Я рядом (СИ)

========== I ==========

— Хеймитч! — мой крик тонет в шуме толпы, со всех сторон окружившей меня. Гул, крики, грязные ругательства и оскорбления в адрес Сноу неприятно режут слух, сильно раздражают. А ведь это жители столицы, обученные безупречным манерам с детства, свято верующие в своего президента. Глупые.

Толпа напирает, начинает медленно двигаться к сцене, установленной около Тренировочного центра, давит. Приподнимаюсь на носочках, надеясь увидеть ментора угольного дистрикта, но вижу лишь разноцветные парики капитолийцев. Он не мог далеко уйти, интервью ведь закончилось всего лишь пару минут назад.

— Хеймитч! — голос хриплый, дрожащий, насквозь пропитанный отчаянием и страхом. Я боюсь, что не смогу найти его здесь, что эти разъяренные люди могут затоптать меня. Да они, кажется, сейчас способны на убийство.

Экраны гаснут неожиданно, погружая нас в темноту. Не видно даже руки, вытянутой вперед. А люди начинают паниковать — начинают расталкивать всех руками, орут ещё громче, оглушительнее, пищат, а кто-то даже плачет. Пробираюсь к краю этого людского потока, глубоко дышу. Кто-то наступает мне на ногу, толкая плечом, проходя и не извиняясь. Охаю, отступая ещё дальше. Вот тебе и королевские манеры. Ориентиром в кромешной темноте служат редкие огни из окон Тренировочного центра, почти растворяющиеся в темном небе. Сегодня всё темное, мрачное, пугающее.

— Эбернети! — кричу так сильно, как только могу, почти срываю голос, но не оставляю попыток найти его в толпе хотя бы так. Ничего, лишь цоканье каблуков и немного стихнувший гам. Я должна найти Хеймитча немедленно.

***

Иссиня-черное небо раскинулось над Капитолием тяжелым покрывалом, погружая столицу в сон. Редкие звездочки еле видны на этом темном полотне, скрываются в его черных облаках. Кажется, что оно вот-вот упадет на город, погребая под собой всех его жителей. А что, было бы неплохо. Может, не было бы больше никогда этих Игр.

На нашем этаже в Тренировочном центре очень, даже как-то подозрительно тихо. Пролети сейчас муха где-нибудь вначале коридора, я бы её услышала. Неприятная тишина, устрашающая, слишком гнетущая. Непривычно-неправильная, но почему-то долгожданная. Галдеж на Круглой площади давно стих, все капитолийцы разошлись, наконец-то выговорившись. Только толку от того, что они требовали отменить Бойню абсолютно никакого.

Тихие шаги, эхом раздающиеся в помещении, заставляют меня обернуться, отвести взгляд от широкого окна с прекрасным, захватывающим дух, пейзажем. Хеймитч останавливается на пороге гостиной, немного удивленно глядя на меня.

— Почему ты не спишь, принцесса? — его голос усталый, хриплый, немного испуганный. Не один он боится.

— Не могу уснуть, — пожимаю плечами, присаживаясь на мягкий диванчик. Вру, я ведь даже и не ложилась. Сегодня я вряд ли смогу уснуть.

Хеймитч присаживается рядом, вытягивает ноги, проводя рукой по лицу. Прикрывает глаза, глубоко вздыхая, будто хочет что-то сказать, но осекается, неопределенно взмахивая рукой в воздухе. Он ждет от меня вопроса, на который, я уверена, он сам бы хотел ответить. Да вот вряд ли сможет.

— Игры отменят?

— Нет, — от его ответа, прозвучавшего немного жалко, сердце болезненно сжимается, начиная биться быстрее. Хеймитч поворачивается ко мне, заглядывая прямо в глаза, слегка сжимая мою руку.

— А Китнисс…

— Они уже спят, — его губ касается теплая, ласковая улыбка. Очень непривычная для него, но такая красивая. Он действительно за них переживает, волнуется, корит себя, что не смог их уберечь от этой страшной участи. Не только он один виноват.

— Она правда…

— Нет, — я опять не успеваю договорить, лишь коротко кивая в ответ. Хеймитч понял, о чём я хочу спросить, но не дал мне задать этот вопрос полностью, одним уверенным словом отвечая на него. Значит, это был просто ход. Трюк, который мог бы отменить Бойню, который с треском провалился.

— Хорошо.

