Байки Чёрного Майя (СИ)

- Ну-ка, покажи… – сощурился он на укус. И, помолчав немного, категорично заявил: – Не, не мой прикус.

- А… чей? – Финрод смутился еще больше.

Гортхауэр выругался на ах’энн и вкратце изложил беспамятному сыну Финарфина последовательность событий трехдневной давности, с того самого момента, как государь Фелагунд выиграл на орочьем празднике Сулху-ар-бан самый важный турнир… Гортхауэр, разумеется, не мог знать многих подробностей, зато, судя по багровому от смущения лицу эльфа, их-то как раз тот вспомнил самостоятельно. Это настолько его потрясло, что трезвая голова отказалась мириться со своим содержимым. Хозяин замка не стал спорить, а проявил понимание и шустро смотался до погреба. Полчаса спустя повеселевший и расслабившийся Финрод сменил пятнисто-бурый цвет лица на равномерно бледный. Тема падения нравов среди эльфийской аристократии старшего поколения была немедленно забыта и больше за столом не поднималась, а еще пару кубков спустя, эльф выбрался из-за стола и куда-то убежал. Вернулся он с увесистой стопкой исписанных листов и хозяйской лютней. Плюхнувшись обратно на диван, Финрод выдержал многозначительную паузу, и, хитро ухмыльнувшись, сказал:

– Помнишь, ты как-то раз интересовался, что я все время пишу?

Черный Майя, в отличие от своего друга, встряхивать ушами не умел, поэтому ограничился заинтересованно поднятой бровью. Видимо, начинающий менестрель не ожидал столь скромной реакции – ему представлялось, что Тху должен был бы преисполниться благоговейного трепета пред поэтическим даром непризнанного творца, причем желательно – с ахами, охами и падением ниц. Как все поняли, ничего подобного не произошло. Вздохнув, разочарованный Фелагунд буркнул недружелюбно:

- НУ вот. Это оно самое и есть. Даже вроде как готово.

Снова та же реакция: неуловимое движение брови над краем запрокинутого кубка. Государь начал тихо закипать.

- Так тебе показать или нет?!

Гортхауэр отлип от вина. Поставил кубок на пол. И лишь затем непонимающе посмотрел на друга.

- Ну, конечно показывай! Ну, ты, Инголдо, даешь! Я все жду и жду, прямо извелся от любопытства весь за четыре-то года, а ты все ухмыляешься загадочно, да в библиотеке торчишь. Не тяни кота за хвост, давай уже, приоткрой завесу мрака!

Скорость, с которой расцвел Финрод Фелагунд, сделала бы честь стыдливой мимозе. Всякий смертный поэт мучительно-тщеславен, а бессмертный – вдвойне. И как же тонка та грань, за которой обычная радость заслуженной похвалы оборачивается болезненной жаждой сладкого дурмана славы! Один шаг по скользкой дорожке – и ты потерян навек: отныне мир станет представляться тебе лишь огромной аудиторией, собравшейся в честь твоего таланта. К восторгам публики привыкаешь быстро, но необратимо, и вот уже изощренные похвалы становятся единственным наслаждением в жизни, а равнодушие окружающих – самой мучительной, почти невыносимой пыткой… но вернемся же к героям.

Неизвестно доподлинно, на какой стадии находилась «звездная болезнь» у сына Финарфина, и была ли она у него вообще, но при первых же словах друга, вид он приобрел совершенно невероятный: важный и застенчивый одновременно. Исполнив на лютне трехминутную увертюру перебором, он замолк и счел нужным сделать некоторые пояснения:

- Так… Ну, просто на самом деле тут должно быть несколько голосов, равно как мужских, так и женских. Я даже не знаю, как один справлюсь петь за все партии… Может быть, я буду называть каждого из героев? Или…

Получив от нетерпеливого (или уместнее будет сказать «натерпевшегося»?) слушателя, король-менестрель растаял окончательно, сдался и запел, аккомпанируя себе на лютне.

Черный Властелин оказался превосходным слушателем. Куда делась насмешливая полуухмылка на подвижном лице старого как мир мальчишки? Гортхауэр обратился в слух настолько, что даже дышал через раз. А Фелагунд пел: о раздоре Валар, о мятежном Алкаре, о возвращении Ученика к Учителю, о давно сгинувшем народе…. Он пел о Празднике Ирисов и о его последней королеве, о странной печальной девушке, влюбленной в Мелькора, о Девяти Хранителях Круга Рун. Пел о гибели деревянного города, о битве Мелькора и Тулкаса, о детях, что были осуждены на смерть Кругом Маханаксар….

