Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

Читая молитву по кругу, каждый раз девушка останавливалась на фразе ‘избавь нас от лукавого’, чтобы выставить в мою сторону крест со своей груди. Я сделала несколько глубоких вдохов, и, подавив ярость, колыхавшуюся внутри и летевшую по венам огнем, наклонилась к крестьянке спросить, не нужна ли ей помощь, и могу ли я ей как-то помочь, но она не дала мне шанса совершить благородный поступок. Слепо взмахивая руками вокруг себя в воздухе, она пыталась нарисовать барьер, способный ее защитить от исчадия ада.

Она оказалась очень теплой, почти горячей. Крестьянка источала запах живой, ослепительно белой, человеческой энергии, которую я хотела поглотить, вытянуть до капли.

— Что у нас тут? Еда сама ползет в руки желающего перекусить? — Раздался голос за моей спиной.

Я боролась из последних сил с жаждой. И лес, и сама крестьянка внезапно стали багровыми. Видимо, глаза мои налились кровью.

— Уведи меня отсюда. Я не хочу ей навредить. — Я обернулась в сторону Владислава. Он стоял, скрестив руки на груди и глядя на меня в упор.

— Да брось. Кто будет скучать по религиозной фанатичке? Сделай ей одолжение. Убей ее, чтобы не доставала окружающих. Если бы тебе не нужна была пища, я бы уже сам свернул ей шею. — Он схватил меня за руки и резко развернул в сторону крестьянки. — Ты слишком держишься за свою правильную человеческую сторону, но ты умерла. Ты больше не человек. Теперь ты — вампир. И у тебя есть потребности. Посмотри, как бьется пульс на ее шее. Войди в ее разум. Внуши ей бояться и трепетать. Ничего слаще крови с привкусом ужаса нет на Земле.

Я закрыла глаза и мысленно потянулась в сторону девушки. Нащупав краешек ее сознания и зацепившись за него, как за островок в океане, я показала ей шаг за шагом, как склоняюсь к ней, пью ее кровь и отрываю ей голову. Она неистово вскрикнула, слепо озираясь вокруг.

— Что? Что вы со мной делаете? Господи, помоги мне. Защити от всего, что приходит в ночи, умоляю. Спаси меня от этих адских тварей.

— Надеюсь, Иисус позволит мне один глоточек. Могу даже еще раз встать на колени и попросить прощения за негодное поведение. — Резким движением правой руки схватив ее за горло и подняв вверх, я оскалила клыки. — Прости, милая, не в тебе дело. Просто я чертовски голодна. И меня бесит религиозный настрой.

Осев на землю и притянув жертву к себе, слегка коснувшись языком ее шеи, я быстро впилась клыками в сонную артерию девушки. Живая, чистая, белоснежная человеческая энергия толчками хлынула в мое иссохшее и измученное жаждой горло. Крики боли несчастной жертвы разорвали ночную тишину. Я рвала ее кожу на лоскутки, вгрызаясь все глубже, пытаясь высосать всю эту прекрасную, животворящую амброзию до последней капли. Белый шифон и гипюр платья насквозь пропитались кровью. Я отпрянула, шумно вдыхая воздух, сомкнув челюсти со скрежетом.

В голове шумом раскатывалось насыщение. Оно разлилось по всему телу и будто даже согрело мои мертвые конечности. Вены перестали ныть и болеть. Я поднялась на ноги. Платье было безнадежно испачкано багровыми пятнами, с рук стекала густая теплая масса. Мгновенная эйфория сменилась тревогой, паникой и безотчетным ужасом. Я задыхалась, а за моей спиной кто-то стоял. Холодный, мертвый и чужой. Чудовище, насылавшее на меня кошмары, забравшее мою душу, сделавшее меня абсолютным злом, внушившее убить ни в чем не повинную девушку. Я отпрянула от него, как от чумы.

— Что я с ней сделала? Что ты заставил меня сделать с этой несчастной женщиной? — В моем голосе звучали панические истерические нотки.

— То, что и должна была сделать. Ты ее убила. Ты — вампир, и это теперь твоя суть. Сделай глубокий вдох, а затем — выдох. Прими себя и получай удовольствие. — Холодный, грубый, беспринципный голос…

— Моя мать была права. Ты — действительно, исчадие ада и сын Дьявола. Неужели ты не чувствуешь раскаяния за то, что творишь? Как можно убивать с холодным взглядом? Как можно получать от этого удовольствие? Это ужасно. Все, что я сейчас чувствую, это раскаяние, боль и вину. Я убила ее. — Я отвернулась от него и сдавила руками виски, упав на землю, разразившись рыданиями. — В кого ты меня превратил.

Владислав грубо схватил меня за руку и поставил на ноги, обернув к себе. Взгляд его метал молнии. В нем не осталось ничего от человека. Холод, ярость и наплевательство к чужим судьбам. Дикое и озлобленное животное во плоти.