Молчим, не глядя друг на друга, переплетя пальцы. Тепло, разлившееся сладкой негой по телу, успокаивает, дарит иллюзию на то, что всё будет хорошо. Но сомнение, поселившееся в душе пронырливым червячком, душит эти крупицы спокойствия, сеет в голове противные мысли.

— Я им передал, что ты их любишь. Просили поблагодарить тебя в ответ, — Хеймитч усмехается, привлекая меня к себе. Кладу голову ему на плечо, смаргивая набежавшие на глаза слезы. Жаль, что я не успела сказать им этого лично.

— Мне страшно, Хеймитч.

— Я рядом, солнышко.

***

Стены, с облупившейся от времени серой краской, окружили меня высоким кольцом, преграждая какие бы то ни было пути к отступлению. Да я и не смогла бы выйти отсюда, даже если бы они упали, развалились на части, мелкими кусочками разлетаясь в стороны, поднимая вверх столпы пыли. Двое охранников, приставленных к моей камере, круглосуточно следит за мной, сменяясь иногда. Зачем их поставили сюда, если в моей темнице, в самом уголку, весит маленькая камера видео наблюдения, иногда мигающая ярким красным светом?

Мои руки, покрытые многочисленными шрамами и синяками, дрожат, а пальцы, с некогда отличным маникюром, отбивают нервный ритм по сырому бетонному полу. Вторит этому ритму вода, капающая с потолка. Там в углу даже успела образоваться небольшая лужа, от которой исходит неприятный запах.

Как я до этого докатилась? Почему Хеймитч мне ничего не сказал? Он просто не мог, дал обещание Плутарху, что никогда не расскажет мне о назревающей Революции. Улетел после того, как Китнисс взорвала Арену, дав этим самым толчок к действиям. Улетел, оставив меня в Капитолии на съедение миротворцам и Сноу. Как будто я кусок мяса, который так отчаянно хотят получить голодные волки. Они вгрызаются в сочную еду, разрывая на куски, не оставляя ничего целого. Так и тут.

— Здравствуйте, мисс Бряк, — этот голос, ставший за последний месяц единственным, что я слышу кроме собственных криков, я узнаю из миллиона. Грубый, надменный, от него веет холодом и смертью. Мой персональный мучитель, как я успела уже прозвать про себя этого мужчину, подходит ко мне, присаживаясь на корточки. — Не хотите поговорить? — такой участливый вопрос порождает в душе новую волну страха и ненависти, слишком слабой, чтобы я могла что-то сделать.

— Нет, — меня почти не слышно, из горла вырывается лишь жалкий хрип. Не смотрю ему в глаза, надеясь, что сегодня он меня оставит в покое. Наивная.

— Нет? Вы уверены, мисс Бряк? Мне кажется, у Вас есть что-то, что нас заинтересует, — мужчина дотрагивается рукой до моей щеки, на которой ещё виднеется шрам от пореза, ласково поглаживает, ждет от меня ответа. Дергаюсь от этого прикосновения, отрицательно качая головой. Даже если бы я что-то знала и сказала бы им, они бы ни за что не выпустили меня отсюда. Какой смысл?

— Нет, — голос дрожит, выдавая меня с головой. А что тут, собственно, скрывать? Он и так знает, что я его боюсь. Видит этот страх в глазах, когда каждый день приходит ко мне. Он даже как-то сказал, что я похожа на загнанную в угол лань, которую окружила стая кровожадных волков. Верное, кстати, сравнение.

Пощечина, довольно неожиданная, отдается такой привычной болью в голове, ставшей уже моим каждодневным спутником. Звук удара эхом разносится по помещению, улетая куда-то в узкий коридор. Вскрикиваю, хватаясь за щеку, зажмуриваю глаза, стараясь не показать слез, готовых вот-вот вырваться из глаз.

— Врешь, — эта странная особенность переходить резко на «ты» поначалу меня удивляла. Теперь же, проведя здесь достаточное количество времени и получше «познакомившись» со своим палачом, она кажется правильной. Кажется, я начинаю сходить с ума. Давно пора. — Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому.

Гадкая ухмылка, порция ударов, приходящаяся куда угодно, крики, до краев наполненные отчаянием, становятся моими спутниками на ближайшие пару часов. Опять. Сознание, ещё не покрытое пеленой обреченности, так не вовремя подсовывает воспоминание о моём последнем разговоре с Эбернети. О его словах, сказанных с щемящей душу нежностью, с крупицами любви, вселяющих слишком шаткое ощущение покоя.