Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

Первой в комнату на крик вбежала леди Алианна. Увидев сына, который сидел на кровати и был бледнее мела, она кинулась к нему, чтобы проверить все ли с ним в порядке. Удостоверившись, что так и есть, тридцатишестилетняя статная и высокая темноглазая брюнетка непонимающе посмотрела ему в глаза, а он, устремив взгляд в землю, просто указал ей куда-то за свою спину, глухим и чуждым голосом не без труда произнеся всего лишь две фразы.

— Она выпила вина и просто упала. Я не смог ее спасти.

Следом на крик сбежались слуги замка Валерия-завоевателя, а вместе с ними в комнату влетел и он сам. Окинув взглядом рыдавшую Алианну на груди у сына и уже остывавший труп княжны Вестфальской, и без того мрачный мужчина помрачнел всей душой. Тяжелая безысходность морщинами прорисовалась на лице короля Валахии и короля всех цыган…

А буквально через несколько месяцев, в тысяча четыреста сорок первом году, сразу после коронации князя Владислава, Маргарита Ланшери вошла в его замок в качестве его жены и королевы Валахии. Став королем, Влад начал зарекомендовывать себя жестоким правителем. Ведьма, даже ни слова не молвив, управляла им, словно марионеткой. Он стал подвластным ей настолько, что ни одно слово матери или же отца не могло оказать на него никакого влияния. Алианна чувствовала зло, исходившее от цыганки, и пару раз наблюдала за тем, как в приступе экстаза поклонения темным силам с закатившимися и ставшими абсолютно белыми глазами, Маргарита режет себя кривым кинжалом, чтобы подарить свою кровь Сатане. Женщина тщетно жаловалась мужу и сыну. Первый не имел никакой власти пойти против нового короля, а второй был до безумия очарован ведьмой и заставлял мать замолчать жестокими способами, один раз даже подняв на нее руку. Вскоре Алианна застала ведьму как раз во время ритуала черной магии. Нелишним будет добавить, что слегла она в страшнейшем недуге уже на следующий день. Жар не спадал неделями, и через месяц матери князя Цепеша не стало для мира живых. Валерий-завоеватель, после смерти жены, и вовсе стал мрачнее тучи и затаил злобу и на сына, и на ведьму, к которой и без того не питал ничего светлого. Теперь же он ненавидел их обоих, а того, кому они с женой дали жизнь, даже больше. Ведь это он привел смерть в их дом. С момента появления ведьмы здесь все стало не ладно, иначе и не так, как было. Начиная очень подозрительной смертью княжны Элизы Вестфальской и заканчивая смертью Алианны, только горе и боль правили в этом замке безраздельно. И Валерий-завоеватель сердцем чувствовал, чьих рук это дело.

В тысяча четыреста пятьдесят седьмом году, будучи в возрасте сорока четырех лет, Маргарита забеременела и родила дочь. Девочку назвали Адрианой. Адриана Ланшери-Цепеш с маленьким ангельским личиком, зелеными глазами и темными волосами была практически копией матери, разве что черты ее лица были немного нежнее резких материнских, и ими она напоминала отца. А вскоре разразился гром. В тысяча четыреста шестьдесят первом году Валерий-завоеватель, обладавший суровым нравом, и его сын, Владислав Цепеш, устав от удерживания мира путем поборов, отказались платить дань турецкому султану — Мехмеду Второму. В июне тысяча четыреста шестьдесят второго года в Валахию вторглась тридцатитысячная турецкая армия во главе с султаном. Не без труда одержав победу над турками вместе со своим верным конем Крогом, князь уже успел воспрять духом, не смотря на то, что вспоминал каждый день тревожный последний разговор с женой, когда он прощался с ней и пятилетней Адрианой, отправляясь на войну. Маргарита умоляла его остаться. Последние несколько месяцев ведьма так явственно ощущала свою смерть, что князь не спал ночами от ее тревожных метаний во сне, которыми заражалась и их маленькая дочка, ни на минуту не покидая мать, даже когда та уединялась колдовать и просила Владислава не входить в ее комнату. Но тогда он лишь ответил жене, обняв ее и прижав к своей груди, закованной в пылающие белым огнем отсветов доспехи, что даже в смерти есть что-то хорошее, просто это трудно увидеть. Но говорил он это, еще не успев познав смерть. Да. Он видел смерть многих людей, даже родной матери, но никогда не терял кого-то, кто бы мог быть для него дороже жизни. Однако, вскоре, столкнувшись с гнилыми прикосновениями старухи с косой к той, которая для него стала всей Вселенной, он навсегда разучится видеть в фатальном завершении весьма достойной жизни так нелепо, хотя бы проблески чего-то светлого…