— Я не чувствую раскаяния. Я не позволяю чувствам владеть собой. Я не потакаю своим слабостям. Я беру, что хочу, во что бы то ни стало. Так я выживал половину тысячелетия. И если ты — не дура и не хочешь выглядеть жалкой и ущербной, поступай также. Отпусти свою человечность. Ее сердце еще бьется. Прикончи эту идиотку. Или я прикончу тебя, раздавив, как бабочку на стекле.

Он отшвырнул меня в сторону.

— Отпускай. Убивай. — Рявкнул он так, что по каждому сантиметру моего тела пробежала дрожь.

Я обернулась к девушке, лежавшей под дубом. Закрыла глаза и мысленно отпустила боль, которая сдавила мне голову и каждый нерв в теле. Когда я их открыла, по всему телу разлилась тьма пустоты, заполонила каждый участок внутри меня. Я чувствовала запах практически обескровленной девушки. Никаких сомнений. Только голод владел мной. И владел безраздельно. Я кинулась на нее и снова вцепилась зубами ей в шею. Я пила до тех пор, пока ее голова не отделилась от тела и не покатилась в высокие кусты орешника.

— Как-то глупо вышло. Она, как бумажная была. — Я тихонько расхохоталась, развернувшись в сторону Владислава.

— Говорил же, проще простого. — Усмехнулся он, обхватив меня за талию грубой холодной рукой, сдавившей подгрудные ребра. — Я был уверен, что ты справишься.

Его богомерзкие алчные поцелуи… Вокруг же лишь кровь. Я лежала на земле, а мое белое платье стало пурпурным и багровым от запекшейся крови. Кровь была повсюду. Висела в воздухе, рождая безумное желание во мне, она была на мне, внутри меня. Все пороки моей души, все демоны вырвались на свободу. Его поцелуи горели на коже, проводя внутри меня линии огня от нерва к нерву, от вены к вене. Руки Владислава в крови жертвы, которую мы безжалостно прикончили, оставляли кровавые полосы на моих щеках от каждого прикосновения. Это было невозможно уже даже назвать любовью. Неистовство и безумие двух кровожадных монстров возле трупа обескровленной женщины. Но я нашла это приятным. Отключиться. Ничего не чувствовать. Ни угрызений совести, ни стыда, ни желания поступать правильно, ни гуманности, ни сочувствия, ни сострадания. Ни-че-го. В мозгу билась лишь одна мысль раненой птицей. Граф — моя болезнь, моя инфекция и лихорадка. И ради всего святого и несвятого… Я не хочу ни лечиться, ни выздоравливать, как бы глубоко на дно он меня ни затащил, какими бы моральными принципами мне бы ни пришлось поступиться, на какое бы преступление он бы меня ни толкнул, не хочу.

В его глазах отражались сотни моих демонов, адских и уродливых. И я в них отражалась тоже. Пурпурные глаза, которые превращали для меня ночь из черной в огненно-алую; губы, щеки, подбородок, шея и платье в крови. Душа в агонии. Тело и нервы в огне.

И я дала волю своей аморальности прямо возле трупа собственной жертвы. Два часа ночи до рассвета — время вожделения и пламени. И пусть весь мир меня проклянет с сегодняшнего дня, и не будет мне прощения больше никогда, но я желала утонуть в любви, совершив убийство. Его черные глаза невыносимо влекли, так, что я дрожала, замирая, словно муха, попавшаяся в липкие сети паутины. Я умирала и возрождалась вновь и вновь в его руках. И это был переломный момент. Только теперь я поняла и дала себе отчет в том, что Лора Уилсон, выпускница Института Кулинарии, добрая, отзывчивая, хотя и немного скрытная девушка-отличница, окончательно мертва. Я стала кем-то другим. Я стала чем-то другим…

По моей просьбе наш дворецкий согласился перенести зеркало, способное отражать вампиров, в нашу с без тридцати минут мужем комнату. Я стояла в свадебном платье посреди спальни, закусив губу и придирчиво изучая свое отражение. Оставалось лишь полчаса до того мной долгожданного момента, как меня и Владислава соединят узами вечного и нерушимого брака. Я волновалась. На свадьбе должны были присутствовать многие старейшины древних вампирских кланов. Не каждый день приходится выступать перед огромной аудиторией. Что уж говорить о зрителях такого рода… Помилуйте, меня трясло и лихорадило даже, когда я защищала диплом. А люди все-таки не такая опасная и неукротимая публика, как вампиры, которым несколько тысяч лет. Я снова внезапно почувствовала себя студенткой, да и в голове, как нарочно, проснулось внутреннее ‘я’, которое сегодня решило побеседовать со мной голосом матери.