Безграничная (ЛП)

— Я вернулась с похорон, — отвечаю я жестко, — С Аспен-Хилл.

Он сразу же берет себя в руки. — Чьих?

— Уолтера Прескотта.

Он кивает. — Я слышал об этом. Инсульт, ведь так?

Я не отвечаю.

— Или не инсульт, — предполагает он, — Он был одним из твоих людей.

Моих людей. Мило. Я начинаю уходить, потому что это мудрый поступок — просто уйти, не цепляться к нему, — но потом я останавливаюсь, оборачиваюсь. Ничего не могу с собой поделать.

— Не делай этого, — говорю я.

— Не делать чего?

— Я знаю, ты злишься на меня, я понимаю, почему все именно так, я понимаю, правда, но тебе не обязательно быть таким. Ты был добрейшим, самым милым и порядочным человеком, которого я когда-либо знала. Не будь придурком из-за меня.

Он смотрит в пол, тяжело сглатывает. — Клара…

— Прости, Так, я знаю, мне не стоило этого говорить, но мне правда жаль. За все, — я развернулась, чтобы уйти. — Буду держаться от тебя подальше.

— Ты не позвонила, — говорит он прежде, чем я успела убежать.

Пораженная, смотрю на него. — О чем ты?

— Этим летом. Когда ты вернулась из Италии, перед поездкой в Калифорнию. Ты была дома в течение двух недель, не так ли? И ты не позвонила. Ни разу, — с осуждением в голосе говорил он.

Из-за этого он расстроен?

— Я хотела, — говорю я, потому что это правда. — Я была занята, — добавляю я, так как это ложь.

Он улыбается, гнев исчезает с его лица, становится своего рода разочарованным.

— Мы могли бы поболтать, прежде чем ты уехала.

— Прости, — бормочу я снова, так как не знаю, что еще сказать.

— Это просто… Я подумал, может быть, мы бы могли быть…., — он прочищает горло, прежде чем говорит это слово, — Друзьями.

Такер Эйвери хочет быть моим другом.

Сейчас он выглядит таким уязвимым, глядя на свои ботинки, из-за загара его уши слегка покраснели, а плечи напряжены. Я хочу подойти и положить руку ему на плечо. Хочу улыбнуться и сказать: Конечно. Давай будем друзьями. Я хочу быть твоим другом.

Но, я должна быть сильной. В первую очередь, я должна помнить, почему мы расстались: чтобы у него была жизнь, в которой он бы не подвергался нападению падших ангелов в конце свидания, где бы он мог целовать свою девушку без ее буквального зажжения, как бенгальского огня на четвертое июля¹², где бы он оставался в неведении. Ему нужен кто-то нормальный. Кто-то, кто будет вместе с ним стареть. Кто-то, кого бы он мог защитить так, как мужчина защищает женщину, а не наоборот. Кто-то, но не я.

В смысле, еще пять минут назад меня шантажировало Черное Крыло, Ради Бога. На меня охотится падший ангел, который хочет добавить меня в «коллекцию». Я собираюсь сражаться. Возможно, умру.

Делаю глубокий вдох. — Не думаю, что это хорошая идея.

Он смотрит на меня. — Ты не хочешь быть друзьями?

Я стараюсь не встречаться с ним взглядом. — Нет. Не хочу.

На этот раз, я рада, что он не может прочитать мои мысли, как это делает Кристиан. Он не знает, как много я думаю о нем, как мечтаю о нем, даже несмотря на все это время — мое сердце все еще болит при виде него, как хочу коснуться его, услышать голос. Он не видит, что мы не можем быть друзьями. Он не видит, что каждую минуту, которую я провожу с ним, мне бы хотелось, чтобы он меня обнимал. Я помню его губы на моих.

Я никогда, никогда не смогу относиться к нему, как к другу.

Я все делаю правильно, говорю я себе. Я все делаю правильно. Я все делаю правильно. Он должен жить своей жизнью, а я своей.

Его челюсть сжимается. — Все в порядке, — говорит он, — я понял. Между нами все кончено. Ты движешься дальше.

«Да» — так я должна ответить ему. Но я не могу заставить себя выговорить это слово.

Он кивает, сжимает руки так, как будто в них ковбойская шляпа, которой у него сейчас нет. — Я должен идти, — говорит он. — У меня еще осталась работа на ранчо.

Он идет к концу прохода, потом останавливается. Есть что-то еще, что он хочет мне сказать. Я задерживаю дыхание.

