Лабиринт памяти (СИ)

Гермиона замерла лишь в миг, когда между ними был всего один шаг. Шаг до безумия, до отчаяния, до падения, такого желанного и, однозначно, неминуемого. Даже сквозь звук доносившейся музыки, сквозь шум ветра и эхо голосов она слышала, как часто билось сердце, пока она смотрела ему в глаза и растворялась в нём. Лицо Драко было напряжённым, и создавалось впечатление, что он борется с собой, в то время как Гермиона осознала до ломоты в суставах: она больше не может этого делать.

Ещё удар сердца, судорожный вздох, шаг в пропасть — и она едва не застонала от мучительного удовольствия, когда почувствовала его губы на своих. Когда вновь ощутила, что это такое — падать.

*

Драко приказывал себе не отвечать на поцелуй, сохранять самообладание и не поддаваться. Приказывал помнить, не отпускать то, ради чего явился на свадьбу великого Гарри Поттера, наплевав на всех. И почти не удивился, когда понял, что вся злость и все попытки устоять перед Грейнджер опять полетели к чёрту, стоило ей только прикоснуться к его губам.

Он не мог больше ни о чём думать, когда почувствовал, как она нежно провела языком по нижней губе, прежде чем углубить поцелуй. А затем неизбежно, быстро, ожидаемо его в очередной раз настигла волна немного позабытых, но таких желанных эмоций. Конечно, он и не надеялся, что жажда, болезненное влечение к ней станут меньше, но был удивлён, неожиданно сообразив, что, даже спустя этот чудовищный месяц, невзирая на долгую разлуку и свежую осведомлённость о чудовищном поступке, совершённом в прошлом, он хотел её сильнее, чем когда-либо.

Мягкие руки запутались в его волосах, а с губ Гермионы слетел лёгкий стон, и, когда Драко поймал себя на мысли, что ещё секунда — и он точно потеряет контроль, толкнёт её к стене, прижав всем телом, и позволит рукам вспомнить каждый волнующий изгиб, в памяти всплыл разговор с Блейзом, а также бессонная ночь, проведённая за чтением дневника. И он, ухватившись за это воспоминание, невероятным усилием воли заставил себя отстраниться.

Драко, до хруста сжав кулаки, сделал шаг назад и чуть было не потянулся к Гермионе сам, заметив, как она, потеряв с ним контакт, уже готова была прильнуть к его телу. Но буквально через мгновение реальность обрушилась на неё, и это было отвратительно: видеть непонимание, разочарование в её глазах, а позже боль, которую он не имел права, просто не смел унять.

— Грейнджер, — предупреждающим тоном начал Драко, приготовившись к её реакции, которую не в силах был предугадать.

Она медленно покачала головой, всматриваясь в его глаза. Безусловно, она не догадывалась, в чём причина, она пока что элементарно не могла взять этого в толк. Но потом еле слышно произнесла:

— Что…

Драко стиснул зубы, глядя на её полуоткрытый, припухший после поцелуя рот, и вынудил себя по новой мысленно обратиться к той причине, по которой он банально не позволял себе сейчас её хотеть.

— Есть разговор.

Тон голоса был почти безжизненным, разве что стальные нотки выдавали напряжение, бешеную борьбу, которую он вёл с собой, взирая на неё. Как назло, казалось, Гермиона стала ещё прекраснее, чем он помнил. Хранившиеся у него колдографии, на которых она была запечатлена, не способны были передать и частицу красоты, что была присуща Грейнджер в реальной жизни. Конечно, была вероятность, что он попросту идеализировал её, как и каждый увлечённый своей женщиной мужчина, но, чёрт, это не меняло того факта, что она была ослепительно хороша. Настолько хороша, что Драко всерьёз начал сердиться на своё тело, отреагировавшее на такое чёртово «проявление красоты» предугадываемым и весьма неудобным образом. Лишь яростный порыв ледяного ветра в лицо и осознание, что Грейнджер ошеломлённо уставилась на него, немного отрезвили Драко. Он слегка вскинул голову, заставляя себя вспоминать ночь, прошедшую в муках, снова и снова, и с каждой секундой в нём возрастала уверенность, что он всё делает правильно, в то время как взгляд Гермионы тускнел. И, когда в Драко опять поднялась на миг утихнувший гнев, она совершенно спала с лица.