Шаги в коридоре становились все громче и громче. Они уже почти стали ритмом ее сердцебиения. Она чувствовала, что эти шаги предвещают конец, и ничего с этим поделать не могла. Ее маленькая дочка постоянно находилась рядом с ней, и Маргарита просто не могла позволить себе резаться при ней и уничтожать ее психику с пяти лет. Перестав платить дань темным силам за могущество, ведьма чувствовала себя все слабее и истощеннее с каждым днем. Но сейчас она была готова попытаться себя спасти. Не было смысла оберегать Адриану от того, что девочка могла увидеть. Если погибнет она, ненавистная Валерию-завоевателю из-за смерти жены, презираемая им ведьма, цыганскому отродью, каковым бывший король Валахии называл собственную внучку, тоже не будет спасения.

Сидя с ножом в руках на полу, она увидела, как обеспокоенная малышка подошла к ней вплотную и окинула ее взглядом своих внимательных и встревоженных зеленых глаз. Зажав кукольное лицо девочки между последнее время несогревавшихся ладоней, ведьма посмотрела ей в глаза, прижав палец к губам в знак молчания. — Залезь под кровать и не выходи оттуда, пока не вернется отец. Он уже почти дома. Я чувствую его благодаря нашей связи. Не выходи и не издавай ни звука. Что бы ты ни услышала. А я попытаюсь спасти нас с тобой. Хорошо, милая?

Девочка, которая была необычайно, не по годам, умной, согласно кивнула, и, обняв маму в последний раз, опустилась на колени и на руки и поползла под кровать. Маргарита занесла нож над собой, когда дверь открылась. С холодной усмешкой на пороге стоял поседевший за годы отец ее мужа.

— Вот ты и попалась на своем колдовстве, клейменная тварь. Теперь тебя ничто не спасет. Ты и твоя маленькая сучка ответите за смерть моей жены обе. Стража, держите ее. А вы двое, отыскать цыганского выродка. Если мой сын посмеет восстать против меня из-за своей проклятой самим Богом семьи, это будет уже не мой сын. Тогда я убью и его. Достаточно эта потаскуха Сатаны уничтожала все светлое в этом доме. Сжечь ведьму!

Раздав приказы своей страже, Валерий-завоеватель сделал знак архиерею Кэйталину, чье имя с румынского переводилось, как ‘чистый’ и вполне подходило представителю Бога на земле, следовать за ним, и вышел из комнаты, удаляясь из замка по направлению к выходу. За его спиной волочился по полу длинный алый и бархатный плащ. Следом за ним и священнослужителем стража волочила за волосы королеву Валахии, уличенную в колдовстве тогда, когда Валерий-завоеватель смог восстать против сына, который все силы отдал на священную войну с иноверцами, покинув родной дом ради этого.

Площадь для казни была заплевана, пахло мочой, а на земле виднелись следы запекшейся крови. Архиерей Кэйталин произнес длинную речь во славу Бога, предъявив Маргарите Ланшери-Цепеш обвинения в злоумышленном колдовстве, сговоре с самим Сатаной, убийстве Элизы Вестфальской и королевы Алианны, падении скота, и приговорил к казни через сожжение. Ее даже не переодели в балахон из холщины, а казнили в королевском платье, расшитом золотыми нитями. Спутанные черные волосы цыганки змеиными клубками ниспадали на ее лицо, а сама Маргарита с презрением смотрела на собравшуюся толпу и Валерия-завоевателя. Когда ее начали привязывать бечевой к столбу, она проявила недюжинную силу непокорности. Ведьма плевалась, изрыгала проклятия, орала, как сумасшедшая, славила Сатану и проклинала Бога. Одного из тех, кто выполнял приказы бывшего короля и архиерея, она даже укусила до крови. До последнего цыганка надеялась, что темные силы окажутся благосклонны, и она сможет одним взглядом обратить толпу в прах, но, увы… Немного успокоившись и зажив семейной жизнью, своим отказом приносить кровь во славу демонам Маргарита перестала давать им пищу, и они отвернулись от нее, а Боги спали. На смерть какой-то цыганки всем было плевать.