Когда отзвенел последний аккорд, Финрод утер вспотевший лоб, привычно потянулся за кубком и…. едва не уронил его из рук, встретив глаза друга. Черный Майя сидел, перекатывая в длинных холеных пальцах бесформенный кусочек серебра, еще недавно бывший кубком ручной работы. Эльфу неожиданно подумалось, что если бы Сотворенный умел плакать, то, наверное, уже давно шмыгал бы орлиным носом на плече менестреля. Фелагунд растерялся. Как автору, ему безусловно, было приятно, но вот как другу…

- Гортхауэр… – позвал он. Не дождавшись ответа, помахал рукой перед лицом Майя. Никакой реакции.

-Эй, Тху! – эльф не на шутку встревожился. – Ты как?

После третьего или четвертого окрика страшный Черный Властелин моргнул и потянулся к бутылке. Не глядя, вытащил пальцами пробку и сделал долгий глоток.

- «Хотел свободным стать, но стал я лишь ничей, и тьма берет за горло криком без ответа…» – процитировал он строчку из собственной финальной арии.

- Тху, извини… – эльф виновато дернул ухом. – Просто мне это именно так виделось.

Гортхауэр промолчал. Потом тряхнул головой, отчего его знаменитый «конский хвост» со свистом хлестнул воздух, и, наконец, широко улыбнулся:

- Расслабься, Финарфиныч, все отлично! Ты гений! Нет-нет, не шучу – я серьезен как твое надгробие на развалинах Тол-ин-Гаурхота. Я даже представить никогда не мог, что все можно было настолько точно угадать, да еще и описать стихами, да еще и на музыку положить! Я ж всегда говорил: эльфы – они, зараза, башковиты-е-е…

С этими словами Майя локтем зажал голову растерянного менестреля, свободной рукой принялся немилосердно ерошить его пепельно-серебристую шевелюру. Финрод не вырывался, он был настолько рад возвращению прежнего Тху, что тотчас же простил ему и утренний полив из чайника, и глумеж по поводу Сулху-ар-бана, и порчу волосяного покрова. Вскоре друзья уже ржали в голос, а страшный Черный Властелин подбросил высоко в воздух комочек мятого серебра, перехватил его в полете длинными пальцами и хмыкнул:

- Значит, говоришь «красивый и дразниться не начнет»? Хе! Ну да, вполне в духе Йолли фразочка!

И ни с того, ни с сего хитро подмигнул.

- Да, кстати. – заметил Гортхауэр после некоторого молчания. – Пока ты занимался творчеством, я, с твоего безмолвного согласия, немного покопался в твоем мобильнике… ну, помнишь, ту странную штуку, что я тебе когда-то дарил?

Фелагунд ощутимо напрягся, сверля непредсказуемого Майя глазами. Но Гортхауэр как ни в чем не бывало, выудил из кармана джинсов крошечное незрелое зеленое яблочко и принялся его жевать, невыносимо при этом морщась.

- В общем… чавк-чавк… я тут подумал, что раз уж такое дело…. хрусть… то искомый абонент А для начала имеет право знать номер абонента Бэ. А поскольку ты, в силу своей застенчивости, все равно не сподобишься позвонить первым…. Хрусть… я вышел на связь от твоего имени… нет, ну какая кислятина жуткая эти молодые яблочки, бээээ! Хочешь одно? Нет? Ну и ладно, значит, сам сожру…

- Тху!!! – Финрод в сердцах топнул ногой. – Ты прекратишь издеваться или нет?!

- Я? Издеваться? – вскричала оскорбленная невинность, – Я вообще-то еще и не начинал. Так вот. Не далее как вчера… чавк… я получил ответ.

- От… неё? – не поверил своему счастью эльф.

- Нет, от Манвэ с обещанием вычислить и примерно наказать телефонного хулигана… Конечно же, от Амариэ. Но так как вчера…хрум-хрум…ты был немного занят, сообщаю я об этом лишь сейчас…чавк.

- Что? Что она говорит? – допытывалось безнадежно влюбленное экс-величество Нарготронда. – Да прекрати ты уже жевать в конце-то концов!!!

Гортхауэр и ухом не повел. Он спокойно, с чувством, толком и расстановкой доел яблоки, запил кислятину густым красным вином из горла.

- Сам угадаешь? – проникновенно поинтересовался он у эльфа и тотчас же сам ответил за него – Совершенно верно, все опять закончилось!