— Пусть у тебя будет прекрасная жизнь, Клара, — говорит он. — Ты этого заслуживаешь.

Мои руки сжимаются в кулаки, и я смотрю, как он уходит.

Как и ты, думаю я. Как и ты.

ГЛАВА 9. БЕГИ, БЕГИ, ТЫ — ДЕМОН

— Ты отвлекаешься, Клара, — говорит папа. — Тебе нужно сосредоточиться.

Я опускаю свою часть метлы, тяжело дыша. Мое плечо болит в том месте, куда меня только что ударил Кристиан. Мы тренировались на моем заднем дворе в Джексоне по щиколотку в снегу последние полчаса, и до сих пор это было неплохо. Я ударила его, он ударил меня. Хотя его последний удар был ошеломляющим.

Кристиан посмотрел на меня с чувством вины, которое засело в его золотых в крапинку глазах.

— Ты в порядке? — тихо спросил он. — Мне очень жаль.

— Все хорошо. Мы договорились, что не будем буксировать наши удары, я оставила себя открытой, так что ты должен был этим воспользоваться, — я подвигала рукой, поморщившись, а затем повернула голову вправо-влево, растягивая.

— Мы можем прерваться на минуту? Мне нужна передышка.

Папа нахмурился. — У нас нет на это времени. Ты должна тренироваться.

Это уже пятый раз, когда мы занимаемся вместе — я, папа и Кристиан — и с каждым разом папа становится все напряженней, словно у нас нет никакого прогресса. Он работал с нами как сумасшедший всю неделю, но зимние каникулы почти закончились, и у нас не будет столько свободного времени на тренировки, когда мы вернемся в школу. Для начала, мы должны перестать работать с метлами и швабрами. Пришло время заняться чем-то стоящим.

— Я думала, для тебя не существует такого понятия как время. — Я старалась не ныть. — Пойдем. Мне нужен горячий шоколад. Мои ноги замерзли.

Папа вздыхает и пересекает двор, становясь между мной и Кристианом. Он положил руки мне на затылок, прямо под волосами, затем, проделал тоже самое с Кристианом. У меня даже не было возможности спросить, что он делает, прежде, чем я почувствовала толчок в животе и мир растворился в ярко-белом свете, а когда он исчезает, мы оказываемся на пляже. Он выглядит, как какой-нибудь необитаемый остров из фильма: идеальный белый песок и голубая вода, никого вокруг, только несколько любопытных чаек.

— Святое дерьмо, папа, — я с трудом дышала. — В следующий раз попробуй сначала предупредить.

— А сейчас, — говорит он, хлопая в ладоши. — Снова.

Мы снимает ботинки и носки, скидывает наши куртки, и бросаем их на песок. Папа стоит на краю воды и наблюдает за нами, скрестив руки. Я поднимаю свою метлу и подхожу к Кристиану, который принял оборонительную позицию. Мои ноги зарываются в песок.

— Итак, — говорит Кристиан, словно у нас непринужденный разговор, а не тренировка, на которой мы избиваем друг друга до полусмерти. — Как Анжела?

— С ней все хорошо. По крайней мере, она опять со мной разговаривает, — я делаю выпад. Он блокирует его. — Я ужинала у нее пару дней назад, и мы немного поговорили. Она рассказала мне ту версию истории, в которую ей хочется, чтобы все поверили. — Он замахивается, я блокирую. — Я тебе рассказывала, что она собирается в мой литературный класс в этом семестре? Мы читаем Данте. Это должно быть забавно.

— Я видел ее вчера на площади, поедающей огромное мороженое, при 20 градусах (-6 по Цельсию), — сказал Кристиан. — Она болтала со мной ни о чем, как в старые добрые времена. Только… стала немного больше.

— О, да ладно, не такая уж она и толстая. С трудом в это верится.

— Что она такая же, как и шесть месяцев назад?

Я вижу, что он открыт и сильно бью его по ноге, но он движется слишком быстро. Я спотыкаюсь, не достав его, и быстро поворачиваюсь, как раз вовремя, чтобы блокировать удар, предназначенный моему бедру. Я отталкиваю его.

— Это зависит от того, в какую историю ты веришь, — я убираю прядь волос, которая закрывает мне обзор. — Если Пирс отец, то максимум это произошло с ней четыре месяца назад. Но она сказала, что ей рожать в марте, значит она уже на шестом месяце. Расчеты не сходятся. Шесть месяцев означают, что она забеременела в Италии. Таким образом, ребенок Пена.