— Как у тебя получилось сюда аппарировать? Чары пропускают только тех гостей, кого здесь ждут, — упавшим голосом выдавила она, и Драко, пересилив себя, остался стоять на месте, хотя желание обнять было нестерпимым, даже несмотря на тьму, что обволакивала его душу всё сильнее.

— Видимо, кто-то меня всё-таки ждал? — без тени улыбки, с ноткой горечи спросил он, и в её глазах вновь отразилось что-то, от чего сердце отчаянно заныло. Какое-то время они напряжённо глядели друг на друга, не двигаясь, вслушиваясь в шум ветра, и в эти мгновения между ними будто пролегла невидимая пропасть.

— Зачем ты пришёл? — наконец, вздёрнув подбородок, жёстко спросила Гермиона.

Драко по-прежнему молчал, угрюмо воззрившись на неё. Сегодня утром он был уверен, что и как должен сделать, но на поверку всё было куда сложнее. Все заранее заготовленные фразы и мысленно отрепетированные диалоги обернулись сущим бредом перед лицом суровой реальности. Они моментально показались бессмысленными и нелепыми, как только он увидел Грейнджер, которая, точно в насмешку, выглядела ещё более привлекательной, чем когда-либо раньше, и этим обезоруживала его. И она смотрела на Драко, ожидая ответ, но не догадывалась, что с этим ответом всё будет разрушено.

Их отношения навсегда изменятся, а возможно, изменятся и они сами.

— Отвечай, Малфой. Зачем ты пришёл? — повторив вопрос, сделала уверенный шаг к нему Гермиона, и Драко заметил, как блеснули её глаза.

Его едва не передёрнуло, когда он сообразил, как, должно быть, всё выглядит со стороны.

Чёрт, неужели Грейнджер подумала, что…

— Ты решил порвать со мной, да?

Она попыталась сказать это насмешливо, но её слова прозвучали так тихо и печально, что Драко тут же выпалил:

— Нет.

Какое-то время она словно переваривала услышанное, а затем нахмурилась и отступила.

— Тогда я не понимаю…

— Ты говорила, что тебе снились странные сны, да, Грейнджер? —ощущая, как злость в который раз затмевает все остальные чувства, начал Драко.

Гермиона недоумённо уставилась на него, после чего не спеша отозвалась:

— Нам всем снятся сны, Малфой. К чему ты ведёшь?

— Но ты упоминала, что в тех снах был я. Скажи, что именно ты видела? — проигнорировав её вопрос, настойчиво продолжил Драко.

Румянец, вмиг окрасивший её щёки, рассказал ему гораздо больше, чем слова, которые она никак не решалась произнести. Казалось, Гермиона на мгновение потеряла дар речи, и тогда Драко окончательно осознал, что у них двоих с самого начала не было ни единого шанса на спасение. Во всяком случае, он точно никогда не смог бы быть с ней, укрываясь в тихой гавани лжи и неведения, коими было окутало их прошлое.

— Это правда, Грейнджер. Всё это происходило на самом деле.

С последними словами их настиг особо яростный порыв ветра, принёсший настоящий осенний холод. Где-то вдалеке завыла собака.

Драко наблюдал, как понимание отразилось во взгляде Гермионы испугом, но уже в следующую секунду она нервно улыбнулась и дрожащим голосом спросила:

— Ты шутишь, верно? Малфой, скажи, что ты шутишь.

Но он лишь скривил губы в горькой усмешке и покачал головой. Было ясно, что Грейнджер так же, как и он, не помнит ничего об их уже некогда завязавшихся отношениях, но насколько велика вероятность, что в этом не виновата она сама? Ведь, если судить по сказанному Блейзом и по записям в дневнике, если следовать предчувствию и здравому смыслу, оставалось не так много кандидатов, имевших причины лишить их памяти. К тому же вряд ли в курсе этих отношений был кто-то, кроме Забини и Уизли, что автоматически сужало круг подозреваемых до одного, максимум двух человек.

И это меняло всё.

Ярость захлестнула Драко, когда он бросил:

— Я бы хотел, чтобы это оказалось шуткой, но это правда. Мы уже были вместе, Грейнджер, в тот последний год в Хогвартсе. Удивлена?

Она поражённо уставилась на него, качая головой, а в её глазах мелькали тени самых разных эмоций, а затем взгляд внезапно будто остекленел: