Резко повзрослевшие (СИ)

— И кто же ты? На оборотня ты не похожа, на огра тоже. А трупоеды? Что за трупоеды?

— Трупоеды, падальщики или некрофаги. Разве из названия не ясно? Те, кто едят трупы. Оборотни по сути своей ведь тоже падальщики. Но вы этим занимались на Земле двести-триста лет назад. В современности вам это не нужно. И, однако, я не сомневаюсь, что остались те, кто не изменяет своим инстинктам до сих пор.

— Что? Нет, моя семья таким не занималась! И уж тем более я!

— Ну, я не осуждаю. Это нормально, вы же хищники, — говорит Катарсис, пожимая плечами. — Но я не поверю, что тебя никогда не влекло к мясу трупа. К мясу убитого только что врага или…

— О, Создатель! Нет, Катарсис, нет! — восклицает Хром, активно замахав головой и руками. — Давай лучше поговорим о тебе? Раз ты не оборотень и не огр, то… может, вампир?

— Очень сомневаюсь, что я вампир. Я бы ни с чем не перепутала ту извечную жажду крови, которая заполняет весь твой разум и мешает просто думать. Как бывает у оборотней в полнолуние, когда вы впадаете в ярость и мчитесь за своей добычей. Хром, ты знал, что Каренн тоже страдает от жажды? Она, конечно, тебе об этом не рассказывала, но каждый вампир страдает от нее. Частенько у вампира бывает две безумные страсти. И одна из них всегда жажда, а вторая чтобы заглушить ее на время. Иначе они просто сойдут с ума. У Каренн такой второй страстью являются сплетни. Поэтому ее поступки попахивают иногда безумством.

— Ты считаешь, что она так любит сплетни из-за жажды крови? Чтобы хоть немного отвлечься от нее?

Хром останавливается, протяжно вздыхает, задирая голову. И видит зеленые листья, укрывающие небо и солнце.

Ветер дует в спину, проникает под плащи и одежды.

— Да, я так считаю, — отвечает Катарсис, убирая ветки со своего пути. — Знаю я одну девушку, она тоже вампир. Она-то мне и рассказала многое о том, что чувствует вампиры большую часть своей жизни. Не скажу, что она боролось с жаждой, но у нее все же была другая страсть, отвлекающая ее время от времени. Медицина. Смешно, не правда ли? — спрашивает Катарсис, ухмыляясь.

Сиджи вновь замечает странный в глазах блеск.

— Она в одинаковой степени, как спасала людей, так и убивала. Одних она лечила, других выпивала. Она рассказала мне, как однажды принимала роды в маленькой деревушке. Как держала кричащего ребенка на руках и вонзала в него раз за разом свои клыки. Прямо на глазах у обессиленной матери. Бедную женщину она тоже убила, но намного позже. Что она только не делала с ней… она не один день издевалась над ней со своими друзьями. А потом, когда наигралась, пошла и выкупила место на кладбище, построила склеп и похоронила мать и ребенка. Наверняка она все еще посещает тот склеп. Не для того, чтобы зачитать молитву, попросить прощение, а для напоминания. Чтобы помнить, что она такое и как могут страдать люди. Чтобы помнить, что она должна спасать, а не убивать.

Сердце неприятно ноет.

Сиджи молчит, закусывая губу, и идет дальше, сквозь лес. Старается смотреть под ноги, но раз за разом взгляд поднимается на Катарсис. И брови сходятся на переносице.

— Хром, если твоя цель Каренн, то будь готов, что она может вонзить клыки в твою шею. Вампиры, влюбленные не в подомных себе, жаждут крови своих возлюбленных намного сильнее, чем других.

— Каренн не поступит так! — возмущенно бурчит Хром, а затем более энергично спрашивает: — Ты поэтому отказываешь Невре?

— А он мне что-то предлагал? — удивленно спрашивает Катарсис, остановившись возле настороженного Магнуса. — Ты что-то нашел?

— Да, лагерь близко, — шепотом отвечает Магнус, разглядывая видневшуюся вдалеке натянутую ткань и дым от кострища. — Катарсис, ты слышала, что сказал Алекс. На этом я с вами прощаюсь. Прощайте, Хром, Сиджи. И прости за вчерашнее, Сиджи. Было не очень красиво.

Сиджи молчит, гордо отвернув голову.

— Пока, мужик! Хоть мы с тобой толком и не знакомы, но ты вроде нормальный. И счастья тебе! — говорит Хром, улыбаясь.

