Южная роза (СИ)

              Это стало последней каплей. Самым болезненным ударом по её самолюбию, потому что…

              ...Потому что кое в чём он всё-таки был прав, дьявол бы его побрал!

              «Бедняжка».

              Именно так они уже называли её. Именно это она слышала вчера, прячась от Форстера в тёмных арках галереи внутреннего двора, где две синьоры обсуждали её незавидную участь. И горькое осознание этого окончательно сорвало все покрывала воспитания, приличий и этикета. Ей стало всё равно. Она сделала ещё один шаг навстречу, и уже не беспокоясь о том, что их кто-то услышит, воскликнула:

              -Вы очень верно подметили, что вы продаетесь! Синьор Корнелли рассказал мне кое-что о вас. И я знаю о цели вашего визита сюда…

              -Этот мерзавец Корнелли - последний человек, которого стоило бы слушать, синьорина Миранди! – резко перебил её Форстер.

              -… попасть в Торговую палату, вот о чём вы мечтаете? Жениться на бари? Вы за этим обхаживали местных «дурнушек», не так ли? И старую каргу Арджилли? – произнесла она саркастично.

              Её слова хлестали, как пощёчины, лицо пылало и горели глаза, и подойдя к нему ещё ближе, так, что между ними осталось расстояние меньше вытянутой руки, она выпалила, глядя ему прямо в глаза, без всякого стеснения:

              - Хотите честности? Так получите её! Это вы, мессир Форстер, приехали продать себя подороже, и теперь меряете всех этой меркой, думая, что все вокруг продажны. Это вас за глаза называют «овечий король», но вы молча глотаете это! Вы позволяете насмехаться над собой, и это ваша плата за возможность стать одним из нас! И при этом вы всё это презираете. Всё верно – вы продажны. Вы присягнули королю в то время, как ваша семья поддерживала бунтовщиков. «Утром молитесь овцам, а вечером - волкам», так говорят о таких, как вы? И ваша попытка изображать честность – отвратительна и лицемерна, потому что в глубине души вам самому стыдно за то, чем вы занимаетесь! Вы нашли меня – чтобы выместить на мне вашу досаду на южан, думая, что я не могу вам возразить? Вы жестоко ошиблись на мой счёт, мессир Форстер - я вам не какая-нибудь овца из вашего стада! И не ваше дело, что будет дальше с моей жизнью! Если наша семья останется без единого сольдо - ничего! Я пойду работать, но останусь независимой, и уж точно не стану продаваться кому-нибудь вроде вас за дюжину шляпок и туфель!

              -Пфф! Работать? – усмехнулся Форстер, но в его глазах не было веселья. – Вы хоть понимаете, что значит это слово? Вы так молоды и самонадеянны и не знаете, как жестока может быть жизнь с такими прелестными самонадеянными женщинами. Но, милая Элья, хоть вы и вываляли меня в грязи, назвали дикарём и… к дьяволу всё это! Забудьте всё, что я вам сейчас наговорил! - голос его внезапно стал тихим и мягким, наполненным какой-то странной заботой: - Это неважно. Давайте забудем уже про эти глупые принципы и шляпки! Я не ругаться с вами пришел. Наоборот, я хотел предложить вам помощь и…

              -Помощь? От вас? После всего, что вы сказали? – перебила его Габриэль. – Видимо, у гроу нет не только воспитания, но ещё и - чувства юмора!

              Она хотела рассмеяться, но внезапно поняла, что стоит к нему слишком близко, и что он молча смотрит на её губы, и смотрит так странно, а глаза у него почти чёрные…

              И она испугалась. Испугалась всего, что только что произошло: того что она сказала, этой опасной близости и его взгляда, от которого сердце ушло в пятки, и того, что они одни посреди этих плакучих ив. И страх, смешавшийся со злостью и обидой, заставил её сделать то, что воспитанная девушка вряд ли бы сделала, будучи в своём уме.

