пожала плечами.

- Но скажи, - продолжал допытываться Борджиа, - неужели ты ни разу не испытала какой-то душевной привязанности - хоть к мужчине, хоть к женщине? Или в твоем мире это не принято?

- Нет, почему же… - начала Нати, и умолкла, вспомнив Нативидад Рамирес с антропологического, ту Нативидад, лицо которой теперь было ее лицом. А затем вспомнилась еще одна деталь - та книга, которую Рамирес читала у окна закусочной, в то утро… Эта же книга потом лежала на столе аудитории перед нею. И обложка книги предстала перед Нати как наяву - Рафаэль Сабатини “Жизнь Чезаре Борджиа”.

- Впрочем, это неважно, - Эль Валентино потянулся и снова закрыл глаза. И добавил: - Приятель капитана, которому тот уделил кусочек граната, также занедужил. Но гораздо легче, так что, наверное, выберется.

Свечи в канделябре догорали, три из пяти уже погасли, а оставшиеся потрескивали и вспыхивали, тени от них метались по невысокому потолку. А Хуанито, очевидно, боялся войти.

- “Ищи, кому выгодно”, - повторил Чезаре слова Нати. - Я ранил графского сына. Я с небольшим отрядом вытеснил Бомона из Лерина и разбил потом его войско. У него осталась одна Вьяна. Я отвоевал для короля его королевство. Почти отвоевал. “Кому выгодно”. “Сui prodest”.

Нати молчала, чувствуя, что он и сам знает ответ. Слуга, принесший гранаты, не мог быть простым наемным убийцей с улицы.

- Я хорошо запомнила лицо того, кто принес это блюдо, - робко проговорила Нати.

- Это плохо, - пробормотал Чезаре, не открывая глаз.

Снаружи послышался звук рожка, тихая, нежная мелодия, которой она еще не слышала. Впрочем, Лисенок почти никогда не повторялся. “Сплю-ю-ю, сплю-ю-ю, сплю-ю-ю”, - заунывно раздавалось откуда-то из сада, вплеталось в мелодию, словно стенающая душа, которая обитала в старой части дворца, также покинула свое убежище и вышла послушать голос рожка. И догорающие свечи потрескивали, вторя успокаивающему ласковому напеву.

Чезаре, казалось, уснул. Нати, не решаясь просто встать и выйти, продолжала сидеть на кушетке. А мелодия все летела, и Нати смотрела в лицо уснувшего человека, и на полутемной террасе это лицо показалось ей средоточием света.