— А тебя, Катарсис, я буду ждать на своей свадьбе. И надеюсь, что приедешь не одна.

— До скорой встречи, Магнус. Постараюсь приехать. Может, и не одна.

Магнус встает, отряхивает штаны и уходит в противоположную от лагеря сторону. Шелестя листьями, он скрывается за густыми кустарниками.

Дует ветер, донося запах горелого дерева и… чего-то еще. Сиджи закрывает ладонью нос, кривя лицо в отвращении.

— Не хорошо, — шепчет Катарсис, вытаскивая меч из ножен. — Останьтесь здесь, я гляну, что там такое. Хром, не отходи от Сиджи.

— Ей! Это же мне нужно туда! — восклицает Сиджи, резко подходя ближе. — Я пойду с тобой!

— Господи, Сиджи, не дури. Я гляну, что там такое, а если все нормально, то сразу позову. Хром услышит, у него хороший слух.

— Но…

— Я сказала, сидеть здесь и ждать, — твердо говорит Катарсис, впиваясь взглядом. — Я не знаю, что там может быть, а при случае ты вряд ли успеешь убежать. Хром, внимательно следи за ней.

— Хорошо, — неожиданно серьезно произносит Хром, кивая головой и вставая возле Сиджи.

Катарсис осторожно переступает через камни, убирая ветки, и идет по небольшой поляне к натянутым шатрам. Ее силуэт быстро, но тихо, иногда сверкая лезвием меча, добирается и скрывается за первой палаткой.

Сиджи внимательно наблюдает, прижимая руки к груди. В висках пульсирует, а живот скручивает при каждом дуновении ветра.

Хром и Сиджи простояли не так долго, когда послышался крик.

— Пошли, — говорит Хром, облегченно вздохнув. — Наверно, там все нормально.

Сиджи протяжно выдыхает и идет за Хромом, переступая камни и наклоняясь под ветки.

— Но чем же так воняет? — спрашивает Сиджи, морща нос.

— Горелым мясом.

Сиджи резко оборачивается и видит вертикальные зрачки и горящие золотом глаза, что выжидающе смотрят на лагерь. На небольшой столб дыма между палатками.

Сердце пропускает удар.

Сиджи быстро опускает взгляд и ускоряет шаг.

В центре лагеря стоит Катарсис, хмуро оглядывая почти затухший костер и лежащие возле него тела.

Сиджи стоит на месте и не находит сил отвернуться.

Лучи палящего солнца освещает сильно обгорелые тела. Из-под черноты виднеется красное мясо, на которое уже слетаются и ползают насекомые. Между расплавленными частями стальных доспехов виднеются белые кости. Многие сломанные и раздробленные. Некоторые тела скручены в неестественных позах и все еще держат в руках мечи и топоры. Лезвия черны и уже не сверкнут на солнце.

С каждым вздохом нос режет горелый запах, вызывающий рвоту.

Сиджи стоит и всматривается в пустые глазницы. В голове пусто, слышны только удары сердца об ребра.

— Выживших нет, — говорит Катарсис, вставляя меч в ножны. — Но можно поискать бумаги или еще что. Вдруг что-то осталось.

Сиджи молчит, смотрит на черноту, укрывающую красное мясо, и насекомых, ползающих в глазницах. Пальцы трясутся.

Катарсис подходит ближе к Сиджи, слегка дотрагивается до плеч и всматривается в глаза.

— Хром, уводи ее. Ей нехорошо.

В горле пересохло, комок в горле не дает спокойно дышать.

Из настежь открытого окна доносятся цокот копыт, крики детей, бегающих по площади, и треск проезжающих тележек. До носа доходят запахи горящего дерева, сладкой выпечки и… чего-то отвратительного. Протухшего, сгнившего.

Хром сидит на кровати и наблюдает, нахмурив брови, за Сиджи. Она молчит, опустив голову и потупив взгляд. Не двигается и, кажется, почти не дышит.

Но Хром слышит тихое, слабое дыхание и стук сердца. И облегчено вздыхает, когда Сиджи поднимает голову и смотрит на него. Долго, протяжно, но точно не осуждающе.

— Все нормально? — глухо спрашивает Хром, сжимая руки в замок.

— Хром, как часто ты видел смерть? — Сиджи хмуриться, морщит нос, когда с порывом ветра доносятся резкие запахи, и смотрит. Все так же протяжно. — Почему убили тех людей? Почему когда я пытаюсь найти ответы на свои вопросы, кто-нибудь обязательно умирает? Почему я не могу найти ответы?