              Габриэль грубо выдернула веер из его рук, и шагнув почти вплотную, глядя ему в глаза, произнесла негромко, но резко, и фразы её были совсем как пощёчины:

              -Катитесь к дьяволу со своими советами, танцами, платочками и корзинами роз, мессир Форстер! Чтоб вы провалились! Я от всей души желаю, чтобы вам всё удалось: соблазнить старую каргу Арджилли, жениться на самой страшной девушке с этой свадьбы, торговать вашими овцами по всей Баркирре и заработать пятьсот тысяч ливров или сколько вы там хотите! И я надеюсь, у вас хватит ума не явиться завтра к нам на чаепитие, или, клянусь всеми Богами, я надену вам на голову свой десерт!

              Она развернулась и бросилась бежать, понимая, что в жизни не говорила ничего столь ужасно грубого.

 Глава 8. О том, к чему приводят искренние извинения

              -Вот дурное это дело, синьорина, принимать у себя какого-то гроу! Мало того, что без роду-племени, так ещё и знает его синьор без году неделя, - бормотала Кармэла, натирая фланелью ложки, - не к добру это. И вообще, принимать гостей в день Великих Мучеников – плохой знак.

              -Вот ты и скажи это синьору Миранди, - фыркнула Габриэль, доставая сервиз и серебро из буфета.

              -А я и сказала, - ложки недовольно звякали, падая на поднос, - да только он слушать ничего не хочет! Как дитё ей-богу, всё со своими игрушками носится – разложил эти варварские ножи и стрелы, и амулеты с костями, да простит меня Пречистая, мерзость-то какая, тьфу! Я бы уж давно в печь их выбросила, кабы он так над ними не трясся.

              -Меня он тоже не слушает, - ответила Габриэль рассеянно. – Я не больше твоего хочу видеть здесь этого невоспитанного северянина.

              Габриэль пыталась поговорить с отцом сегодня утром, но он лишь отмахнулся со словами:

              -Дорогая, не понимаю, почему ты так предвзята к мессиру Форстеру? Он прекрасный человек, начитанный, умный, и при его капиталах - совсем не заносчив. К тому же весьма отзывчив - он дал мне несколько дельных советов по вложению денег, так что скоро мы разбогатеем, - синьор Миранди обнял дочь и добавил с улыбкой, - сможем выкупить наш дом, и всё будет как раньше. Прошу тебя - будь с нашим гостем поласковее…

              Габриэль возражать не стала. Какой смысл рассказывать отцу о том, что говорил о ней этот гроу? Он всё равно найдёт ему оправдание, в лучшем случае посоветует ей «не обращать внимания на предрассудки и светские сплетни».

              -А правда, что гроу ходят в овечьих плащах, и все увешанные кинжалами? – спросила Кармэла, с прищуром разглядывая зубцы серебряной вилки. – Он, вообще, хоть как выглядит-то? Шибко страшный?

              -Нет, Кармэла, он…

              Габриэль задумалась, не зная, как описать Форстера, но потом добавила, пожав плечами:

              -…обычный. Ты и не поймёшь, что он гроу, пока…

              Она снова задумалась.

              -Пока что, синьорина?

              -Пока не… заговоришь с ним. А вот в разговоре он…

              -Ну, чего он-то? Скабрезничает? – нетерпеливо спросила служанка.

              -Хуже. Он… позволяет себе говорить всякие гнусности…

              -Гнусности? Силы небесные! В присутствии дам? – Кармэла так и замерла с вилкой в руках.

              -К сожалению, да. Не только в присутствии, но и дамам. Вот поэтому я и не хочу его видеть.

              -Пречистая Дева! – служанка прижала ладонь ко рту, а потом произнесла воинственно: - Ну, ежели, он при мне что такое скажет, я, синьорина, могу и чайник ненароком уронить… ему на ноги. Вы же знаете, я такая неловкая. А лучше - варенье! Пускай потом его слуги отстирывают ему штаны, грубияну! А вы не расстраивайтесь, синьорина Элла, я вас в обиду не дам, я много чего могу уронить ему на штаны, вон хоть бы эклеры с кремом. И вытереть потом так, что он в этих эклерах по самые уши будет, прости меня Дева Пречистая! Всяко он будет штанами занят, а не гнусностями.

              Габриэль грустно улыбнулась и вздохнула.

              -Спасибо, Кармэла, но не надо. Не хватало ещё, чтобы он подумал, что мы не умеем быть гостеприимными, - Габриэль уронила ложку, положив её мимо стола.